Вниманию читателей нами предлагаются письменные свидетельства крымских татар, которые лично пережили 18 мая 1944 года [2] - день депортации крымскотатарского народа со своей Родины. (Воспоминания репрессированных).
Они были опубликованы в бюллетене "Крымские студии", и мы надеемся, что знакомство с ними украинской общественности будет способствовать справедливому решению политико-правовых проблем, связанных с восстановлением прав крымскотатарского народа.
Вчитайтесь в эти воспоминания. Они являются свидетельством геноцида, который был осуществлен коммунистическим режимом по отношению к коренному народу Крыма. Некоторых авторов этих воспоминаний, к сожалению, уже нет в живых - они уходят от нас все чаще ...
Мы стремимся к построению демократической Украины. Но сможем ли мы достичь этой высокой цели, если не прочувствуем боль целого народа, который не только был выброшен со своей родной земли, но и на протяжении почти полувека насильственно содержался в изгнании?
Мы должны понимать и то, что восстановление исторической справедливости в современном украинском обществе не может происходить выборочно. Нельзя бесконечно затягивать с решением дальнейшей судьбы целого народа, возвращающегося на свою Родину. Украинский политикум должен понять, что устранение катастрофических последствий ужасных преступлений, осуществимых тоталитарным режимом СССР [3] против украинского и крымскотатарского народов, непосредственно связан с национальными интересами независимого Украинского государства.
В тему: Заявление МИД Украины по случаю Дня памяти жертв геноцида крымскотатарского народа [4]
... Перед нами воспоминания лишь небольшой части крымскотатарского сообщества о пережитом им. Но знайте, что они свидетельствуют также он имени сотен тысяч тех, чьи могилы рассеяны на чужбине - малолетних детей, женщин, мужчин - тех, кто погиб от голода, холода, издевательств и каторжной работы в условиях спецпоселений и комендантского режима.
Почувствуем их боль! Утешит их - живых, и почтим память сотен тысяч жертв депортации восстановлением справедливости.
В тему: Депортация крымских татар: истории выживших [5] (ВИДЕО, АУДИО)
(В публикации использованы письма воспоминания из архивной коллекции Меджлиса крымскотатарского народа, которая постоянно пополняется благодаря неутомимой деятельности группы исследователей во главе с Рефат агъа Куртиевым. Также мы выражаем благодарность издательству "Оджакъ (Симферополь)", которое издало в 2004-2005 годах два тома воспоминаний, а сейчас готовит к изданию третий том).
Центр информации и документации крымских татар [6]
***
родился 30 августа в 1929 году в городе Симферополе. Семья состояла: отец Мамбет (1894), мать Урие (1905), я, средний брат Аттила (1932) и младший брат Рустем (1938). Мы тогда жили в райцентре Фрайдорф. 18 мая 1944 года рано утром кто-то грубо разбудил меня, открываю глаза, смотрю, стоит капитан и грубым голосом говорит мне: «вставай!». Я встал, а он раскрыл одеяло, потом матрас и спрашивает, есть ли оружие. Я сказал, что оружия у нас нет и оно нам не нужно. После чего он приказал
одеваться и выходить на улицу. Я вышел в первую комнату, мать одевала младшего брата, а потом среднего (он был инвалид). Мать мне сказала, что нас выселяют из Крыма, об этом ей сказал капитан. Ещё несколько солдат крутились у нас дома, отца не было (его в 2 часа ночи увели солдаты, чтобы он сдал кассу, он работал кассиром в банке).
Нам сказали, чтобы скорее собирались и выходили на улицу. Бабушка не понимала, что нас выселяют. Когда до неё дошло, к этому времени привели отца и ещё несколько татар. Это были люди из Южного берега, они зачем-то приехали несколько дней назад. Среди них был отец Мустафы Джемилева.
Привезли нас в Евпаторию. Оттуда погрузили в вагоны, в каждый вагон по 40-50 человек. Медицинского обслуживания не было. Еду и воду давали только на остановках. В пути находились 18 суток. Привезли нас на станцию Курган-Тепе Андижанской области и сразу погнали в баню. Потом нас отвезли в кишлак Тешикташ. Работали на хлопковых полях. Через неделю умерла бабушка.
Учились на русском языке. В 1946 г. я устроился на работу на строительство ГЭС. Когда закончилось строительство, я остался там работать дежурным. В 1949 г. переехали в Андижан, я устроился на работу монтёром в РУ-10. Вечерами посещал вечернюю школу
№38, которую в 1954 г. окончил с золотой медалью. В этом же году поступил в Андижанский педагогический институт на физико-математический факультет. С 1960 г. до самой пенсии работал в Андижанском телецентре. Младший брат Рустем погиб в армии в
1957 г. Средний брат Аттила умер в 1966 г.
Сейчас живу в г. Симферополе.
родилась 10 января в 1936 году в г. Симферополе Крымской АССР. В семье было 9 человек: папа, мама, 4 сестры и 3 брата. 18 мая 1944 г. к нам в дом вошли солдаты с автоматами и приказали собираться. На сборы дали 15 минут. Выгнали из дома и погнали к машинам. Вещей было очень мало, мы, дети, шли полуодетые. Отправили нас из Буюк-Онлара. Грузили в товарные вагоны, дети плакали, мама хлопотала за нас, чтобы мы не потерялись, и за папу, он из-за болезни не мог самостоятельно ходить.
Когда в пути состав останавливался, все выбегали из вагонов, чтобы готовить еду. Точно знаю, что солдаты нас не кормили и не поили.
Я не помню, чтобы кто-то спрашивал у нас о здоровье, мы не имели возможности умываться (не было воды), спали в чём были. Появились вши, мы их давили пальцами. Умерших оставляли на дорогах.
По словам родителей, ехали мы 24 дня. Нас выгрузили на разъезде Файзиабад Ферганской области. Поселили в пустом доме, на стенах огромные щели. Ночью мы проснулись от страшного крика, оказывается отца укусил скорпион. На следующий день приехал мужчина на лошади и кричал, что пора на работу. Кушать было нечего, мы голодные шли на работу. Когда пришли к месту, то нам дали вёдра и сказали, чтобы мы собирали урюк. Мы из-за голода начали есть урюк и пили грязную воду. На другой день очень многие заболели. Каждый день мы слышали о смерти своих соотечественников. Каждый день хоронили по 2-3 человека. Аллах нас миловал, в нашей семье никто от голода не умер. Мама работала на хлопковой плантации. В доме оставался только больной отец.
В середине июля мы перебрались в районный центр Алты-Арык. У мамы был диплом и её приняли на работу, дали маленькую комнату. Учились в русской школе. До обеда учеба, потом работа на полях. В 12 часов ночи мы занимали очередь за хлебом и к 6-7 утра получали 0,5 кг хлеба. В 1953 году я окончила 10 классов и поступила в Андижанский педагогический институт. В 1954 году вызвали в комендатуру и объявили, что освобождают от подписки.
Проживаю в г. Симферополе.
родилась 3 мая 1932 года в дер. Айсерез Судакского района.
Наша семья состояла тогда из 8 человек: отец – Абдулла Билялов (1905-1945), мать – Мерьем Деве (1913-1945), брат Смаила (1930), я, младшие братья и сестры – Бекир (1935-1947), Февзи (1937-1995), Февзие (1939-1947) и Осман (1942-1946).
18 мая 1944 года рано утром, когда мы все еще спали, в дом громко постучали. Отец зажег лампу и открыл дверь. На пороге стояли двое вооруженных солдат. Спросили сколько человек в семье. Отец ответил: “Восемь”. “На сборы 15 минут. Соберите вещи и быстро выходите из дома, вас выселяют”. Никто не сказал, за что выселяют и куда везут. Отец растерялся, у мамы на руках двухлетний ребенок. Мы все дети, как можно собраться? Успели взять только мешок фасоли. В чем были, в том и покинули дом. Всех жителей села собрали возле кладбища. Люди думали, что привели на расстрел. Погрузили, как скот, в машины и повезли на станцию Феодосия. Помню, шел сильный дождь. Машину подогнали вплотную к вагону и затолкали людей вовнутрь. Вагоны были двухъярусные. Когда проезжали Сиваш, все горько плакали, прощались с Родиной.
Воды и туалета не было. Когда поезд останавливался, все бежали под вагоны справлять нужду. В нашем вагоне не было умерших, только одна женщина родила в пути. Медицинского обслуживания не было, нас везли на вымирание, и никому мы не нужны были. В пути кормили какой-то баландой, мы зажимали нос и глотали. Не помню, сколько раз кормили, но все время хотелось есть.
В начале июня наш эшелон прибыл на станцию Каттакурган Самаркандской области Узбекской ССР. Разгрузили в парке, затем повели в баню на санобработку. Потом на машинах развезли по колхозам. Наша семья попала в колхоз “Сталиналимбай” Карадарьинского района. На две семьи дали кибитку без окон, внутри всё черное от копоти и дыма. В одной комнате жили 15 человек.
Местные жители вначале нас не понимали, потом привыкли. На следующий же день после прибытия всех погнали на работу. Мои родители работали на уборке овса. Я с братом работала на хлопковом поле.
Летом 1945 г. мама пришла с работы, сказала, что болит голова, легла и умерла. Маму обмыла сама. В конце месяца умер отец от горя и переживаний, все время думал, как же он один поднимет детей. Родственники из соседнего села помогли похоронить родителей. Мы, шестеро детей, остались одни. Раис прислал арбу, чтоб младших детей отправить в детдом. Я не хотела отпускать, но меня уговорили, и самых младших увезли в Карадарьинский детдом, но не надолго. Бекир все время плакал. Мне сообщили, что детей отправляют в Самарканд. Пошла просить директора, чтобы вернули детей, но мне не разрешили. Попросила помощи у родственника Мустафа агъа, он забрал детей.
Если не выходила на работу, приезжал бригадир и плеткой выгонял на поле. А дома четверо детей.
В 1946 г. заболел Осман. Пришла медсестра и сказала, что его следует везти в больницу. Проработала на поле до обеда, взяла его на руки и пошла в Карадарьинскую больницу, это 15 километров от нас. Не успела дойти, поэтому заночевала у знакомых. Устала, уснула, положила рядом братишку. У него ноги холодные, думаю, почему в такую жару он мерзнет. Хотела разбудить, а он уже мертвый. Мне дали тряпку, я его завернула и на руках понесла домой, обмыла и похоронила. По дороге знакомые узбечки, увидев завернутого ребенка, недоуменно спрашивали: “Зачем в такую жару его закутала?”.
В 1947 г. Бекир и Февзие заболели желтухой. Их положили в больницу, они лежали на кровати, я на полу. После приезда домой, родственница из соседнего села предложила забрать к себе Февзие. Через месяц сообщили, что Февзие умерла от лихорадки. Соседи- узбеки помогли ее похоронить.
Через некоторое время заболел Бекир. Возвращался из школы и упал в обморок в соседнем дворе. Я с трудом перенесла его домой. Хотела посидеть с ним, но бригадир не разрешил, приказал выйти на работу. Бегу на работу, соберу немного хлопка, а потом домой. Братик еле дышит, так и умер один дома. Сходила к реису, он помог достать мыло, саван. Обмыла братика и похоронила.
Когда сейчас вижу похоронную процессию, не могу смотреть вслед. За три года депортации похоронила пятерых своих близких.
Никакой ссуды от государства нам не давали.
В Крыму закончила 3 класса, и больше учиться не пришлось. Дети учились в школе на узбекском языке.
Раз в месяц ходили к коменданту на подписку.
В первые годы высылки все ждали, что нас вернут на Родину, родители умерли со словами: “Къырым! Къырым!”.
В 1953 г. вышла замуж за Керима Джемилева, который жил в городе Каттакурган. Чтобы переехать к мужу, просила разрешение у коменданта. Как-то без разрешения поехала в колхоз, чтобы проведать своих родных, комендант увидел, и я вынуждена была целый месяц ежедневно ходить на подпись.
В начале 1990-х гг. с мужем и детьми вернулись на Родину. У нас 5 детей и 10 внуков. Муж умер в 2000 году.
Живу в с. Къоз (Солнечная долина) Судакского района
родился 22 апреля 1933 г. в деревне Сарылар Ленинского района. В семье было 10 человек. Состав семьи: отец Абдураим (1899), мать Эсма (1905), брат Эдем (1926), сестры Файзе (1928), Невкизе (1930), я и 4 младшие братья и сёстры.
17 мая 1944 года вечером в деревню прибыли много грузовых машин. Тогда это было обычное явление, никто на это внимания не обращал.
18 мая на рассвете, когда мы ещё спали, к нам постучали, я проснулся. Смотрю, стоят один офицер и два солдата с автоматами. Отец начал собираться, а офицер говорит: «Собирайтесь все. – Потом он что-то зачитал и добавил: – Вам 30 минут на сборы, взять с собой только всё необходимое».
Машину пригнали прямо к нашим дверям. К обеду наша машина уже была на станции Семь Колодезей, где нас всех погрузили в телячьи вагоны. На окнах были колючие проволоки. Я узнал от старших, что в вагон погрузили 92 человека. По пути на какой-то станции местные жители забросали нас камнями. Никакой медицинской помощи не было. В пути умерла одна старушка и наш младший брат. На станции их сняли с вагона, где похоронили - не знаем. До станции Джума Самаркандской области ехали 28 суток. По прибытию несколько суток ночевали на улице. Потом нас отвезли в колхоз им. Ордженикидзе. Всех поместили в сарай, вместо постели дали солому. Кто был старше 12 лет, работали на колхозных полях. От голода в нашей семье умерли три младшие братья и сестры. Трое мужчин ходили по домам, собирали трупы.
Лекарств никаких не было. Питались жмыхом. Чтобы попасть в район, надо было взять разрешение у председателя колхоза. В 1946 г. пошёл в школу, где получил образование на русском языке. В то время даже разговаривать на родном языке не разрешали.
Проживаю в г.Феодосия
родилась 12 февраля 1935 года в дер. Баатыр
(Багатырь) Бахчисарайского района.
Наша семья состояла из 5 человек: отец – Абдураман, мать – Рабие, я, братишка Нафе и сестричка Сабрие. Сестричка Сарие родилась в 1947 году в депортации и умерла в 7- месячном возрасте от воспаления легких. 17 мая 1944 года составляли списки членов семьи, но для чего, не объяснили.
18 мая в 2 часа ночи в дверь громко постучали. Отец встал в нижнем белье и открыл двери. На пороге стояли трое военных с автоматами. Отца сразу арестовали. Приказали стоять на месте, а не то расстреляют. Маме приказали в течение 10 минут собрать детей. Разрешили взять только ложки, кастрюлю и чашки. Мама, как была в платье с короткими рукавами, так и вышла из дома.
На улице моросил дождь. Пожилой солдат, охранявший машину, в которой сидели наши соседи, посоветовал маме, чтобы она вернулась домой и надела на себя что-нибудь теплое. Но двери дома уже были заперты. Рядом стояла грузовая машина, в которую нас всех погрузили и привезли на станцию Сюрень. Машину подогнали вплотную к вагону, открыли задний борт и перегнали людей в грязный, скотский вагон. Туалета и воды здесь не было. Нужду справляли в ведро, огородив угол вагона одеялом. Кормили в пути раз в сутки: давали баланду и ржаной хлеб по одному кусочку. Медицинского обслуживания не было. Умерших выносили с вагона и оставляли на станции, не давая хоронить. Помню, на одной из станций все побежали за водой и едой. Мальчик с соседнего вагона 10-12 лет тоже побежал за водой, но когда вернулся обратно, солдат схватил его за грудки и со всей силы швырнул на колеса вагона. У мальчика со рта и носа пошла кровь. Поезд тронулся, а он так и остался лежать на месте.
Не знаю, сколько суток мы провели в дороге.
Привезли нас на участок Кума Юрьинского района Марийской АССР, разместили по баракам, в одном бараке по 8-10 семей. Барак представлял собой одно большое помещение, где посередине размещалась печка. На второй день у родителей по списку забрали паспорта и объявили об условиях комендантского режима. Всех предупредили, чтобы никто никуда не выезжал и не покидал территорию участка, а один раз в месяц необходимо было отмечаться у коменданта. Родители работали на лесоповале. Взрослые валили лес, а мы, дети, ходили с ними вместе и собирали ветки, складывая в кучи. Здесь мы все переболели тифом.
В 1947 г. всех нас, 152 семьи, погрузили на машины и перевезли в Звениговский район, где разместили в бывшей заводской конюшне. У каждой семьи своя “комната” – стойло лошади,
2х3 м. Родители работали на судостроительном заводе им. Бутякова. Отец возил по заводу запчасти, а мама работала уборщицей в токарном цеху. Питались замерзшей картошкой, из которой делали лепешки. 200 грамм хлеба, которые нам выдавали, конечно, не хватало.
В школе мы обучались на русском языке. В 12 лет я пошла в 1 класс. До 1956 г. учиться в техникуме и институте нам не разрешали. В 1953 г. я устроилась работать сварщицей на заводе. После смерти Сталина стало легче жить, и мы могли свободно передвигаться по району. В 1955 г. по вызову мы переехали в гор. Мирзачуль Узбекской ССР. Там я вышла замуж за Решата Абдурафиева, родила 8 детей и в сентябре 1973 г. всей семьей мы переехали на родину – в Крым. 2 года жили без прописки.
Мой адрес: Ленинский район, село Луговое.
родился 28 сентября 1929 года в дер. Махальдур (ныне Нагорное) Куйбышевского района.
Семья у нас была большая: отец – Абдурефий, мать Фатиме, братья Кемал, Сеиджелил, я, сестренки Диляра, Гуляра, братишка Нури. В 1941 году родилась сестричка Леннара, а самый младший Сеитвели родился в 1946 году в депортации, в Узбекистане.
17 мая 1944 года вечером два пожилых солдата пришли к нам в гости, мама накрыла на стол. Один из них посадил меня на колени и стал плакать. Когда отец спросил его, почему он плачет, тот ответил: “Вспомнил своих детей”. В тот день мы всей деревней закончили посадку табака, а на следующий день решили отметить это событие, но вместо этого в 5 часов утра раздались громкие удары в дверь. Отец открыл дверь, но его тут же зажали автоматами в углу. Солдаты выпытывали, кто живет в доме. После этого ему разрешили одеться. На сборы дали 15 минут. Наспех одетых нас вытолкали на улицу и отогнали, как скот, за табачные сараи. Вся деревня была оцеплена военными. Нас сопровождали солдаты с автоматами. Подъехали грузовые машины и всех погрузили в них. Привезли на станцию Сюрень и, подогнав вплотную к вагонам, выгрузили. В вагоне было 102 человека: жители Балаклавы и Севастополя. Набив вагоны людьми, сразу закрывали засов. Еще не успели тронуться с места, всех начали заедать вши, мы выбирали их друг у друга всю дорогу до Узбекистана. Туалета, воды в вагоне не было. Медицинское обслуживание полностью отсутствовало. Кормили один раз в сутки: давали кусочек черствого хлеба и баланду. В нашем вагоне умерла бабушка, мы ее обмотали и оставили на станции у дороги. По дороге поезд закидывали камнями и кричали “предатели”.
В пути мы пробыли 23 дня. Привезли нас на станцию Голодная степь гор. Мирзачуль Узбекской ССР. Там погрузили на арбы и повезли в колхоз “Октябрь”. Нашу большую семью никто к себе не пускал. Поэтому нас повезли на хлопковую сушилку. Увидев чужих людей, работавших там, дети перепугались и начали кричать. Председатель колхоза сказал: “Если не нравится, езжайте назад на станцию”. Но тут подошел наш земляк и помог поселиться в мечети, переделанной под клуб. Нас поселили за перегородку, в помещение размером 2х10 метров. Два дня мы вычищали эту комнату. Через месяц нас перевели в школу, в один из классов, где учились тридцать человек. Зима в том году была очень холодная. В декабре в нашей семье появился еще один ребенок – Энвер. Но вскоре он заболел воспалением легких и умер. Мама работала уборщицей в школе – это спасло нашу семью от голодной смерти. Все переболели малярией.
Уже на второй день по прибытии всех погнали на работу – на прополку хлопка. Девять лет я работал возчиком на арбе. Тогда мне было 15 лет. До 1953 г. я работал в колхозе, затем пошел учиться на тракториста в школу механизаторов.
В школе детей учили кого на русском, кого на узбекском языке. Я же вообще в школе не учился, потому что пошел работать. В 1954 г. закончил школу механизаторов и работал экскаваторщиком: копал каналы в Узбекистане и на целинных землях Казахстана. В Советской армии не служил, потому что относился к народу-“предателю”. В 1955 году женился. С женой и 8 детьми в 1973 г. возвратились в Крым. Без прописки прожили два года. Проработал 15 лет чабаном.
Мой адрес: Ленинский район, село Луговое.
– Когда немцы оккупировали нашу деревню Молбат, в партизанском отряде Сейдаша Ибрагимова было уже триста татар. Я украдкой пекла им хлеб. Своих продуктов не хватало, помогали люди. Со всех окрестных деревень собирали масло, муку, яйца. Коммунистка Фатьма Амурова доверила мне четырехлетнюю дочь Эмине. Вызвали как-то в Белогорск, в комендатуру: “Говори, татарская морда, чья это дочь”. “Не знаю, – отвечаю, – иду за родниковой водой к фонтану, вижу – девочка плачет. Откуда мне знать, рядом дорога, машины ходят, может, кто обронил”. “Смотри, – грозятся, – если мать объявится – доложи. Иначе всю семью расстреляем”. А Фатьма будто свою мученическую смерть чуяла: зачастила каждую ночь. “Не ходи, – говорю, – всех подвергаешь опасности. Я когда на ночь устраиваюсь, твою и свою дочь рядом кладу. Обеих родными считаю”. “Не могу, – отвечает, – тоскую”.
А зимой ее немцы в деревне схватили. Водили под конвоем 18 солдат. Три дня разрешили Эмине побыть с матерью. Видно, надеялись, что, глядя на дочь, разговорится партизанка. Девочке фашисты рассказывали, как зверски будут пытать ее мать. Только все равно ничего не сказала им Фатьма. И про то, что мы дочь ее сами приютили, тоже. Мать казнили, а девочку оставили нам. Может, рассчитывали, что так они смогут выследить связи сельчан с партизанами. Но мы рисковать не стали и перебрались к старшему сыну в Карасубазар. Вскоре нашу деревню фашисты спалили дотла. Партизаны вовремя предупредили людей, многие спаслись.
Мы так ждали своих! И дождались. Вечером 17 мая легли спать с какой-то тревогой на душе. Я пожарила чебуреки, но к ним никто особенно не притронулся. А рано утром в открытое окно слышу какой-то разговор во дворе сестры. Подхожу ближе: тетя Мерьем в странном виде. На ней надето восемь платьев разной длины, рядом два солдата с автоматами. Она их по двору водит. “Вот тут, – говорит, – мы добро от немцев спрятали и тут”. “Молчи, – кричу я, – глупая!”. Она и закрыла рот, стоит как истукан. Тогда и в нашу дверь прикладом постучали, и приказали: “Двадцать минут на сборы”.
Русских закрыли в домах. Солдаты с автоматами стоят не выпускают, а они высовываются в окна и, глядя на нас, плачут в голос. Мы ведь тогда дружно жили, как одна семья.
На кладбище нас оцепили, держали три дня, пока не прибыли машины. А те, кто за это время сумел по-пластунски пробраться домой, рассказывали: не доеные коровы рогами посрывали гирлянды из яблочных долек, что сушились во дворе, ревут, глаза кровью налиты.
И вот мы – женщины, дети и старики (все молодые мужчины на фронте или в трудармии), едем в товарняке на верхней полке. В вагоне нестерпимая жара, запах немытых тел. Утром вместо приветствия отборный мат и вопрос: трупы есть? Люди за умерших цепляются, плачут, не отдают. Солдаты тела взрослых вышвыривают в двери, детей – в окно...
Молотовская область. Гаинский район. Поселок Чуртан. На берегу толпа. Им сказали, что привезут трехглазых татар... Зато в лесу кроме нас никого. Все наперебой кричат: не распаковывайтесь, нас выслали по ошибке, Сталин нас вернет!
Через неделю везут в село. В длинном бараке для каждой семьи – двухметровый уголок. Люди умирают. Как хоронить? Повсюду трехметровый снег. С вечера разжигаем огромный костер. Утром, кто покрепче, роет. Но больше метра одолеть не удается. Я обмываю детей и женщин, мулла – мужчин. Зарываем. Утром видим: труп вырыли и растерзали голодные волки... Через год умирает моя 12 летняя дочь Медине, а затем сынок Юсуф. Медине перед смертью призналась, что больше всего на свете хотела бы съесть кусочек арбуза. В Узбекистане, куда мы со временем переехали по вызову деверя, было много арбузов, но я не могла смотреть на них без слез и никогда сама не ела...
А в уральском лесу вскоре все заросло, и я уже никогда не найду могилы моих детей.
Я знаю, что такое ад. Я увидела его на земле.
Зимине Абибулаевой уже нет в живых.
Ее воспоминания, переданные родными, подготовили
Миневер Идрисова и Н. Чипигина.
родилась 21 января 1938 года в дер. Куклуз Куйбышевского района.
Отец Сеитмемет (1905 г.р.), воевал на фронте, погиб в 1943 году. Мать Хатидже (1915 г.р.), после гибели отца переехала в дом к бабушке Фатиме (1895 г.р.). Дядя Мустафа и Амит были в трудармии. На момент депортации нас дома было шесть человек. В 5 утра 18 мая 1944 года раздался громкий стук в дверь. Мы все переполошились. Вошли два солдата и офицер. На
сборы дали 15 минут. Куда и зачем ведут, не сказали. Разрешили взять немного продуктов и кое-что из вещей. Вытолкнули прикладами из дому и привели в центр деревни, возле кладбища. Потом на грузовых машинах привезли на станцию Сюрень. Под дулами автоматов затолкали в грязные товарные вагоны. Воды, туалета не было. В вагоне было так много людей, что спали по очереди. Несколько дней питались тем, что успели взять из дома. Медицинского обслуживания не было. В нашем вагоне умерло несколько человек, их оставили вдоль железнодорожного полотна. Один труп находился с нами в вагоне несколько дней. Одна женщина родила, но ребенок умер через несколько часов. Солдаты приказали выбросить его трупик в окно.
Ехали долго. Привезли нас на станцию “Голодная степь” Узбекской ССР. Выгрузили на разъезде, затем на мотовозе-узкоколейке привезли в Баяут-3, отделение №6. Выгрузили около хауза (водоем). Ночевали под открытым небом. Люди были настолько наивны, думали, что их завтра повезут обратно в Крым, якобы вывезли по ошибке. На следующий день всех разместили по баракам и сараям, где не было ни окон, ни дверей. Через 2 часа начали выгонять на прополку хлопка. Люди, ослабевшие от жары, недоедания, грязи, не могли работать. Многие падали прямо на грядках. Надзиратели погоняли их плетками. Начались болезни – малярия, тиф, дизентерия. Умирали семьями. У нас в семье трое заболели тифом. Мама еле передвигалась на ногах. Кушать было ничего, ели траву (лебеду или клевер). От голода и болезней каждый день умирали, особенно дети и старые люди.
Наступила зима. Одежды и дров нет, кушать нечего.
Невозможно описать и рассказать, что мы перенесли. На каждом шагу нас обзывали предателями, избивали нас. Несмотря на такие унижения, наш народ выжил. Впоследствии дети даже пошли в школу. Я пошла в школу в 9 лет. Русского языка не знала. Одеваться, обуваться было нечем. Я выросла очень слабая, переболела всеми детскими болезнями.
Я окончила школу, медтехникум, пединститут. В 1960 г. вышла замуж за Сервера Абляева. У нас 4 детей и 8 внуков. В 1995 г. вернулись на Родину.
Мой адрес: Симферопольский район, пос. Украинка.
родился в 1939 г. в деревне Айсерез Судакского района Крымской АССР. Состав семьи: дед Осман Аджи Бекир, мать Аджер, старшая сестра Рейхане, старший брат Ахмед, брат Мустафа, брат Сервер, я и сестра Айше.
Узнали о депортации 18 мая 1944 года от выселяющих нас военных. На сборы дали 20 минут. Братья взяли с собой кто что смог. Мама говорила, что с помощью соседей мы смогли взять с собой мешок муки. Потом у деревенского кладбища нас погрузили на студебеккеры. От деревни до станции в Феодосию нас сопровождал солдат с автоматом. Он сидел в заднем правом углу студебеккера на перевёрнутом гугуме (кувшин), который у меня сохранился до настоящего времени.
Вагоны, в которые нас грузили, были грузовые. К дверцам вагона были приставлены щиты из досок, по которым мы залезали в вагоны. Удобства в вагонах не было, людей было много, семей 15-20. Туалета, воды не было. В пути еду дали 2-3 раза. Последний раз, помню, дали рыбный суп. Никакого медицинского обслуживания не было.
Умерших вынуждены были оставлять на товарных станциях. В дороге были 15 суток. Привезли в Узбекистан в Андижанскую область. Нас распределили в Мархаматский район, колхоз Кызыл Карвон. До 1956 г. перемещение разрешалось только в пределах района. Органы власти на местах встретили нас враждебно. Нас представляли населению как людоедов.
Нас временно поселяли в необустроенные или заброшенные дома колхозников по 2-3 семьи. Дома были без окон и дверей. Принудительно работали на хлопковых полях. В начале 1945 года умер наш дедушка. В 1946 году мы переселились в посёлок Палванташ. Там все руководители были русскоязычные, посланные партией, следовательно, школы были на русском языке. Хотя в школах и техникумах открытой дискриминации по отношению к нам не было, мы, дети, чувствовали скрытую дискриминацию.
Проживаю в Белогорском районе, с. Русское.
родилась в 1935 году в Крыму, в деревне Тюп-Кенегез (в данное время деревня не существует, её разровняли под аэродром) Къалайского района.
Рано утром 18 мая 1944 года к нам в дверь сильно постучали, мама не успела открыть, как в комнату ворвались солдаты. Они стали что-то говорить, но мы не понимали русского языка. Солдаты поняли это и стали объяснять маме языком глухонемых, стали махать руками, мол, поднимайте детей и выходите из комнаты. Нас у мамы было 7 детей: 5 девочек и 2 мальчика. Самой старшей было 11 лет, а мне 9 лет. Когда мама поняла ситуацию, она стала плакать навзрыд, вместе с ней плакали мы. Мы все переболели тифом, ещё толком не пришли в себя от высокой температуры, были очень слабыми. Видимо солдаты поняли, что маме нужна их помощь, так как она была в шоке, и вынесли из дома большое теплое одеяло, постелили на борту грузовой машины, стоящей недалеко от нашего дома и нас, детей, посадили на это одеяло. Мама взяла с собой ещё одно одеяло, чтобы накрыть нас, так как было очень холодно. Каких-либо продуктов питания мама взять не догадалась. Она не знала, куда нас везут и зачем. Она думала, что нас, наверное, везут на расстрел.
В деревне в тот момент оставались одни старики и женщины с детьми. Все мужчины были на фронте, в том числе и наш отец. Привезли нас из деревни на станцию Джанкой, где погрузили в товарные вагоны. Шум, крики, плач людей. Солдаты вталкивали людей в вагоны прикладами винтовок. В этой суматохе мама потеряла младшую дочь, которой было 4 годика. Время от временя, при остановке состава в степных и лесных местах, солдаты собирали умерших и скидывали из вагона. Ни туалета, ни воды, ни медобслуживания в вагонах не было. В пути нас подкармливали наши односельчане. Сколько были в пути, я не помню.
Нас привезли в Узбекистан, Бухарскую область, Карманинский район. За несколько часов до приезда к месту прибытия в вагоне умер мой младший брат, ему было 3 года. Нас повели пешком до совхоза Нарпай, где-то 6-7 км от вокзала. Маму нашу с первых дней прибытия погнали на работу на хлопковые поля. Работали при 45-50-градусной жаре. Люди сильно голодали. От малярии и дизентерии вымирали семьями. Через 10-12 дней умер ещё один братик, ему было 7 лет. А из 11 детей моего дяди остались в живых только двое. В 1945 году я пошла в первый класс в районную русскую школу. В 1951 году мне вручили паспорт и ознакомили с инструкцией спецкомендатуры о ежемесячном обязательстве в строго определенные числа ходить на подписку и о запрете выезда из территории района.
Проживаю в г. Евпатория.
Абибуллаева (Менгазиева) Васпие, родилась в 1922 г. в деревне Аджи-Эли Маяк-Салынского района.
Наша семья состояла из отца, матери и семерых детей. О депортации узнали только рано утром, когда за нами пришли солдаты. К нам в дом зашёл старший лейтенант с солдатами, отдал приказ и ушел, солдаты остались. Все мы очень растерялись, не знали что делать. А солдаты: «У вас много детей, все маленькие, берите побольше еды». Мать взяла муки, зерна. Сколько груза разрешили брать не помню, вероятно, столько, сколько унесешь. Всех нас собрали на станции Пресноводная, шли в сопровождении вооруженных солдат. Людей грузили в товарные вагоны. В вагоне 60-70 человек. Среди нас была одна беременная женщина. Она родила в вагоне в пути, ее высадили на одной из станций. В вагонах не было ни воды, ни туалета. Воду набирали на станциях. В туалет ходили тоже на станциях. Один мужчина из нашего вагона хотел в туалет, залез под вагон, но в это время поезд тронулся и он погиб. Иногда на станциях нам давали что-то похожее на помои, но и этого на всех не хватало. Никакого медицинского обслуживания не было. Умерших оставляли на станциях, а как поступали с ними потом, мы не знали.
Точно не помню, сколько были в дороге, где-то 2 недели, не меньше.
Мы попали в Узбекистан, Самаркандскую область. Всех распределили по участкам, нас на участок рудника. Жили в кишлаках (землянки с обваливающимися потолками, обрушивающимися стенами). Через неделю мы с братом устроились на работу на ЛЭП (линии электропередач). Потом нас перевели на рудник. Жили в бараках, каждая семья занимала узкий угол. Не было никаких условий, когда шел дождь, по коридору барака вода бежала рекой. Передвигаться не разрешали. Сначала отмечались в комендатуре каждый день, потом раз в 2 недели и так все реже. Органы власти следили за нами, относились с недоверием. Никакого жилья не выделяли, кроме комнат в бараках и т.п. Предоставляли самую чёрную работу в горно-обогатительных цехах, шахтах, рудниках.
В том же году (1944 г.) умер отец по болезни.
Дети обучались на русском языке. Обучатся в техникумах и институтах разрешили, но не сразу, а уже через несколько лет, когда народ вошел в доверие и люди поняли, что крымские татары – не предатели, не варвары, а очень трудолюбивый честный народ.
Сейчас живу в с. Изобильное Кировского района.
родилась в 1923 году в деревне Сараймен Маяк-Салынского района.
Родители у меня умерли рано, сначало мама Земине (1892-1938), потом отец Абдуменнан (1879-1940). Детей нас было шестеро, старший Мамбет (1913) был нам вместо отца, а я, как старшая, заменяла мать, после меня Шерифе (1926), Алиме (1928), брат Ибет (1932) и Найле (1936).
Утром 18 мая 1944 года в 5 часов утра раздался стук в дверь, я открыла дверь. На пороге стояли 2-е вооруженных солдат, которые сообщили нам, что нас выселяют и дали на сборы 15 минут. Сказали взять самую необходимую одежду, если есть - ценные вещи и еду. Я быстро собрала всё необходимое в один мешок.
Нас всех собрали на территории сельского совета. Вокруг стояли вооруженные солдаты, проверяли вещи, ножи, ножницы и все колющие и режущие предметы брать с собой не разрешали. Затем нас погрузили в бортовые машины и повезли на станцию Маяк-Салын. Погрузили в товарные вагоны, где не было ни воды, ни туалета. У меня на руках была шестимесячная девочка Диляра, дочь моего родного дяди (мать девочки умерла 11 мая, а отец был на фронте).
Кормили нас 1 раз в день сушенной соленой рыбой, сваренной в воде с сухарями. На одного человека давали одну маленькую рыбку и сухарик. После соленой рыбы очень сильно хотелось пить. Воду мы набирали только во время остановок поезда. Медицинскую помощь в пути не оказывали. В нашем вагоне умерших людей не было.
В пути находились 18 дней. Привезли нас в Узбекистан, на станцию Зербулак Самаркандской области. Погрузили на грузовые машины и привезли в Хатырчинский район на рудник Лянгар. Нас поселили в бараки по 20-25 семей. Несколько дней был карантин, делали прививки, проводили дезинфекцию.
На работу отправляли на стройку или на рудник. Я с младшей сестрой Алиме работали на стройке, нас оформили как рабочих, мы таскали камни, мешали раствор. Шерифе работала на шахте бурильщицей, добывали руду «щилит». Рудник был на московском обеспечении, каждый месяц давали талоны на муку, крупу, но только работникам шахты. От рудника был комбинат по обработке руды, и многие люди работали там.
Каждый месяц ходили в комендатуру отмечаться. Без разрешения коменданта нельзя было покидать место проживания.
Первые дни давали только хлеб - на работающего 700 грамм хлеба в день, иждивенцам – 300 грамм. Мои сестра и братья все остались живы, только девочка Диляра, через неделю после прибытия умерла от голода. Каждый день от истощения и жары умирали люди.
В школу ходила только сестренка Найле. Она училась на русском языке.
1949 г. я вышла замуж за Муратова Ваита и нам выделили 1 комнату. После отмены комендантского режима мы переехали в г. Бекабад. У меня на тот момент было уже 3-е детей: Яшар, Зайде, Менлигуль. В 1963 г. умер муж.
Сейчас живу в с. Амурское Красногвардейского района.
родилась 30 июня 1938 г. в селе Чалтай Акмечетского (ныне Черноморского) района. В семье было 11 человек – мои родители, папа и мама, бабушка, 3 брата и 5 сестер.
О том, что нас выселяют, мы узнали неожиданно, ночью, когда стали стучать в окна и двери. Это были солдаты советской армии. Когда наша семья собралась в коридоре, офицер зачитал приказ о выселении. На сборы нам дали 15 минут.
Наши родители за это время успели взять небольшой узел с вещами и продуктами. Так как моя мама была швея, она также взяла с собой швейную машинку и ножницы. Когда один солдат стал вырывать у мамы машинку, она крепко вцепилась в неё и сказала, что это её кормилица.
Из села на машинах нас отвезли в Евпаторию. Нас сопровождали солдаты с автоматами, которыми они нас подталкивали, когда мы садились в машины.
На станции стоял товарный поезд и когда мы сошли с машин, нас стали подгонять к вагонам.
Вагоны были грязные, внутри стояли нары. В каждый вагон загоняли по 7-8 семей.
Так как вагоны были товарными, удобств не было. Посередине вагона какой-то мужчина сделал дыру для (оправления – Ред.) естественных потребностей. В каждом вагоне было 60-70 человек, в зависимости от состава семей. Нас специально не кормили, то, что успели взять с собой родители, быстро закончилось. Но, на небольших остановках, давали по 2 ведра баланды и 1 мешок хлеба. Медицинского обслуживания не было. На станциях в каждый вагон заходили солдаты и спрашивали, есть ли умершие. Если они были, их забирали. Что было с ними дальше, мы не знали.
Отец нам потом рассказывал, что в пути в Узбекистан, до Ферганы мы ехали 18 дней. Нас привезли на станцию Серово, а оттуда на арбе отправили в кишлак Найман. За каждым нашим шагом следили, поэтому мы не имели возможности свободно передвигаться. Нам не разрешали даже на базаре что-нибудь продавать или для себя работать, чтобы прокормить семью. Мы, даже самые маленькие дети, целый день работали в колхозе, на жаре.
Нас, семью из 11 человек поселили в 1 комнате, которую для нас выделил в своем доме местный житель. Это была кибитка без окон и дверей, без печи. Посередине комнаты была яма, туда складывали горящие головешки, на яму сверху ставили специальный квадратный стол-сандал, а его покрывали одеялом – так мы грелись. О том, чтобы дать нам средств на строительство дома не было и речи.
От голода и болезней в нашей семье умерла бабушка и 13 летняя сестра, Так как мы учились в узбекской школе, то и дальнейшее образование получали на узбекском языке. Чтобы учиться в техникуме или институте, нужно было получить разрешения коменданта. Он обычно просил взятку, и у кого получалось найти что-либо для этого, тот и получал разрешение.
Проживаю в с. Пожарское Симферопольского района.
родился 20 ноября 1933 года в деревне Айдар-Газы (ныне с. Орлянка) Сакского района. Состав семьи: мама (1910), я, брат Айдер (1938), сестра Ферузе (1942) и бабушка. Отец был в армии.
О депортации заранее ничего не знали. Рано утром, 18 мая 1944 года, около 4-х часов утра, к нам постучали в дверь солдаты и сказали собираться с вещами. Мы взяли мешок муки и ведро масла. Всю деревню собрали на поляне. Потом подъехала машина, и всех начали грузить и вывозить на Сакский вокзал. Там погрузили в телячьи вагоны. Около составов стояли солдаты с автоматами. В вагонах было душно. Через сутки нам стали давать какую-то баланду. На остановках люди старались печь лепешки. Иногда их не успевали испечь и кушали их полусырыми. Кормили нас два раза в сутки. Медицинского обслуживания не было.
Нас разгрузили на разъезде Баяут Мирзачульского района Ташкентской области. На следующее утро нас повезли на хлопковый совхоз Баяут №1. Семьям давали узкие кибитки, где стены были сделаны из глины. На окнах были решетки из прутиков тополя. Воду для питья и пищи брали из хавуза (водоёма), там была только грязная вода. Люди болели дизентерией, многие умирали. Моя сестра и бабушка тоже умерли. Мы работали на прополке хлопка. Маме по карточкам давали 500 г хлеба, а нам по 200 гр. Мы учились в школе на русском языке. До обеда учились в школе, а после обеда ходили собирать хлопок.
Проживаю в г. Симферополе.
родилась 20 октября 1935 года в дер. Кази-Биэль Буюк-Яшлавского сельсовета Бахчисарайского района.
Наша семья состояла из: бабушки Мерзие, матери Хатидже, брата Аблямита (1933 г.р.), меня, братишек Ленура (1937 г.р.) и Асана. Отец воевал, попал в плен, бежал и скрывался дома. Помогал партизанам. Перед депортацией его забрали в трудармию.
После освобождения Крыма от фашистских оккупантов в нашем доме поселились трое советских военных. Каждое утро они уходили, а вечером возвращались и долго что-то писали (потом мы поняли, что они занимались переписью населения).
18 мая 1944 года нас разбудили солдаты и объявили о высылке. Мама заплакала, начала будить нас и упрекать солдат: “Я вас кормила, чтобы вы изгнали нас из родного дома?! Почему вы не сказали раньше, чтобы я могла собраться?” Военные ответили: “Не велено”.
Взяли с собой одну кошму, немного одежды и ведро с едой. Нас вывели из дома, посадили в грузовую машину и повезли на станцию гор. Бахчисарая. Там загрузили в товарные вагоны. Не помню, сколько было людей, но мы сидели, тесно прижавшись, почти друг на друге. Ни воды, ни туалета не было. Когда поезд останавливался, взрослые хватали посуду, которую прихватили из дому, и бежали за водой. Иногда старшие приносили в ведрах какую-то еду и черный хлеб. Сколько раз нас кормили – не помню. Не было никакого медицинского обслуживания.
В начале июня прибыли на разъезд №69 Джамбайского района Узбекской ССР. Оттуда нас на 2-х колесных арбах повезли в кишлак Дехканабад. Поселили под деревьями в большом саду, и только осенью мы перешли жить в конюшню. Я хорошо помню эту конюшню, там было стойло для лошадей, бабушка спала в кормушке, там она и скончалась от дизентерии. Первым умер братишка Асан, затем бабушка. В марте 1946 г. заболела мама и ее положили в Джамбайскую больницу. Старший брат ходил ее навещать, однажды пришел и говорит, что мама выздоровела и ее выписывают, но у нее украли платье. На другой день он отнес другое платье, а ему сказали, что мама умерла.
Брат работал на хлопковом поле, мы же с братишкой сидели дома, мололи в ступке ячмень, чтобы приготовить суп. Зашел односельчанин – Эдем агъа Абдульваапов и сказал, что отвезет нас в детдом. Если бы не доброта этого человека, мы бы, наверное, умерли от голода.
В детдоме №34 колхоза Коминтерн я пошла в 1-й класс, училась на русском языке. Когда вернулся отец, он устроился в детдом извозчиком. Как-то брат вместе со старшими ребятами пошел за хлебом, вернулся весь в слезах. Рассказал, что видел мамино потерянное платье на Марусе – санитарке из больницы.
В 1953 г. я поступила учиться на курсы медсестер при Самаркандском мединституте. Когда сдала все документы, преподаватель спросил, кто из поступивших ходит в спецкомендатуру. Разумеется, мы с немцами подняли руку. Нам объявили, что мы будем заниматься в вечернее время, так как дневная группа ходит на практику в военный госпиталь, а нам – спецпереселенцам туда ходить нельзя. Так мы и учились вечером с 6 до 9 часов.
Закончила курсы в 1955 г. и утроилась на работу в Джамбайскую больницу, где проработала до пенсии. В 1989 г. похоронила мужа, который мечтал вернуться в Крым. Дети приехали в Крым в конце 1980-х гг.
Я вернулась в 1992 г. и живу с дочерью в селе Колоски Сакского района.
родилась 2 апреля 1926 года в Евпатории. Состав семьи: отец Эбубекир (1901), мать Акиме, я, братья - Сейяр (1930), Сервер (1938) и сестра Зекие (1932). В 1937 г. наша семья переехала в Сакский район, в деревню Булганак.
18 мая 1944 года рано утром к нам постучали. В дом вошли люди. Председатель сельсовета сообщил нам о том, что нас выселяют за пределы Крыма. Сейяр успел взять мой школьный портфель, где мы держали документы, также взяли три одеяла. Нас очень торопили.
Во дворе уже стояла грузовая машина. Было сыро, шёл дождь. На кузове машины сидели Мамбет ага с дочерью и двумя внучатами. Жена у него была русская, она осталась. Нас выселяли со станции в Булганаке. В вагонах было душно, голодно. Железные двери открывались только ночью. Эшелоны останавливались в степи, вдали от населённых пунктов. В вагоне не было ни воды, ни туалета, ни медицинских работников. Сопровождающий дал муку и мы пекли лепёшки. Нас привезли в Ташкентскую область. Ночью развезли по совхозам. Мы трое суток жили в саду. Потом дали какую-то комнату, без окон, двери фанерные. До восхода солнца нас будил бригадир и отправлял работать на поле.
1 ноября 1944 г. мы перебрались в Актюбинск, где жил отец. Я, сестренка и братик сразу же начали учиться в школе.
Проживаю в г. Евпатория.
родилась 8 марта 1932 года в дер. Тав-Даир Симферопольского района. Папа – Абдул Алим Абдураимов работал в деревенской школе завучем, мама – Кериме, дочь Зейнедина эфенди – имама Джума-Джами в Евпатории.
Перед депортацией мы с мамой и сестренкой Рейхан жили в деревне Костель Акъ-Мечетского района (ныне Черноморский). Дом этот был родовым имением дедушки.
День высылки помню очень хорошо, не забуду до окончания своих дней. Днем 17 мая мы, дети, играли во дворе. Мимо вереницей проехали грузовые машины. Это было неожиданностью – обычно мы машин здесь не видели.
Когда меня разбудили на следующее утро, первое что увидела – в проеме открытой настежь двери стоял солдат с направленным на меня дулом автомата. Я ничего не поняла, и даже не испугалась. Я еще спала, наверное, но это видение у меня осталось на всю жизнь. И какие бы в дальнейшем я не перенесла душевные потрясения, они со временем блекли, но автомат, направленный на спящую девочку – навсегда останется в моей памяти.
“Выселитель” дал на сборы 10 минут. Мама успела поднять нас двоих, кое-как одеть, и вышла из дому, не взяв даже золотых украшений. Солдат ничего не разрешил взять.
Когда пришли к машине, там уже было много людей. Нас закинули в кузов машины, мама тоже залезла. Но другой солдат ей сказал: “Вы же без ничего пришли, идите и возьмите что- нибудь покушать детям” и отпустил. Мама принесла немного еды. Местом сбора была центральная часть деревни.
Привезли нас на Евпаторийский вокзал. Вагоны были телячьи, лестниц не было. Детей покидали вовнутрь, а взрослые помогали друг другу залезть. Перепуганные люди сидели молча, не понимая происходящего, ошалело смотрели по сторонам. В вагоне нас было очень много, только женщины, дети и несколько стариков. Лечь было невозможно, все сидели. Туалета и воды тоже не было. Я не знаю, где брали воду. Помню, несколько раз во фляге приносили какую-то бурду, похожую на рыбный суп. В первые дни люди не хотели есть, а потом даже ссорились из-за этого супа. Дядину жену – Кериме выбрали старшей по вагону. Она раздавала людям суп – по одному половику.
Медицинское обслуживание? Об этом и речи не было. Кажется, в нашем вагоне не было умерших. Ехали долго, иногда подолгу стояли на каких-то станциях. Люди выпрыгивали из вагонов, ставили казан и варили еду. Если внезапно трогался состав, хватали казан с недоваренной пищей, на ходу передавали в вагон, а потом запрыгивали сами.
3 июня состав остановился на станции Серово Багдадского района Ферганской области. Время было после полудня. Люди выгрузились из вагонов, сели, вытянув ноги, некоторые легли на землю. Жара стояла невыносимая, ни одного деревца, чтобы укрыться от палящего солнца. Все просили пить. Мы, дети, пошли искать воду. Нам дали какую-то мутную теплую жидкость. Люди пили и не могли утолить жажду. У нас вздулись животы, некоторых начало рвать. К вечеру у людей появились какие-то шишки на теле. Шишки сильно чесались, превращаясь в кровоточащие раны. У некоторых шишки слились и вздулись – зрелище ужасное. Ночь провели на земле возле рельсов.
Утром подъехали грузовички и начали развозить людей по кишлакам. Нас увезли в самый дальний – Кайрагач Куйбышевского района. Поместили к узбекам, которые строили дом: ни окон, ни дверей, ни пола, ни штукатурки. Мама где-то раздобыла соломы, на ней и переночевали. Хозяйка с нами не разговаривала, смотрела исподлобья. В другом углу ютились старик с внучкой Шевкъие, моей ровесницей. Вскоре дед умер от голода, а девочку отдали в детдом, где она, кажется, умерла.
Утром следующего дня нас вывели на работу. Взрослым дали кетмени – долбить твердую землю. Мама не выдержала такой работы и заболела малярией. Вскоре заболела и сестренка. Они лежали на соломе, дрожа от приступа, а жара вокруг больше 40 градусов. Мне было 11 лет и я ухаживала за ними: чем-то кормила, поила горьким порошком, который дала санитарка. Вскоре они поправились.
Дети тоже работали: собирали колосья, которые падали на землю во время уборки. Узбек в сапогах кричал, ругался, мы его не понимали, делали не так, как он хотел. Мы работали под
палящими лучами жаркого солнца. Мучила жажда, и мы, ложась на землю, пили грязную воду прямо из арыка. Поспел тутовник, собирали его с дерева и грязными руками ели, потом опять пили воду из арыка. Начались болезни: дизентерия, брюшной тиф, желтуха, малярия. Лечить было некому, везти в районную больницу некому и не на чем. Люди начали умирать: сначала дети, старики, потом взрослые. Мама поняла, что если мы останемся в кишлаке, то не выживем. Она ходила отмечаться в комендатуру за 12 километров в райцентр. Ее взяли на работу в швейную мастерскую. Но комендант Гринберг не разрешил ей там работать. “Иди работать уборщицей в школу”, – сказал он маме. И она пошла. Нас с сестрой тоже зачислили уборщицами. Так мы, имея три ставки , убирали всю школу. Школьники оставляли косточки в партах, а урюк съедали. Мы собирали эти косточки и частично утоляли голод. Учителя, узнав, что мама умеет шить, стали приглашать домой, шить им платья. За шитье одного платья ей давали одну лепешку и немного урюка или джуду. Вечерами при самодельной коптилке мы пряли, вязали платки, носки. Нам дали маленькую коморку. В декабре меня приняли в 3-й класс, сестренку в 1-й. Учиться сначала было трудно, потому что не знали русского языка. После занятий я убирала школу, вечерами вязала. Как-то комендант велел маме привести меня к нему домой, чтобы я сделала уборку. Я помыла полы, убрала двор, огород, собрала помидоры – так я проработала у них все лето. Когда Гринберга перевели в Фергану, его жена предложила маме отдать меня им в домработницы: “Все вы умрете с голоду, а я ей жизнь сохраню”. Мама отказалась, сказав: “Если умрем, то все вместе”. Новый комендант разрешил маме перейти работать в швейную мастерскую, где она работала день и ночь, чтобы спасти нас.
Зимой мы ходили в школу в вязаных лаптях из самодельных веревок. Работала так же в райшёлке – перебирала кокон. До обеда работала, потом шла в школу в поселок Риштан (3 километра от нас), после уроков убирала школу. С 5-го класса училась на «отлично».
В 1949 г. поступила в фельдшерско-акушерскую школу города Коканда. Училась хорошо, получала повышенную стипендию, как могла, помогала маме. Работала на уборке хлопка, за 1 килограмм платили 3 копейки. Хлопок собирали не только мы, но и наши дети.
Более 30 лет проработала в больнице. Сестра Рейхан закончила Ташкентский институт народного хозяйства. Работала старшим экономистом автохозяйства. Сейчас в Крыму, живет в дер. Далекое Черноморского района.
Возвратилась в Крым сразу же после “Сообщения ТАСС” в 1987 году. В Евпатории и сейчас стоят все шесть домостроений моего деда, но там живут “пришельцы”, а мне “вход воспрещен”.
Живу в недостроенном доме в поселке Исмаил-бей (Евпатория).
родился в 1930 году в городе Евпатория. Перед войной мы жили в деревне Булганак Сакского района. Отец, Бекир Аблялимов (1901 г.р.) заведовал сельской больницей. Отец принимал больных не только из Сакского района, но из близлежащих татарских деревень Симферопольского района.
Семья была из 7 человек: отец, мама Акиме, бабушка Сафие (мать отца), старшая сестра Айше (1926 г.р.), я, младшая сестра Зекие (1932 г.р.), младший брат Сервер (1938 г.р.).
Незадолго до начало войны мы перебрались в деревню Агъач-Эли. В период оккупации было очень трудно, мы выжили только благодаря тому, что сумели сохранить корову. В нашу деревню трижды наведывались партизаны, в последний раз увели всех коров, и нашу в том числе, больше мы ее не видели.
Отец участвовал в обороне Севастополя и вместе с госпиталем эвакуировался в Саратов. После освобождения Крыма от немецких оккупантов мы часто получали от него письма. Он знал о готовящейся депортации и торопился передать нам свой адрес. Мама все время болела, поэтому решила поехать подлечиться в Евпаторию. Вместе с ней уехала и бабушка – поискать сына. Мы в Булганаке остались вчетвером: Айше, я, Зекие и Сервер.
Рано утром 18 мая к нам вошли трое военных, один из них зачитал Постановление правительства о депортации крымских татар. Я плохо понимал, что происходит, когда же узнал, что нас будут вывозить из села, решил, что расстреляют. Когда один солдат, наш сосед, решил за нас заступится, старший сказал: “Ничего, все там встретятся”. Айше набила вещами мешки, и мы вышли из дома. Двое солдат сопровождали нас до станции города Саки.
Нас погрузили в телячий вагон, внутри были двухъярусные нары. Мы попали на вторую полку. Наш охранник, пожилой солдат, пожалел нас и помогал чем мог.
Пока мы ехали по территории Крыма, дверь вагона была закрыта, за Перекопом дверь открыли и не закрывали до самого конца. Мы были разутые, раздетые, без продуктов, охранник расспросил нас о родителях, и вскоре раздобыл где-то немного муки. Айше готовила тесто, на остановках я присоединялся к взрослым и на куске жести на огне пек лепешки.
Наивно полагать, что в вагоне были какие-то удобства (вода, туалет, матрацы), кормление, медицинское обслуживание и т.д. – ведь это был акт насильственного изгнания крымскотатарского народа из родных мест.
На одной из больших станций я пошел набрать воды и увидел, как один из военных что-то спрашивает у женщин-татарок. Когда подошел ближе, то услышал, как он выкрикивает нашу фамилию. Это оказался капитан, который лечился у отца в госпитале и едет на фронт. Он передал письмо от отца, которое нас обрадовало. В Саратове мы с Айше решили найти отца, но когда вышли на перрон, испугались за оставшихся в вагоне малышей и вернулись обратно.
В дороге мы пробыли 15 суток. По приезду нас распределили во 2-е отделение совхоза Баяут-2 Узбекской ССР. Спецпереселенцев поселили в саманные дома, где были земляные полы, окна без стекол.
Айше работала на хлопковом поле с раннего утра до позднего вечера. Я же работал в бригаде по ремонту крыш. Вскоре наладилась переписка с отцом и матерью, которая попала в Самаркандскую область. Мы, депортированные, состояли на спецучете. Наш комендант Гаранин, был очень жестоким человеком. Когда наши женщины жаловались ему, что люди болеют, дети умирают, жизненные условия невыносимые, он нагло заявлял, что от потери
20-30 тысяч крымских татар Советский Союз нисколько не пострадает.
В Узбекистане мы пожили примерно полгода. Отца перевели в г. Актюбинск (Казахстан) и ему с большим трудом удалось получить разрешение на переезд семьи. Сначала он нашел маму, затем забрал нас. Нам выделили маленькую комнату. Через несколько дней отец поехал за бабушкой. Привез ее худую, больную, она нас не узнавала и вскоре умерла.
Отец очень переживал, много работал, чтобы прокормить семью. В одной из командировок по набору ребят в армию сильно простыл, заболел менингитом и умер. Так мы остались в чужом краю с больной мамой, оторванные от родных, земляков.
До войны я окончил 5 классов, после 3-х годичного перерыва в Актюбинске пошел в 6-й класс. Школу окончил неплохо, но о поступлении в вуз и не мечтал, потому что ежемесячно ходил на унизительную отметку в комендатуру. В моем паспорте было написано: “Разрешается проживать только в пределах Актюбинска”. Я устроился диспетчером на работу в облкнижторг. С помощью знакомых на следующий год получил разрешение на выезд на учебу в гор. Алма-Ата. С трудом успел на экзамены, но не прошел конкурс и устроился вольнослушателем физико-математического отделения КазГУ. Помогала старшая сестра Айше, которая в то время работала учительницей русского языка. Подрабатывал грузчиком, в общем, жил как мог. В конце первого семестра за хорошую учебу меня зачислили в студенты, дали место в общежитие, стал получать стипендию.
После окончания вуза, меня направили на работу преподавателем в Уральский педагогический институт. Затем учился в Московской аспирантуре, вернулся с семьей в Уральск, работал в институте. Подали документы на конкурс в Башгосуниверситет, я – на матфак, жена – на химфак, прошли конкурс, получили хорошую квартиру и приступили к работе. Нам с женой предложили работать в Алжире, но я отказался, потому что знал, что мои документы не пойдут проверку в МВД.
Сейчас живу в Башкортостане, в городе Уфа
родился 21 ноября 1927г. в дер. Чагъылтай Ак-Мечетского района.
Наша семья состояла из бабушки, мамы, 5-х братьев и 4-х сестер. Два брата воевали на фронте. У нас в доме около месяца жили красноармейцы, которые вели учет хозяйства, знали о каждом члене семьи.
18 мая 1944 года в 3 часа ночи красноармейцы разбудили нас, пиная ногами. О высылке ничего не сказали, на сборы дали 15 минут. На 9 человек разрешили взять одно одеяло. В сопровождении вооруженных солдат собрались у колодца.
На вокзале, как скот, загрузили в вонючие товарные вагоны, закрыли дверь на засов. Открывали дверь по своему усмотрению и только на больших станциях. Вагоны были переполнены, в нашем было около 20 семей. Воды и туалета не было. За все время пути нас кормили один раз затхлым пересоленным рыбным супом.
Никакого медобслуживания не было. Умерших оставляли на разъездах, станциях, когда поезд останавливался и открывали дверь.
Через 18 дней нас привезли в колхоз “Сталинград” Багдадского района Ферганской области Узбекистана. Несколько семей поселили в заброшенный дом. Работали на хлопковом поле. Один раз в месяц ходили отмечаться в комендатуру. Передвигаться по району не разрешалось.
В нашей семье умерли от голода бабушка, мама, две сестры, три брата.
О строительстве дома мы и не думали, так как не на что было питаться, жить.
Дети в школе обучались на узбекском языке. В те годы учиться в техникумах и институтах не разрешалось.
Мой адрес: Черноморский район, село Чагъылтай
родилась 10 января 1939 г. в деревне Дегирменкой (Запрудное) Ялтинского района. До депортации семья состояла из мамы, бабушки, двух старших братьев, двух сестренок и меня. Отец был на фронте.
В то роковое утро мама нас подняла рано, сказала, что куда-то уезжаем. Помню, я в ночной рубашке взяла за руку слепую бабушку, а в другой руке – чайник с молоком. Мама вела сестренок. Так что кроме чайника с молоком мы ничего не смогли взять с собой. Братья за день вперед уехали к тёте в другое село и не успели приехать. Посадили нас на машину, привезли на какую-то станцию и погрузили в вагон, в котором стоял запах навоза. Вагон был переполнен, можно было только сидеть.
Всю дорогу следования не кормили ни разу, о медицинском обслуживании и говорить нечего. Умерших от голода оставляли на остановках. Нас депортировали в Марийскую АССР, город Волжск. Нам не разрешалось свободно перемещаться. Поселили нас в бараке, в одной комнате по 5-6 семей. Есть было нечего, собирали на помойках картофельную кожуру, пекли на плите и ели. Мама работала на сплаве леса на Волге, разгружала вагоны с углём.
После тёплого, мягкого климата Крыма, суровый, холодный климат, сразу дал о себе знать: начали болеть взрослые и дети. Весной 1945 г. заболев от холода и голода, умерла бабушка. Летом умерла самая младшая сестра. Хоронить умерших было не кому. Единственный старенький мужчина не мог отвозить умерших, обвязывал поясом под мышками и волоком тащил хоронить. Младшую сестру мама сама отнесла на кладбище и похоронила. Зимой ещё тяжелее было хоронить. Под толстым снежным покровом засыпали умерших снегом, весной вновь их хоронили. Поэтому слагали песни:
Шу Уралда олюр исек
Ким ювар бизи?
Баарь кельсе, селлер ягъса,
О ювар бизи.
(Если мы умрем на Урале,
Кто обмоет нас?
Наступит весна, придут дожди,
Они обмоют нас.)
В 1945 г. мама отдала меня в школу в 1-й класс. Но уже в конце сентября я не стала ходить в школу из-за того, что нечего было одеть и обуть. На следующий год мама достала где-то кирзовые ботинки, фуфайку, мужскую шапку-ушанку и я опять пошла в 1-й класс. Со старшими ходила за 15 км собирать гнилую картошку, которую осенью колхоз не успели
собрать из-за выпавшего снега. Из неё мы пекли лепешки. Каждый год во время каникул утром рано уходили в лес собирать ягоды. Я продавала их на базаре и покупала необходимые продукты. Нам не разрешали сажать картошку. Но мы умудрялись далеко за городом сажать картошку. Мы с сестренкой сами на спине несли семена картошки, сажали, окучивали. Привозить выращенную картошку домой помогали соседи. Картошку мы заготовляли почти на весь год. Мама нам не помогала, потому что работала по 12 часов в сутки. Так что детства, как такового, у меня не было.
После окончания войны, отец приехал в наше село инвалидом ВОВ. Так как в наше село нужно подниматься высоко, он устал, сел отдохнуть и уснул. Его увидела односельчанка нетатарской национальности и заявила в сельсовет. Его за это военным трибуналом осудили на 12 лет тюремного заключения. Сидел он в Воркуте в Коми АССР с 1945 по 1953 год. После амнистии и смерти Сталина, был освобожден.
Не нашли мы и младшего брата, его в день депортации с нами не было, он пропал без вести. Из 8 членов нашей семьи потеряли троих. В 1953 г. старший брат разыскал нас и вызвал в г. Андижан. Там мы с сестренкой ходили в школу, обучались на русском языке. На каникулах работала в комбинате и впервые купила себе пальтишко.
С 1956 г. разрешалось обучаться в техникумах и институтах. После школы я поступила в Кокандский техникум механизации. Потом поступила на работу и работала до ухода на пенсию.
Проживаю в Джанкойском районе, в селе Тутовое.
родилась в 1938 году в г. Севастополе. В семье было 8 человек. О высылке заранее ничего не знали. В 3 часа ночи постучали солдаты. В доме находились только дети: 3 сестры и я. Родители до этого поехали проведать бабушку в деревню Узунджу. Еще одна сестра была на фронте. Успели взять с собой только 2 матраца и бидончик катыка. Высылали нас со станции Сюрень. Людей торопили, шёл дождь. Вагоны были грязные, вонючие, из щелей проникал дождь. В пути не кормили, удобств, медобслуживания не было. Ехали 22 дня. Привезли нас в город Чуст Наманганской области Узбекской ССР. Вначале поселили в бане, потом развезли по кишлакам. Мы попали в кишлак Варзик, где нас поселили в глинобитной кибитке, с огромной дырой в потолке. Все были на спецпоселении, за пределы района не выпускали до 1956 г. Государство нам ничем не помогало. В 1944 г. в депортации умерли две мои бабушки.
Проживаю в Ленинском районе, с. Войково.
родилась в 1929 году в дер. Мамат Карачиживутского с/с, Ленинского района.
Семья состояла из мамы, четырех девочек и мальчика. Вечером, накануне высылки, мимо села в сторону моря проехали много крытых грузовиков.
Утром 18 мая 1944 года, очень рано, мама пошла доить корову и увидела на дороге свою невестку (жену брата) с шестью малышами в сопровождении солдата. Разбудила старшую дочь (она знала русский язык), муж которой был на фронте. В этот момент в дом зашли солдаты, вывели на край деревни, где собрали всех жителей. Мы не успели ничего с собой взять, домой не пустили, не разрешили. Ждали долго, потом подъехали грузовики, погрузили в них и привезли на станцию Ташлыяр.
Загрузили в грязный скотский вагон. Взрослые плакали “Ор къапыдан отемиз” («Проезжаем Перекоп»). Дверь вагона всю ночь не открывали. Нас везли как скот, людей в вагоне было много. Где-то в дороге поезд остановился, раздали по половнику баланды. Никакого медобслуживания не было. Поезд шел без остановок, останавливался где-нибудь в степи, туалета не было, приходилось на остановках “ходить” за вагоны. Умерших оставляли на железнодорожном полотне.
В пути были около месяца. Привезли на станцию Джума Самаркандской области Узбекской ССР. На арбе повезли в колхоз Худжум, где поселили в кибитку без окон, в каждом углу семья. На следующий день послали на прополку хлопка.
Без разрешения комендатуры запрещалось куда-то выезжать. Местные жители смотрели на нас с ужасом, ждали от нас чего-то страшного.
В первые годы от голода умер братишка.
В школу не ходили – не было одежды. В 1947 г. поступила в Самаркандское педучилище.
Документы не сохранились, сохранился диплом.
Мой адрес: пгт. Приморский, ул. А.Тейфука, 40.
АКИМОВА Сайде Аппазовна, родилась 31 июля 1937 года в дер. Корбек Алуштинского района.
Отец воевал на фронте. Семья перед депортацией состояла из: бабушки Эминегуль, мамы
Айше, брата Назифа, меня, сестры Сайде и братика Севита.
18 мая 1944 года рано утром разбудили вооруженные солдаты и дали 15 минут на сборы. Мы растерялись, ничего не успели сообразить, собрать, как нас уже выгнали из дома. Взяли лишь два одеяла и немного еды. Погрузили в грузовые машины и повезли на станцию города Симферополя.
Там уже стояли наготове товарные вагоны, куда нас под прикладами загнали солдаты. Вагон был набит людьми, сидели друг на друге. Ни воды, ни туалета не было. В дороге нас ничем не кормили, питались тем, что успели взять дома. Никакого медобслуживания не было, умерших спускали и оставляли на земле, даже не успев прочитать молитву.
В пути пробыли где-то около двух недель. Привезли нас в гор. Бекабад Узбекской ССР.
Жили в землянках. Через некоторое время в таких же вагонах нас перевезли в Таджикистан.
До 1956 года мы жили под комендантским режимом, не разрешалось ходить в соседний колхоз или райцентр.
Местные жители встретили нас не очень доброжелательно.
В первое время нас поселили в маленькие домики по 2-3 семьи. Работали на хлопковом поле.
В нашей семье умерли от голода бабушка и братишка.
В школе обучались на русском, узбекском и таджикском языках. До 1954 г. в техникумы и институты нам не разрешалось поступать. Даже на родном языке не разрешали разговаривать.
Проживаю по адресу: гор. Симферополь.
родилась 13 августа 1925 года в дер. Кучюк-Узень Алуштинского района.
Семья состояла из десяти человек: отец – Джеббар Алиев, мать Эсма, братья и сестры: Эсма, Решат, Ульвие, Фетье, Умие, Иззет, Садых, Аблязиз и я. В семье я была старшей. С началом войны ушла в лес, в 20-й партизанский отряд “Северный” связисткой. В июне 1942 г. была схвачена фашистами и отправлена в лагерь смерти под Симферополь, в совхоз “Красный”. В октябре 1943 г. расстреливали заключенных. Во время полевых работ мне удалось бежать. Скрывалась в селе Сергеевка. После освобождения родного села от фашистских захватчиков, вернулась домой.
Утром 18 мая 1944 г. к нам в дом вошли солдаты и объявили о том, что мы должны взять теплую одежду, продукты и выйти из дома. На сборы дали 15 минут. Затем погрузили в грузовые машины и отправили на железнодорожную станцию гор. Симферополя. Там всех погрузили в грязные, с нарами в несколько рядов, вагоны. До нас в этих вагонах перевозили скот. Вагоны были набиты людьми. Не помню точно, сколько было у нас, только от тесноты не могли ноги вытянуть.
Первые несколько дней нас совсем не кормили, на редких остановках люди выходили в поисках воды и выносили трупы. Умерших оставляли на скамейках, на земле. Только на пятый день пути мы получили первый паек (рыбу и хлеб) и еще через несколько дней - жидкий, безвкусный суп. В условиях полной антисанитарии, без медицинской помощи женщины рожали детей. Так мы ехали около месяца. На станции Курган-Тёбе Андижанской области Узбекской ССР во время очередной кратковременной стоянки поезда, я стала в очередь за пайком. Неожиданно поезд тронулся, и я осталось одна, без семьи...
Нас, крымских татар, разбили на несколько бригад. Занимались мы сбором хлопка в совхозе “Савай”. В этом селе я закончила годичные курсы медсестер, вышла замуж. В 1947 г. по счастливой случайности нашла родителей с младшими братьями и сестрами, которые проживали в гор. Ленинске. Вскоре отец скончался от ран. Позже бушевавшая в это время эпидемия малярии унесла жизни матери и четырех младших детей. В то время для нас, депортированных существовал комендантский режим, поэтому оставшихся в живых трех братишек вывозила тайно, по одному.
В 1968 году по вербовке вернулась в Крым.
Мой адрес: Ленинский район, пгт. Ленино.
родилась в 1937 году в г. Бахчисарае. Во время депортации мы были с мамой вдвоём. Отец и брат были на войне.
18 мая 1944 года я проснулась от шума и стука в дверь. Мама не успела открыть дверь, как в дом ворвались военные с автоматами, и приказали собираться и через 5 минут выходить на улицу. Мама плакала, растерялась, не знала что делать. Мне сказала, чтобы я одевалась. Я надела на себя платья, рубашки, майки, всего 15 штук одежд. Нас быстро выгнали из дома на улицу, когда мама хотела вернуться, в дом её не пустили. Я проскочила между ног солдата и вынесла чемодан с фотографиями брата. Отец и брат так и не вернулись с войны. Собрали всех людей на улице и под дулами автоматов погрузили в грузовые машины. Нас повезли на железнодорожный вокзал в Бахчисарае.
Там стоял шум, плач детей и женщин, мольба старых людей. Думали, нас везут убивать. Людей затолкнули в вонючие, грязные, вшивые вагоны. Ни воды, ни еды, ни туалета, ни медицинской помощи не было. Поезд останавливался где-то далеко от станции, люди бежали на станцию за водой, кто-то пытался развести огонь и испечь лепешку, в это время поезд трогался и люди, забрав полусырые лепешки, бежали за ним. Я всю дорогу лежала, так как поезд сильно трясло.
Выгрузили нас далеко от станции в Джамбайском районе Самаркандской области. Первую ночь мы провели под открытым небом. На другой день появились арбы и стали развозить нас по кишлакам. Работали мы на хлопковых полях. Жара была 45 градусов, еды не было, воду пили из арыка. Куда-то поехать было запрещено. В 8 лет я пошла в школу. Обучение велось на узбекском и русском языках. На переменах часто оскорбляли меня словами «предатель» или «продажная шкура».
Проживаю в Севастополе.
родился 25 июля 1932 г. в д. Дерекой Ялтинского района.
Состав семьи: бабушка Гульзаде (1885), мама Зибиде (1910), сестра Диляра (1938) и я.
О депортации узнали в 3 часа ночи 18 мая 1944 года от офицера с солдатами, которые ворвались в нашу комнату. На сборы дали 15 минут. Приказали взять с собой продукты и теплую одежду. Брать столько, сколько можете поднять. На место сбора (площадь Коммуны) шли пешком со своим грузом в сопровождении вооруженных солдат.
Вывозили нас на машинах только через сутки, ночью. Ехали через с.Кок-Козь на станцию Сюрень. Там нас раскидали по вагонам, наша бабушка попала в другой вагон. Вагоны были товарными, грязными (до этого перевозили скот), их заполнили до отказа. В вагоне оказалось только несколько семей из нашей деревни, остальные были из других сёл. Воду мы набирали на станциях, где поезд делал остановку. В первую неделю нас вообще не кормили. Когда подъезжали к Казахстану, накормили баландой. Тем, кто были ближе к выходу, баланды доставалось больше.
В вагонах люди завшивели, начались болезни. 2-3 умерших пришлось оставить прямо в степи. Медобслуживания не было. В пути были более трех недель. Наш вагон отцепили на станции Каттакурган Самаркандской области. Затем повели в баню. После этого нас отвезли в колхоз Пахта-Кахрамон Митанского района. Вначале жили под навесом, спали на соломе. В пути сильно устали. Утром рано разбудили, дали по половине твёрдой, как камень, лепёшки. Это был наш завтрак. После чего нас погнали на работу, женщинам дали кетмени для обработки посевов хлопчатника, а меня взяли на конную культивацию. От голода и жары кружилась голова. Так мы проработали 2 месяца. Затем мы узнали, что сестра бабушки Гульзаде с детьми попали в Митанскую МТС и наша семья с колхоза перешла к ним в
общежитие. С 1947 или же с 1948 г. появилась статья, по которой за самовольную отлучку с места проживания осуждали на 20-25 лет. В нашей семье из 4-х человек мы потеряли бабушку. Дома, квартиры, стройматериалы нам не давали. До 1957 г. мы снимали комнату за определённую плату. Потом построили времянку. До 1960 г. почти 99 % наших соотечественников работали чернорабочими. Только потом, те, кто учились, работали служащими. Обучение в основном велось на русском языке. До 1956-1957 гг. поступить в вуз было очень трудно. Я, имея проходной балл, с большим трудом был зачислен на 1 курс Самаркандского сельхозинститута.
Живу в г.Симферополе.
родилась в 1938 г. в д. Новые Шули Балаклавского района. Семья состояла из 6 человек: отец Смаилов Рустем, мать Рустемова Зинеб, брат Зеки, сёстры Рухие и Хатидже. В депортации родился братишка Абдураман.
18 мая 1944 г. к нам в дом вошли вооружённые офицер и солдаты, и объявили о том, что нас отправляют куда-то далеко. Мы думали, что это эвакуация. На сборы дали 15 минут. Местом сбора была окраина деревни, возле водокачки, куда солдаты на тележках подвозили вещи людей. Оттуда грузовыми машинами отправляли на станцию Сюрень и грузили в товарные вагоны. В вагонах кроме вони и соломы ничего не было. В каждом вагоне разместилось примерно по 80 человек. На остановках люди бежали в туалет, искали воду, готовили лепёшки. Вначале нас совершенно не кормили, потом начали давать кусок хлеба и баланду. Медицинского обслуживания не было. На остановках поезда, если успевали, родственники, знакомые хоронили своих умерших, а когда поезд шёл на полном ходу, умершего сбрасывали, чтобы не разлагался.
В пути ехали около 20 дней. Выгрузили нас в Наманганской области, Касанского района. Мы попали в колхоз Кукумбай. Повезли в баню, дали мыло от вшей. Из колхоза нас перевезли в Касанский район. Папу взяли работать в МТС механиком, мама устроилась в магазин уборщицей. Так как папа болел, в 1946 г. мы переехали в Ташкент ближе к больнице. Позже нам выделили одну комнату в бараке. Над нами был контроль спецкомендатуры. Один раз в неделю ходили на отметку. При входе в комендатуру висел Указ Президиума ВС СССР – большими буквами, что татары крымские без специального разрешения не имеют право отходитьот намеченной территории, указанных районов, нарушившие этот указ отправлялись на 25 лет каторжных работ.
Живу в г. Симферополе.
родилась в 1918 году в дер. Куру-Узень Алуштинского района. Закончила фарм.техникум и работала фармацевтом в аптеке №10 по ул. Воровского гор. Симферополя.
Перед депортацией я со своей 3-х летней дочкой Эльмирой гостила у родителей в дер. Куру- Узень и была выслана с мамой и сестрами Абибе с 6-летним сыном Ремзи, Асие (17 лет) и братишкой Аметом (14 лет). Нас было 7 человек.
Рано утром 18 мая 1944 года в дом вошел вооруженный солдат и приказал: “Быстро собирайтесь в дорогу, с собой возьмите одежду и еду на 5 дней”. Мама не понимала по-русски, растерялась, стоит посреди комнаты, не знает что делать. Я ей объяснила, что нужно собирать вещи, но мама металась по дому, плакала и молилась. Солдат поторапливал. За те 2 часа, которые он дал на сборы, мы собрали теплые вещи и продукты. Скот выпустили во двор.
На подводе доехали до школьного двора, где уже собрали жителей деревни. Люди стояли растерянные, не понимая, куда их увозят из родных мест. Со школьного двора хорошо просматривалось опустевшее и осиротевшее село, только выпущенная скотина металась по улицам и страшно кричала, собаки выли. Поднялся сильный ветер, кругом все почернело, море разбушевалось. Волны высоко поднимались и бились о берег, море как будто прощалось с родным народом.
Когда подъехала последняя подвода, нас погрузили в машины, заполнили до отказа и в сопровождении вооруженных солдат привезли на Симферопольский вокзал. Люди с узелками в руках метались по вокзалу, искали родных и близких, выкрикивая имена. Затем подали товарный состав, и послышалась команда: “По вагонам!”. Нас как скотину грузили в вагоны, заполняя по 60-70 человек в каждый, закрыли двери на засов. В вагоне было очень тесно, душно, стояла страшная вонь, мучила жажда. Маленькие дети плакали, просили кушать, пить, в туалет, но никого никуда не выпускали.
Наконец, поезд тронулся, и под стук колес люди притихли, поникли. Грудные дети жадно сосали грудь, а мамы смотрели в никуда, со страхом думали о будущем.
В пути кормили не регулярно, в основном давали баланду, хлеб и сухую рыбу, в то время, как воды для питья не хватало.
Когда поезд останавливался, старики и мальчики бежали в одну сторону, женщины и девочки в другую – так разрешался вопрос с туалетом. Было большим счастьем, если неподалеку была вода.
О медицинском обслуживании и речи не могло быть. Люди пили воду с водоемов и оттуда запасались впрок. Воду кипятить возможности не было. Люди начали болеть дизентерией, брюшным тифом, малярией, чесоткой, вши одолевали всех. Было жарко, постоянно мучила жажда.
Умерших оставляли на разъездах, никто их не хоронил. Такие ужасные нечеловеческие условия были предусмотрены властями, чтобы как можно быстрее истребить, уничтожить крымских татар, как ненужную нацию. За это не наказывали, а наоборот, поощряли.
На 23 сутки нас привезли на станцию Асака, город Андижан (Узбекистан). Измученные, утомленные люди, наспех покидали вшивые и вонючие вагоны, надеясь, что где-то могут помыться, переодеться, и, наконец, лежа поспать. Нас опять грузили и развозили, размещали в пустые бараки, конюшни, скотные дворы. Было лето, и мы на пол стелили солому, камыш, обустраивая свой ночлег. Всем хотелось помыться, избавиться от вшей. Эта проблема решалась на улице: ставили два кирпича, делали оджакъ (камин), разводили огонь, грели воду, огораживались тряпками и купались. За санитарным состоянием следили наши старейшины, советовали кипятить воду и только потом пить, не кушать зеленый урюк.
Затем власти нас переписали и распределили в отделение №1 совхоза “Горняк” Ташкентской области. До 1957 г. свободное передвижение по району, области было категорически запрещено, только с разрешения коменданта можно было съездить к родственникам. Ежемесячно взрослые ходили отмечаться в комендатуру.
Отношение местных жителей было разное: одни сочувствовали, другие ненавидели, обзывали “продажными”. Это часто приводило к конфликтам.
Начиная с 1954 г., стали выделять пустые дома, квартиры, участки для строительства дома.
Основные виды работ – это разнорабочие. Работали, в основном, на хлопковых полях, в саду, виноградниках, фермах, конюшнях. У детей летних каникул не было, они тоже, наравне со взрослыми работали. Работать заставляли всех – и детей, и стариков. Выходных не было. Маленькие дети оставались дома одни. Моя 5 летняя дочка Диляра умерла от ожогов, не успела вовремя доставить ее в райбольницу.
Дети обучались в школе на русском языке. Разговаривать на родном языке учителя не разрешали. При поступлении в техникумы, институты, крымских татар старались не принимать.
родился в 1930 году в Евпатории. Состав семьи: отец Джанкылыч Асан (умер в 1936 г.), мать Эсма и семеро детей. Когда началась война брат Садык, сестра Сафие были призваны в армию. Старший брат жил в Магнитогорске и был призван оттуда. Весной
1943 г. в Евпатории был голод и мы, 4 брата – Шевкет (1922), Ильяс (1925), Ягъя (1928) и я, вынуждены были переехать в Акмечетский район в село Сыдыр-багай (ныне Хмельновка).
18 мая 1944 года в 4 утра в дом ворвались солдаты, один из них лейтенант. Он зачитал указ Сталина и дал на сборы 15-20 минут. Но когда мама собрала вещи, он кинул их обратно в комнату и выгнал нас на улицу. Мы, около 80 семей, до вечера стояли под дождём. Затем всех погрузили в автомашины. В селе стоял стон, гул, мычали коровы, лаяли собаки.
Когда стало темнеть, нас привезли на товарную станцию около моря. Вагонов не было. Односельчане стали прощаться, подумали, что нас будут топить в Чёрном море. Но потом подогнали товарные вагоны, которые были захламлены скотским навозом. Нас всех загнали по вагонам, людей толкали, кто не мог залезть самостоятельно, брали за руки и ноги и закидывали в вагоны. В нашем вагоне было около 30-40 человек. Духота невозможная. Двери не открывали двое суток. В пути нас никто не кормил. Один мальчик и старик умерли. По пути многие отстали от эшелона, так как паровоз трогался без гудка.
Привезли нас в Узбекистан, Андижанскую область, Аимский район. Нас встретили люди с деревянными винтовками, они нас боялись. Мы попали в колхоз «Социализм» Аимского района. Поселили в доме, где не было полкрыши. По стенам лазали змеи, скорпионы. В колхозе нам дали 5-10 кг муки. Люди умирали семьями. Меня отправили в детский дом, записали как узбека под именем Хасанов Закир. Я каждый выходной день ходил пешком к родителям и носил им свой паёк 300 гр хлеба. В октябре 1944 г. умерла мама. Брата усыновил сосед узбек. Учился я в русской школе. 1955 году окончил техникум. В депортации умерли два моих брата Шевкет и Ильяс, а также 80% наших односельчан. Из односельчан Сыдыр-багайцев ныне в живых остались 10 человек.
Живу в Сакском районе
родилась в 1929 г. в деревне Багатыр Куйбышевского района. В семье были отец, мать и 9 детей.
За неделю до депортации к нам поселили солдата и за полчаса до трагических событий он проболтался.
Ночью 18 мая пришли солдаты и объявили о депортации. На сборы ушло 10 минут. С собой не разрешили брать ни грамма груза. Погрузив на машины, отвезли на станцию Сюрень, сопровождали солдаты с оружием, кто хотел убежать – стреляли на поражение. Вагоны были предназначены для перевозки скота и грузили нас так же, как и скот. Вагон был набит людьми. Не было ни туалета, ни воды. Морили голодом, воды и хлеба не давали. О медицинском обслуживании не могло быть и речи.
Умерших выбрасывали прямо из вагонов. В пути были около 18 суток. Привезли нас в Марийскую АССР. На месте поселения был комендантский час. Власти к людям относились с презрением. Жили в бараках, в комнате 2х3 проживали по 2-3 семьи. Работали на лесоповале. Брат Мустафа пропал без вести на фронте. В школе закончила 4 класса, а дальше учиться не разрешали.
Проживаю в Симферопольском районе, с. Красная Зорька.
родилась в 1950 г. в Узбекистане. О депортации и первых лет жизни на высылке я услышала от отца, Джеппарова Иззета, который родился 1 января 1925 г. в деревне Корбек (ныне Изобильное).
18 мая 1944 года во время депортации в доме были бабушка Эмине, отец, тётя Ребия и дети тёти Шавер: Шевхинур, Зульфинар и Марлен. Помню папа рассказывал, как бабушка, взяв Коран в руки, плакала, а папа взял некоторые вещи и каждому из детей в руки вручил узелки. Людей собрали возле деревенского магазина и продержали там до утра. А потом отправили всех в Симферополь. Там их погрузили в товарные вагоны. По дороге умер односельчанин отца, его похоронили в степях Казахстана. В пути они были около 18 дней. Их привезли в Узбекистан, Ташкентскую область, в совхоз «Пятилетие УзССР» и разместили по 4-5 семей в одной комнате. Утром их отправили работать на поле. За ними следили бригадиры на конях. От болезни умер Марлен. В школе дети обучались на русском языке. До 1956 г. никто в техникумах или в вузах не учился. Был специальный режим для переселенцев.
Моя мама Апибеева Мусемма родилась 10 мая 1927 г. в д. Кучук-Ламбад. Была выслана 18 мая 1944 г. вместе с тётей Назифе, её сыном Ильясом. Мои дедушка и бабушка умерли в первые годы депортации. Семьи Апибеевых и Джеппаровых жили в одной комнате. Таким образом, познакомились мои родители.
Живу в г.Симферополе.
родилась 18 сентября 1930 года в дер. Корбек Алуштинского района.
Отец – Усеин Асан Языджиев, 1887 г.р., учитель, был репрессирован и умер в лагере. На момент депортации наша семья состояла из: мамы – Ребия Языджиева (1900 г.р.), братьев - Сеитджелила (1923 г.р.), Исмаила (1926 г.р.) и Сали (1927 г.р.) и меня.
17 мая 1944 года я находилась в гостях у родственников – Айше Тюменовой, проживавшей в гор. Симферополе по улице Краснознаменной, 46.
В тот вечер мы с сестрами Зейнеп, Зибиде, Зекие вышли на улицу Севастопольскую и, увидев много новых машин, испугались и вернулись домой. Вслед за нами зашли двое военных, один в белом кителе, другой – солдат с автоматом. Они начали заполнять анкету на каждого члена семьи. Офицер сказал: “Возьмите ценные вещи и выходите”. Было около 12 часов ночи, когда он ушел. Остался солдат. В этом дворе жили 4 крымскотатарские семьи. У тети Айше была старая мать – 90 лет, у другой соседки были больные ноги, ее два сына воевали на фронте.
К двум часам ночи подъехала машина и всех загрузили в нее. Шел дождь. Все плакали. Когда я попросила военных отправить меня к маме в деревню Корбек, мне ответили: “Садись, на станции все встретитесь”. Нас сопровождали вооруженные солдаты.
На вокзале подвезли к последним вагонам эшелона, поставили доски от машины к вагону и загрузили прямо в вагон. На вопрос какая это станция, нам ответили: “Къаракъыят”.
С собой у меня было только старое пальто. В 5 часов утра наш состав тронулся, и мы попрощались с Родиной.
В вагоне было 76 человек. Воды и туалета не было. Медицинскую помощь никто не оказывал. По пути, в Казахстане, в нашем вагоне умер дедушка Эмир-Сали из Симферополя. Его вынесли и положили вдоль железной дороги. Я видела, как одна женщина подошла и прикрыла его белым платком. Поезд тут же тронулся. Кормили один раз – суп с пшеном и сушеной рыбой.
На 13 сутки мы прибыли на станцию Шарихан Узбекской ССР. Всех загнали в баню. Не могу забыть, как сильно плакали пожилые мужчины Гъани агъа и Мустафа агъа.
Место депортации – колхоз “Большевик” Чинабадского района Андижанской области. На нашу семью из 11 человек дали одну комнату, куда от вшей и блох невозможно было зайти. Спали во дворе, утром всех погнали на работу (собирать ячмень). Среди работников я была самая младшая – мне тогда было 14 лет. Вместе со всеми сдавала норму. Каждый вечер, после работы, нас сопровождал узбек с черной повязкой на глазу. Он ехал верхом на лошади с плеткой в руках (на случай, если вздумаешь нагнуться и подобрать с земли пару колосков пшеницы или ячменя).
В 1946 г. я получила паспорт и тоже со всеми спецпереселнцами ходила каждый месяц на подпись в комендатуру. Стоя в очереди, каждый раз я подписывалась под словами: “Кто отъедет на 3 км от места жительства – 15 лет каторги”.
Обучалась в школе на русском языке. Мама умерла по болезни в 1986 году.
Сейчас проживаю по адресу: Симферопольский район, село Софиевка
родилась 19 сентября 1932 года в гор. Евпатория.
С первых дней Великой Отечественной войны моего отца – Аджиасана Аметова забрали в армию, где он пропал без вести.
17 мая 1944 года я была в гостях у тети в дер. Кучю, на следующий день мы собирались поехать к нам. Рано утром, еще было темно, к нам в двери сильно постучали. Когда открыли дверь – на пороге стояли вооруженные офицер и два солдата. Они сказали, чтобы мы в течение 10 минут быстро собрались, нас выселяют из Крыма. Еще сказали, чтобы взяли продуктов на несколько дней и теплые вещи. Я стала плакать и умолять их, чтобы меня отпустили к маме в Евпаторию, но мне ответили, что все татары будут собираться на Сакском ж/д вокзале, там и встретишь свою маму. Тетю с двумя маленькими детьми, меня и двоюродных братьев погрузили в грузовую машину, которая уже была заполнена людьми, негде было даже стоять.
На вокзале стояли товарные вагоны, грязные и вонючие. Нас сразу всех затолкали в вагоны и закрыли дверь на засов. Два дня ехали с закрытыми дверями. Не помню, сколько было людей в вагоне, но помню, что невозможно было протянуть ноги. Маленькие дети все время плакали – хотели пить и есть. Никакого медицинского обслуживания в пути не было, не помню, чтобы давали есть. Когда через 2 суток впервые остановили поезд, тетя нашла кирпичи, железо, сделала наподобие печки и испекла нам лепешки.
Привезли нас на станцию “Голодная степь” Узбекской ССР. Там детей и стариков посадили на двух колесную арбу. Кто мог идти, шли пешком за нами. Привели нас в 1-й совхоз 1-го отделения. Повели сразу же в баню, дали черное, как мазут, мыло. Разместили в одну комнату четыре семьи. А рано утром всех отправили на хлопковое поле, на прополку. В обед раздали баланду и по одной кукурузной лепешке – это был заработок за целый день.
Через 4 месяца меня нашла моя мама, которая тайком пробралась из Самаркандской области, чтобы не поймали коменданты. За то, что я работала на поле, директор дал в виде расчета 2 кг муки и 4 кг пшеницы. Пшеницу мы продали, а из муки спекли лепешки на дорогу. Директор написал маме справку, что она действительно приехала за мной, чтобы по дороге никто не останавливал. Но это не помогло, и на обратном пути нас арестовали на сутки, но затем отпустили. Целую неделю мы добирались до Самарканда. Когда мы приехали в кишлак Челек, бабушка лежала голодная и больная. Через несколько месяцев ее не стало.
В 1946 г. мы с мамой убежали в Джамбай, где мама нашла работу на комбинате. Через 4 месяца мама умерла. Я осталась совсем одна. Сижу, плачу, не знаю, что делать с мамой. Тут подошел мужчина, спросил, что случилось. Он помог похоронить маму и забрал меня к себе домой. Я стала их приемной дочерью, помогала по хозяйству, ухаживала за младшими детьми. Учиться мне было некогда. В этой семье я прожила до 1953 г., пока не вышла замуж.
Сейчас проживаю по адресу: гор. Симферополь.
родился 21 сентября 1932 г. в деревне Бурундык Старокрымского района. В 1934 г. после смерти отца наша семья переехала в деревню Бахчи-Эли Белогорского района. Туда после окончания техникума были распределены мои братья. Переехали мы в таком составе: мама Мосне (1888), Асие (1916), Джеппар (1924), Абдувели (1926), я, Челебиева Хатидже (1874 г., старшая сестра отца, она жила с нами). В
1943 г. сгорел наш дом и наша семья переехала в деревню Русходжа, откуда и была депортирована в составе: мать, брат Абдувели, я, жена брата Усеина Зевиде и их дочь Сание (1943).
Рано утром 18 мая 1944 года к нам в дверь сильно постучали. Это были лейтенант и два солдата. Лейтенант сказал, что наша семья выселяется из Крыма за пособничество немцам. На сборы дали 20 минут. На человека разрешалось брать 18 кг груза. Посуду, золото, патефон и другие вещи брать запрещалось. Из-за нехватки машин, нас увезли на второй день. Поэтому, почти вся деревня попал в Узбекистан, а мы на Урал. Так как все вагоны были переполнены, нас погрузили к последнему 54-му вагону. В вагоне был твердый слой навоза. Половина вагона была заполнена людьми из Карасувбазара.
Внутри вагона дышать было нечем. Окна были забиты с наружи досками. На полу вагона вырубили дыру, чтобы туда можно было оправляться. Все мучались жаждой, грызли сырую картошку. Когда эшелоны останавливались, взрослые искали воду, разжигали костры, дети собирали щепки и дрова. На больших станциях двери вагонов не открывали. На пятый день в нашем вагоне умерла пожилая женщина. За всю дорогу я не видел никого из медицинской службы. Когда поезд прибыл в Казахстан, на станцию Арыс, наш вагон отсоединили и прибавили к эшелону, шедшему на север. Двери вагонов не открывали по 3-4 суток.
Все были голодные, не было воды. Число умерших увеличивалось с каждым днем. Одна беременная женщина родила мертвого ребенка. На станциях приходили «работодатели», но увидев голодных и изможденных людей, отказывались брать их на шахты. На одной из станций нас выгрузили и посадили в два парохода. Нас со второго парохода в Усть-Косе перегрузили в несколько барж и повезли в Салым Касинского района Коми-Пермского округа. По дороге баржа поломалась и мы через леса и болота шли 12 км до Салыма. Там мы искупались в бане. Расселили всех в здании школы. Дали всем по 200 гр ржаного хлеба и немного грибного супа. Потом местная комендатура распределяла людей по деревням и поселкам. Нас на барже отвезли в поселок Кордон. Писать письма запрещалось, за побег давали 25 лет. Мы работали на сплаве леса – скатывали бревна в реку. В столовой на день рабочим выдавалось по 500 гр., иждивенцам по 200 гр. хлеба. Многие крымские татары грибные супы не ели. Потом я работал на лесоповале, жил в бараке. В 1944-1948 гг. из нашей семьи умерли четверо.
Проживаю в Симферопольском районе.
(Продолжение следует).
В тему:
Ссылки:
[1] https://argumentua.com/statt/istoriya/nasha-istoriya
[2] http://argumentua.com/novosti/okkupanty-v-krymu-zapretili-medzhlisu-provodit-massovye-mitingi-18-maya
[3] http://argumentua.com/stati/rasstrely-zaklyuchennykh-v-iyune-iyule-1941-goda-kak-eto-bylo-foto
[4] http://argumentua.com/reportazh/zayavlenie-mid-ukrainy-po-sluchayu-dnya-pamyati-zhertv-genotsida-krymskotatarskogo-naroda
[5] http://argumentua.com/video/deportatsiya-krymskikh-tatar-istorii-vyzhivshikh
[6] http://cidct.org.ua/
[7] http://argumentua.com/stati/kyrymly-eto-tatary-iz-kryma
[8] http://argumentua.com/stati/vrag-narodov-zachem-stalin-vyselil-drevnie-etnosy-kryma
[9] http://argumentua.com/stati/skoty-protiv-cheloveka-rossiiskaya-federatsiya-protiv-mustafy-dzhemileva
[10] http://argumentua.com/stati/krym-ikh
[11] http://argumentua.com/stati/isa-akaev-za-krym-pridetsya-voevat
[12] http://argumentua.com/stati/krym-nash-v-kakom-gosudarstve-krymskie-tatary-poluchat-avtonomiyu