«Если нет Бога, все позволено». Запредельная судьба Юрия Литвина

1.00

Нет

«Начальник оперчасти майор Чвалюк вызвал Литвина и запретил ему читать стихи Шевченко, Блока, Есенина, Цветаевой. «А если люди просят меня?» — спросил Литвин. «Пусть сами читают», — буркнул в ответ Чвалюк. И предупредил, что если Литвин не прекратит чтение, то будет посажен в ШИЗО с переводом в ПКТ. «А повод мы всегда найдем», — цинично закончил он.

Начиная со второй половины 1970-х меня, тогда молодого киевлянина, обстоятельства подталкивали к налаживанию тайных каналов связи с демократическими эмигрантскими кругами. С теми из них, кто представлял народившееся внутри страны во время «оттепели» движение правозащитного и морального сопротивления советскому тоталитаризму.

Мученичество в советском концлагере на исходе эпохи Брежнева

В то время в Киеве не было представительств западных информагентств, как и не было ни одного западного дипломата (кратковременное пребывание американского и канадского консульств в рамках политики разрядки напряженности, начатой с договоренностей в Хельсинки, завершилось вследствие давления КГБ). Поэтому важно было наладить связь с московскими диссидентами, имевшими контакты с единомышленниками в демократических странах. К концу 70-х таких людей даже в Москве обреталось совсем немного. И все же накануне резкого ужесточения внутреннего режима в стране, начавшегося перед вторжением в Афганистан, эти связи удалось наладить.

Приблизительно с 1978 г. линия негласной связи с инакомыслящими москвичами, а через них с Западом, заработала с полной нагрузкой. И как раз вовремя: КГБ начал проводить по отношению к киевским диссидентам политику выжженной земли.

При попытках поездки в Москву их задерживали, обыскивали, почти всегда изымая материалы, предназначенные для огласки. Это в свою очередь приводило к открытию против них новых дел, к административным и уголовным репрессиям. Поэтому именно в это время практически все материалы Украинской хельсинкской группы (УХГ), ее рукописный бюллетень, который стала издавать Оксана Мешко, тайно доставлялись ко мне, затем переправлялись в Москву и оказывались на Западе.

Одновременно с этими официальными правозащитными материалами стали поступать материалы частные, совсем свежие, даже черновые, наспех написанные, в которых сообщались новости украинского диссидентского движения.

В частности, где-то с начала 1978 г. стали приходить заявления, стихи, фотографии и письма Юрия Тимоновича Литвина (1934–1984). После очередного, на тот момент третьего, лагерного срока он вернулся домой и очень быстро вступил в УХГ (достаточно длительное время этот факт не оглашался). Жил он в Василькове у гражданской жены Тамилы Матусевич, а также у матери, в селе Барахты Васильковского района Киевской области.

Литвин вел переписку с бывшим генералом Петром Григорьевичем Григоренко, ставшим в США зарубежным представителем УХГ. В одном из писем к нему Юрий Тимонович просил, чтобы друзья на свободе позаботились о его любимой женщине, как единственном человеке, понимавшем его (официальная жена еще на предыдущем суде над ним, в середине 1970-х, выступала свидетелем обвинения).

5 июля 1979 г. Литвин вновь был арестован по сфабрикованному обвинению в сопротивлении на пляже в «пьяном виде» милиции. (Тогда против украинских диссидентов «органы» клепали одно грубо сшитое уголовное дело за другим; в это же время Василия Овсиенко также осудили за «насилие» над милиционером, якобы он оторвал пуговицу с мундира последнего). 17 декабря Юрий Литвин был вновь осужден: на сей раз (четвертый!) на три года лагерей строгого режима.

Моя жена Ирина регулярно посещала супругу одного из осужденных за веру киевских баптистов (также обвиненного по сфабрикованному уголовному делу) для передачи денежного вспомоществования от Фонда Солженицына. В один из таких визитов, в конце весны 1982-го, Ирина получила от нее несколько страниц, нелегально переданных мужем из заключения. Он отбывал срок в концлагере, расположенном в поселке Буча Киевской области. В феврале 1980-го туда же из лагеря в Белой Церкви перевели и Юрия Литвина. Супруг нашей подопечной стал свидетелем того, как месяц за месяцем Литвина мучили сотрудники лагерной администрации, действовавшей по указаниям республиканского КГБ.

В тему: Генерал КГБ еще «послужит» Украине [2]

Человек совестливый, этот добрый христианин решил описать травлю Литвина в письме, адресованном в комитет ООН по правам человека. Письмо он подписал своим именем. Однако, перепечатывая это обращение, я зашифровал фамилию автора, а подлинник письма уничтожил. К сожалению, время стерло из памяти его имя.

Как правило, все горячие материалы я старался переправить по назначению как можно быстрее. Но тут помешали некоторые семейные обстоятельства. 22 июня 1982 г. это письмо, вместе с другими материалами, было изъято у меня во время обыска.

В 1986 г. «изготовление» этого письма в ООН было включено в приговор, вынесенный мне Киевским городским судом по статье «Клевета на советский общественный и государственный строй» (187-1 УК УССР). К материалам дела были приобщены все четыре отпечатанных экземпляра. В 1990-м меня реабилитировали, после чего вернули документы, фигурировавшие в приговоре на суде.

Литвин_3

Страница из приговора Павлу Проценко

Еще когда я печатал на машинке это письмо, на меня словно наваливалась глыба унижений человеческого достоинства, которым подвергали Юрия Литвина. Я помнил, что это был человек с детских лет обездоленный советской системой подавления. Рос он в бедной семье сельских учителей, отец, воевавший в отрядах Ковпака, рано умер. Нищета, голод, беспощадность сталинских законов привели к тому, что в юном возрасте Литвин попал в лагерь по обвинению в краже коровы (потом это обвинение сняли, и его освободили).

В дальнейшем он всеми силами сопротивлялся системе расчеловечивания, царившей в СССР [3]. В итоге он провел в советских лагерях и тюрьмах 22 года. В нем чувствовалась отчаянная решимость не поддаваться драконовским порядкам социалистического общества. Внутренне он искал для себя приемлемого и достойного выхода из смертельной схватки с фарисейскими нравами своих судей и надзирателей. Возможности жить по-человечески в родном крае, рядом с родными людьми, в родной украинской культуре ...

Как выяснилось позднее, в апреле 1982 г. лагерные мучители сфабриковали новое дело, и 24 июня Литвин был вновь осужден по политической статье (62 ч. 2 УК УССР). Приговор был максимальным: 10 лет лагерей особого режима и 5 лет ссылки. Его направили на север, в политический лагерь в поселке Кучино Пермской области. В начале 1980-х власти превратили этот лагерь в один из вариантов советского Освенцима, с беспощадным режимом, постоянным давлением и издевательствами над узниками.

В результате в 1984–1985 гг. один за другим там погибают украинские политзаключенные: Алексей Тихий, Юрий Литвин [4], Василий Стус [5]. Тяжело больной, измотанный Юрий Литвин покончил с собой. (Надзиратели нашли его лежащим, отвернувшись к стене, на нарах — и со вспоротым животом.) Впрочем, его солагерник, Василий Овсиенко, упомянул в своем очерке факты, говорящие о возможном убийстве.

(См.: Историческая правда, 08.11.2011.) Погребен был под номером «7» в селе Борисово поблизости от лагеря.

В ноябре 1989-го прах троих мучеников свободы перевезли из пермской северной земли в Киев, отпели в Покровской церкви и при огромном стечении народа похоронили на Байковом кладбище, под тремя крестами.

В тему: Возвращение [6]

Цепочка этих мемориальных событий словно подчеркнула сущность запредельных обстоятельств, выпавших на долю Юрия Литвина. Он был замучен, и священник, который его отпел (церковь, как правило, самоубийц не отпевает), несомненно, это осознал. Свобода даруется обществу как результат, тяжко выстраданный избранными. Тем, кто ее наследует, нужно это знать, помнить и ценить.

Павел Проценко

Свидетельство, адресованное ООН (публикуется с незначительными сокращениями)

В комиссию по защите прав человека при ООН

Литвин_1

Открытое письмо

Уважаемые члены комиссии, я обращаюсь к вам потому, что больше не могу просто смотреть на беззаконие со стороны администрации учреждения, где я сейчас нахожусь.

Учреждение ЮЛ 45/85, где замполитом полковник Навка Борис Васильевич, находится в поселке Буча Киевской области. Здесь я нахожусь около двух лет и сейчас хочу рассказать об определенных действиях администрации, подбадриваемой КГБ [7] в отношении осужденного Литвина Юрия Тимоновича.

В 1980 г. в июне Литвин прибыл в Бучу по сфабрикованным документам. Даже не надо расспрашивать его о содеянном, достаточно прочесть приговор суда, где свидетелями выступают только сотрудники милиции и дружинники (а адвокатом выступал небезызвестный Виктор Медведчук — А).

В тему: Виктор Медведчук: во власть — по костям. Агент «Соколовский» [8]

А когда узнаешь, что Литвин — член Украинской правозащитной группы, то все становится на свои места. Становится ясно, как этот невысокий, щуплый, физически больной человек мог оказать сопротивление толпе блюстителей порядка.

Но в своем письме я хочу рассказать о другом. Я хочу рассказать о той предвзятости, том беззаконии, которые имеют место со стороны администрации в отношении Литвина. Ей дано было указание повсеместно третировать этого осужденного. Только такой вывод можно сделать из увиденного мною. Как только Литвин пересек ворота зоны, первое, что сделали прапорщики войскового наряда, — это при обыске изъяли у него нижнее белье. То был июнь 1980 г. Приближалась Олимпиада, и Литвина увозят в Херсон.

Херсонская зона ничем не отличается от Бучанской; это не лечебная зона. Просто Литвин «опасен» в Буче, когда за забором, в 40 км [в Киеве] много иностранных граждан. В сентябре Литвин возвращается в Бучу, и по всей вероятности дается указание найти любой малейший повод для наказания Литвина. И по всему видно, что местное начальство, вместе с КГБ, выработало систему «прессинга по всему полю».

В июне на распределении этапа Литвин был направлен в отряд № 6. Работа очень хорошая, а для Литвина отличная, учитывая его болезни — язву желудка, больные ноги, да и возраст. Но тогда, в июне, не все учли «воспитатели», и в сентябре на распределении этапа Литвина направляют в отряд № 10. Половина отряда строители, а половина столяры и охранники.

Кстати сказать, это единственный случай за те два года, что я здесь... чтобы осужденного после этапа во второй раз за один срок направляли в другой отряд. Прибывающие из больницы со следствия, с суда попадают в свой старый отряд, даже не заходя на комиссию по распределению. Нарядчик отмечает у себя возраст, и они идут в свою секцию, на свой этаж, в свой локальный участок.

Литвин же вынужден был предстать перед комиссией во второй раз. Ему не разрешили работать в цеху № 2 на сборке антенн, хотя со стороны цехового начальства не было за то короткое время его работы в цеху ни замечаний, ни каких-либо нареканий. Литвина заставили работать на сбивке тарных ящиков. На этом участке не было крыши (только перед новым, 1982-м, годом построили навес, где можно погреться и переодеться). А работает и сейчас эта бригада на свежем воздухе. И не играет никакой роли, что этот воздух минусовый.

Литвина не оставили без внимания, устроив работать на пятачке против окон КПП-2, где расположены кабинеты наряда и начальника надзор[ной] службы. За ним постоянно вели наблюдение. И когда в начале ноября он зашел в цех № 2, который расположен рядом и где он хоть месяц, но проработал, войсковой наряд проявил оперативность и задержал Литвина. Формулировка постановления гласила: «Оставил рабочее место, за что водворить в ШИЗО на 14 суток».

... Литвина это совсем не удивило. Постановление выписано в ноябре, а в октябре его вызывали КГБ-шники и расспрашивали о члене правозащитной группы Оксане Мешко. От дачи каких-либо показаний Литвин отказался.

В тему: Казацкая Мать [9]

Первым делом в ШИЗО с Литвина сняли шерстяные носки. А уже наступил зимний период, и прапорщик, ехидно улыбаясь, заметил, что про белье в «Положении о водворении в ШИЗО» сказано, а вот шерстяные носки не предусмотрены. Литвин отказался от приема пищи. И за 14 суток к нему не только не зашел врач, но даже медсестра не удосужилась сделать обход. Ко всему же дежурные прапорщики периодически открывали окно. Им после жаркого сала (сало жарят тут же во время дежурства) и стакана самогонки (да и самогон, бывает, пьют тут же) было жарко. И наплевать им, что Литвин сидит в самой холодной камере и что из открытого окна дует как раз под дверь этой камеры.

По неписаным, а может и писаным, законам гомосексуалистов сажают всех вместе, а если он один в ШИЗО, то только отдельно от остальных осужденных. К Литвину же в камеру посадили гомосексуалиста, и сделано это было для того, чтобы скомпрометировать его в глазах осужденных. Попади этот гомик в камеру с другим осужденным, его бы в лучшем случае использовали по назначению, а в худшем — просто бы били.

И зная, что Литвин ни того, ни другого делать не будет, гомосексуалиста с большой помпой ввели в камеру, как бы между прочим комментируя это событие, чтобы оно стало известно всему ШИЗО и ПКТ. Но осужденные оказались более прозорливыми, чем на то рассчитывала администрация, и отношение к Литвину не изменилось. Ему так же передавали сигареты и при возможности поддерживали морально.

После выхода из ШИЗО Литвина не только не положили в стационар медсанчасти, но даже не лечили амбулаторно, а ведь за время голодовки у него обострилась язва и от холода стали болеть ноги. Как язвенник, он состоит на учете, но дальше регламента —диета раз в 4 месяца — медчасть не идет по сей день. Четыре месяца не прошло в день выхода из ШИЗО, и поэтому на диету его не поставили.

Да и диетой стол I назвать трудно... 1+20 — это также первая норма плюс 20 г крупы и к 200 г черного хлеба 650 г белого. И не потому Литвину назначают именно I+20, что это единственное, что есть в арсенале медчасти. Нет. Такие же язвенники получают диету «5Б», где выдается масло, больше сахара, компот, молоко и тот же белый хлеб. Ну а Литвин получает I+20, потому что он Литвин.

После выхода из ШИЗО они как-то закрутились в своих делах и два дня дали отдохнуть Литвину, а на третий выгнали на работу, именно выгнали, не учитывая, что человек болен и 14 дней не держал во рту даже крошки хлеба. Ему пришлось оставить мысль о том, чтобы греться в течение рабочего времени. Зимой 1981 г. еще не было даже пресловутого навеса, и поэтому очень тяжело было Юрию Тимоновичу. Но к физическим страданиям прибавились страдания духовные. Его подвергали систематическим обыскам, обыскивали рабочее место, тумбочку, постель, полку в вещевой каптерке и все рукописное изымали.

И не только рукописное, у него была изъята ручка, подарок сына, обыкновенная шариковая ручка. Но крамолу увидели и тут: ручка производства ФРГ имела надпись «Liberty», и очевидно именно из-за надписи ее изъяли. Кто забрал ручку остается тайной, но не прапорщик. Местные прапорщики вряд ли перевели бы это слово. Какой-то грамотный бдительный офицер прочел «Свобода» и пришел в ужас от этого. Ручка неделю побыла в оперчасти, но благодаря хлопотам Литвина ему ее вернули...

Но для творческой работы не было никаких условий. Ю.Т. окружили всякого рода доносчиками, провокаторами и «капо». Иначе назвать трудно всяких председателей, культоргов, бригадиров, завхозов. Если эти общественные организации созданы в помощь администрации и для защиты интересов коллектива, то эти общественники усвоили только первое свое предназначение, а отсюда и меткое название — «капо». И вот вся эта свора, направляемая КГБ и оперчастью, создает вокруг Литвина вакуум. Ему не дают возможности просто беседовать с людьми.

Осужденный Погиба после ряда предупреждений со стороны оперчасти и, как видно, попыток склонить его к работе на оперчасть, был вывезен из Бучи. А единственное, что делал Погиба, это проводил редкие минутки свободного времени в беседах с Литвином. Осужденный Копчак тоже имел неосторожность заговорить с Литвином и в результате, после беседы с офицером КГБ, также был вывезен из Бучи. Но и этого мало администрации колонии.

В ноябре 1981 г. с Литвином пытались расправиться физически. Техника этой акции была санкционирована оперчастью, и провокатор знал, что ни в коем случае не будет наказан. Он подошел и забрал у Литвина заготовленные детали, а когда Литвин спокойно объяснил ему, что это его детали, бросился в драку и схватил Литвина за горло. Только подоспевшие вовремя другие члены бригады остановили этого Каина. Подобная опасность висит над Юрием Тимоновичем постоянно. Имел место случай, когда Литвина ногой ударил прапорщик, и на естественную жалобу Литвина зам. начальника по режиму подполковник Старунь ответил: «Как вы могли ко мне явиться небритым?»...

Когда Литвину дали свидание с матерью, и эта пожилая женщина 63-х лет приехала к сыну, то им дали для свидания комнату № 8, последнюю комнату на втором этаже, хотя мать просила дать им комнату на 1-ом этаже, т.к. там и кухня и туалет, и не надо взбираться по старой скрипучей лестнице. Но... за стенами комнаты № 8 расположен кабинет оперчасти и есть возможность установить подслушивающую аппаратуру.

Закрывая фрамугу, Литвин не удержал ее и фрамуга, открывшись, разбила стекло. Это было в день выхода со свидания. Как только свидание окончилось, в комнату ворвались два несотрудника учреждения и оперработник с каким-то прибором в руках (со слов осужденного, зашедшего на свидание после Литвина). Можно сделать вывод, что, услышав звон стекла, они опасались, что Литвин обнаружил устройство, поломал его и передал матери какие-то его детали. Со свидания Литвину не дали вынести теплое белье и томик стихов Шевченко.

А если я вспомнил Шевченко, то не могу не обратить вашего внимания на тот случай, когда начальник оперчасти майор Чвалюк вызвал Литвина и запретил ему читать стихи Шевченко, Блока, Есенина, Цветаевой. «А если люди просят меня?» — спросил Литвин. «Пусть сами читают», — буркнул в ответ Чвалюк. И предупредил, что если Литвин не прекратит чтение, то будет посажен в ШИЗО с переводом в ПКТ.

«А повод мы всегда найдем», — цинично закончил он. Юрию Тимоновичу осталось отбывать наказание около 6-ти месяцев, и недавно мне стало известно, что одного из моих знакомых вызывали в оперчасть работники КГБ. Недвусмысленно ему было сказано, что если он поможет найти какие-либо записи Литвина или материалы, то в ближайшем будущем он сможет отбывать срок на стройках народного хозяйства. Этот человек (я не могу назвать его фамилии) тактично обошел острые углы этого предложения и рассказал о нем мне...

После опубликованного на Западе открытого письма Юрия Литвина на имя Брежнева [под названием] «Если нет Бога, все позволено»... опасность физической расправы над ним нависла как никогда раньше. А поэтому я прошу от себя лично и от имени всех угнетенных, оскорбленных и обездоленных предотвратить очередное преступление, готовящееся карательными органами советской власти над Литвином Юрием Тимоновичем.

С уважением, осужденный /х-у/2.

Февраль 1982 г., пос. Буча.

—

Опубликовано в издании Zn.ua [10]

В тему: