Бандит, который для любого жителя США ассоциируется с термином public enemy (враг общества), в Мексике одновременно: народный защитник, представитель реальной власти в регионах, Робин Гуд, провод­ник местных интересов в федеральном центре, главный работодатель, столп справедливости и алькальд (мировой судья).

Наш рассказ сегодня о Мексике — густонаселенном, бурлящем и беспокойном государстве, расположенном в самом подбрюшье Соединенных Штатов.

В последние месяцы интерес мировой общественности к Мексике значительно интенсифицировался в контексте двух обстоятельств: тревожных полицейских сводок о полномасштабной войне, которую на протяжении последних десяти лет государственная власть вела с наркокартелями, и наметившейся тенденцией к перемещению производственных мощностей из Китая в эту страну.

Казалось бы, парадокс: с одной стороны, мы наблюдаем в Мексике тревожные признаки распада государственности, с другой — страна превращается в новую мировую кузницу! Абсурдность сочетания подобных обстоятельств, однако, очевидна лишь вне контекста истории и такого загадочного, доселе мало изученного в политологии явления, как векторная стабильность власти (термин мой собственный, так что не тратьте время на гугление).

Векторную стабильность власти можно представить как синергию, слияние волевых импульсов разнонаправленных и внешне конкурирующих социальных объединений (от криминальных банд до парламента). Ее основа — консенсус интересов. Задача облегчается тем обстоятельством, что в современном мире подобный консенсус легко обретается на почве материальной выгоды.

Как следствие, векторная стабильность власти способна демонстрировать поистине чудеса, граничащие с парадоксом: организованная преступность может дерзко отстреливать сотрудников полиции самого высокого ранга, а государственные чиновники — состоять на службе в том или ином картеле, открыто лоббируя его интересы. Но при этом все влиятельные структуры власти, независимо от их отношения к закону, дисциплинированно и дружно обеспечивают условия наивысшего благоприятствования для международного промышленного капитала, который открывает в стране производственные линии, обеспечивает занятость населения, создает для бюджета и частных лиц источники многомиллиардных доходов.

В контексте векторной стабильности власти интерес мексиканской темы для отечественного читателя, на мой взгляд, не ограничивается чисто культурологическими и историческими уроками. Но обуславливается и тем обстоятельством, что, судя по многим прямым и косвенным признакам, в Мексике сегодня отрабатываются некие универсальные модели геополитического устройства для стран Третьего мира. Не случайно так называемый латиноамериканский сценарий все чаще и чаще называют в качестве наиболее вероятного варианта эволюции нашего Отечества (России - “А”.). Разве что — с еще худшим уклоном: России светит будущее даже не производственного, а сырьевого придатка, причем не ЕС и США, а развивающихся стран вроде Бразилии, Индии, Китая и Южной Кореи, оказавшихся более удачливыми в совмещении экономического развития с интересами собственного населения.

От Чичен-Ицы до Иисуса

Мексиканская государственность родилась из амальгамы алчности испанских конкистадоров, пассионарности католической церкви и кровожадности туземных автохтонов. О завоевании империи ацтеков горсткой искателей приключений во главе с Эрнаном Кортесом сохранилось множество воспоминаний, написаны монографии, сняты фильмы. Однако за флёром исторического романтизма и более поздних искажений в духе марксистской солидарности с угнетенными народами затерялись две ключевые истины, столь важные как для адекватной оценки самого события, так и для правильного понимания истоков мексиканского государства.

Истины эти просты, но за пеленой веков смотрятся в наше время экзотикой. Первое, что необходимо осознать, так это ужас, который испытали испанцы, прибывшие в Новый Свет. То, что они увидели воочию в повседневных реалиях быта, культуры и религиозных обычаев ацтеков и майя, дословно совпадало с представлением правоверных католиков об аде: не передаваемая словами жестокость и кровожадность. В хлебные годы жрецы за одну «сессию» жертвоприношений разрубали грудные клетки, вырывали сердца и отрубали головы от 10 до 80 тысяч живых пленников за пару–тройку дней своих «празднеств» (которых в их календаре значилось по 18 в год).

Резонно было предположить, что воины, полагавшие себя слугами Господа, столкнувшись лицом к лицу с воплощением дьявола, попытались истребить «бесов» всех до последнего. Но случилось чудо: испанцы, с легкостью захватив империю ацтеков и майя, принялись «бесов» терпеливо перевоспитывать, прививая гуманную христианскую веру. Чудо особо показательно в контексте мифологии Святой Инквизиции, о которой у нашего современника сложилось превратное представление как об инструменте безжалостного истребления иноверия.

Между тем факт остается фактом: испанские колонисты авто­хтонное население Мексики не только сохранили, но и с готовностью с ним породнились. Не случайно сегодня 90% жителей страны относятся к метисам (смешанной расе), а остальные 10% — это потомки ацтеков, майя и еще почти сотни автохтонных племен. Столь необычное решение межэтнических проблем разительно контрастирует с опытом северных территорий Америки, на которых более «цивилизованные и прогрессивные» англосаксы решили вопрос индейцев-автохтонов в более деловом ключе — загнав почти всех на два метра под землю.

Каким образом испанскому народу, вспыльчивому и ревностно религиозному, удалось добиться столь уникального для истории межэтнического компромисса — для меня остается полнейшей загадкой. Как бы там ни было, мексиканская нация и государственность появились на свет именно из этого компромисса. О том, насколько он принципиален для мексиканских реалий, говорит и то обстоятельство, что сегодня эти реалии почти дословно сохраняют парадигму пятисотлетней давности: низведенная до полнейшей ничтожности стоимость человеческой жизни и религиозность, доведенная до экстатического звучания во всех слоях и расовых стратах общества.

Компромисс на крови

Изучая новую и новейшую истории Мексики, я не переставал поражаться, до какой степени государственная власть в этом государстве сопряжена с кровопролитием. Начнем с того, что жизнь большинства политических лидеров прерывалась насильственным образом. Священник Мигель Идальго, возглавивший первым в 1810 году движение за независимость от Испании, был расстрелян взводом солдат колониальной армии. Сменившего его в роли народного вождя священника Хосе Мария Морелоса также расстреляли за измену в 1815 году. Генерал Агустин де Итурбиде, провозгласивший себя императором Первой Мексиканской Империи (Агустин I), был расстрелян за узурпацию власти в 1824 году.

Первому президенту мексиканской республики Гвадалупе Викториа повезло больше — он умер от эпилепсии. Эрц-герцог Фердинанд Максимилиан, которого французы в 1864 году усадили на мексиканский трон, в последние минуты жизни сумел за пару золотых монет уговорить солдат из расстрельного взвода не стрелять ему в лицо.

А ведь мы еще даже не добрались до Мексиканской революции 1910 года, после которой кровь полилась уже бурным потоком. За несколько лет жертвами жестокой гражданской бойни стали 900 тысяч человек (из 15 миллионов населения Мексики). После принятия Конституции 1917 года страну возглавил Венустиано Карранца, которого застрелили в 1920 году после серии поначалу неудачных попыток убийства. Следующий президент Альваро Обрегон убит в 1928 году. Два его ближайших сподвижника генерал Арнульфо Гомес и генерал Франсиско Серрано были убиты сразу же, как только перешли в оппозицию к Обрегону. И так далее до бесконечности.

Однако нет худа без добра: результатом многовековой кровавой карусели стала в конце концов выработка мексиканской государственностью уникального кодекса, который позволил хотя бы первым лицам страны доживать до преклонного возраста. Власть в Мексике стала коллегиальной! Не подумайте только, что Соединенные Мексиканские Штаты (официальное название страны) деградировали до прямого плебисцита или вариации на тему народного вече.

Все внешние атрибуты образцовой демократии американского типа (почти полностью заимствованной из законодательства США) остаются неприкосновенными: в стране есть 31 формально независимый штат, один федеральный округ (а-ля Вашингтон), Национальный конгресс и Сенат, выборный президент и назначаемый им с одобрения Сената кабинет министров, многопартийная система, отмеченная ярко выраженным доминированием Революционной институциональной партии (PRI, Partido Revolucionario Institucional), находившейся формально у власти 71 год, и ее основного соперника — Партии национального действия (PAN, Partido Acción Nacional).

Коллегиальность мексиканской власти, о которой идет речь, не подразумевает, тем не менее, договорного управления внутри политической элиты, а уходит в самую глубь мексиканского общества. В народную гущу, так сказать. После нескончаемых бунтов, восстаний и революций в народе прочно укрепилась ересь местного управления, которая с учетом основного источника теневого экономического могущества — нелегальной торговли с США оружием и наркотиками — отлилась в форму регионального самоуправления в лице наркокартелей.

Таким образом, имя второй составляющей властной коллегии Мексики — это бандиты. Здесь сразу же нужно сделать семантическую оговорку. Наркокартели, бандиты, ОПГ, организованная преступность — это все термины из совершенно чуждого и совершенно непонятного для простых мексиканцев лексикона. Бандит, тот самый, что, например, для любого жителя США ассоциируется с термином public enemy (враг общества), в Мексике выступает одновременно: народным защитником, представителем реальной власти на низовых региональных уровнях, Робином Гудом, провод­ником местных интересов в федеральном центре, главным работодателем, столпом справедливости и алькальдом (мировым судьей).

В русском языке вся эта совокупность регалий хорошо передается фразой «отец родной». Таким отцом родным и выступает в Мексике браток. Власть братков в этой стране сегодня не просто высока — она беспрецедентна. Объясняется это просто: криминалитет, будучи сам плотью от плоти народной, не только пользуется колоссальной популярностью в массах, но и обладает сказочным богатством.

40 миллиардов долларов — таков, по самым скромным подсчетам, ежегодный оборот нелегальной торговли с США. Заработанного картелям хватает за глаза не только для подкупа любой власти на любом уровне, но и для ведения полномасштабных боевых действий с регулярной армией, если таковые понадобятся. Нужны танки — купят танки. Нужны ракеты — купят ракеты.

Государство прекрасно понимает реальный расклад сил, и потому всеми силами пытается договариваться во всех ситуациях, ищет компромисс. Результатом этого компромисса и становятся затяжные периоды относительно мирного статуса-кво, которые время от времени воцаряются в Мексике.

От коллегиальности власти к кузнице мира

Когда интересы политических элит (в первую очередь — федеральных) начинают слишком уж резко расходиться с интересами региональных бандформирований, наступают периоды обострения, вроде того, что мы наблюдали последнее десятилетие.

PRI, находившаяся у власти в стране с 1929 по 2000 год, выработала удобную систему взаимодействия с наркокартелями, которая предполагала договор о мирном сосуществовании: государство сильно не гнобило бандитов, бандиты исправно и регулярно платили государству откаты и мзду.

В 2001 году PRI сенсационно отодвинул от власти Висенте Фокс Кесада, создатель PAN. Первым делом Кесада занялся чисткой полицейских рядов и по кальке ФБР учредил Федеральное Агентство Расследований (AFI, Agencia Federal de Investigación). За 11 лет правления непонятливого президента и его последователя-единомышленника Фелипе Кальдерона AFI превратилась в мощную армию из 5 000 человек, которая предприняла попытку радикального противостояния бандитскому беспределу.

В ответ два крупнейших в Мексике наркокартеля — Cártel de Sinaloa и Los Zetas — занялись проведением показательных акций — стали дюжинами истреблять тех, кого полагали стукачами и приспешниками президента-предателя, расчленять их на куски в лучших традициях ацтекских предков и демонстративно наводить полицию на свои гекатомбы. За последние шесть лет в бойне полегло, по разным оценкам, от 48 до 67 тысяч мексиканцев!

Однако AFI не унималось и при материальной и моральной поддержке ФБР США выдавало на горá видные достижения. Вот лишь самые последние: в марте 2012 года был арестован Карлос Алехандро Гутьерес по кличке «el Fabiruchis», руководитель Los Zetas в Нуэво-Ларедо, а его напарник Херардо Гуэрра Вальдес был убит в перестрелке; в апреле 2012 года после совместной операции AFI и местной полиции был арестован Вальтер Овердик, наместник Los Zetas в Гватемале; в июне 2012 года был схвачен Хуан Франсиско Тревиньо Чавес, племянник Мигеля Анхела Тревиньо Моралеса, второго человека в Los Zetas. И так далее.

Мексиканский народ посмотрел-посмотрел на все эти безобразия и решил дать от ворот поворот ретивым политикам. 1 июля всех бандитоборцев от власти отодвинули, а президентом избрали губернатора штата Мехико Энрике Пенья Ньето из старой доброй Революционной институциональной партии! Пенья не заставил себя ждать: сначала распустил AFI, а затем замахнулся совсем на святое.

«Я выступаю за возобновление новых дебатов по стратегии противоборства наркоторговле, — заявил новый президент в интервью PBS News Hour. — Совершенно очевидно, что после нескольких лет кровопролития мы добились лишь увеличения потребления наркотиков и интенсификации их транспортировки. Это означает, что мы не движемся в нужном направлении. Этот подход не действует».

А что же действует? В беседе с Фаридом Закария на CNN 9 июля Пенья заявил, что лично, конечно, не настаивает на легализации наркотиков, а однозначно выступает за «новые дебаты». Иными словами, президент предложил всем заинтересованным сторонам договариваться! Так же, как это было принято в эпоху мирной коллегиальности власти в период правления PRI с 1929 по 2000 годы.

Кардинальное изменение политики федеральных властей, связанное с возвратом к стабильной коллегиальности власти, на мой взгляд, и является основной причиной, по которой в последние месяцы мировая пресса дружно заговорила о «промышленной революции» в Мексике и «замещении Китая».

Дети Немонтеми*

За рамками нашего исторического экскурса по случайному недосмотру оказалось главное связующее звено политики и экономики — многострадальный мексиканский народ, привыкший за каждый выверт истории расплачиваться своей жизнью. Пора исправить недоразумение, тем более что именно эти удивительные потомки ацтеков и конкистадоров не только приводят к власти бандитов и президентов, но и строят самолеты, компьютеры, автомобили для транснациональных концернов.

Мы разобрались с общественными и политическими предпосылками для превращения Мексики в одну из самых привлекательных территорий Третьего мира для развертывания на нем интенсивного производства: после десятилетнего правления Партии национального действия векторная стабильность и коллегиальность власти наконец-то восстанавливаются новым президентом Энрике Пенья Ньето. А как обстоят дела с экономикой?

В экономическом отношении Мексика смотрится весьма привлекательно: сегодня это 12-я экономика в мире, обосновавшаяся в рейтинге между Италией и Южной Кореей. ВВП Мексики с учетом паритета покупательной способности в 2011 году составил солидные 1,657 трлн долларов — цифра существенно выше показателей даже таких развитых стран, как Испания, Канада, Аргентина и Австралия.

Так же впечатляет и динамика экономического роста страны, которая, кажется, не подвержена кризисным влияниям: в среднем 3,3 % в период с 2004 по 2008 годы, а затем, после объективно объясняемого мировым кризисом обвала (-6,9%), в 2009-м, мгновенное восстановление: 5,5% в 2010, 3,8% — в 2011 году.

Отправной точкой «мексиканской промышленной революции» можно считать выход страны на третье место в списке ведущих импортеров Соединенных Штатов — после Китая и Канады — с весьма впечатляющим показателем: 12,5%. Очень важно, что эти достижения складываются не из сырья и услуг, а из строго промышленной номенклатуры. Сегодня в Мексике открыли свои сборочные линии, кажется, все крупнейшие корпорации США, начиная с автомобильной промышленности и заканчивая авиационной.

Естественная привлекательность Мексики для бизнеса США объясняется также географическим положением страны и общемировой дороговизной энергетических ресурсов: при сегодняшних ценах на нефть и топливо одно дело — производить в Китае и затем везти в Америку, совсем другое — производить в Мексике и уже через день–два видеть товары на родном рынке.

Географическая близость позволяет американским инженерам и управленцам очень оперативно и эффективно корректировать производственные процессы: китайский сценарий предполагает 16-часовой перелет, еще сутки–двое на поездку из Пекина в провинцию, где расположены фабрика или завод, плюс — почти неодолимый языковой и культурный барьер. С Мексикой все проще: в обед сел в самолет, вечером уже инспектируешь предприятие, раздавая рекомендации и команды на родном языке, который без труда разбирают мексиканские менеджеры среднего звена и выше.

До недавнего времени все пре­имущества мексиканской экономики нивелировались стоимостью труда. Скажем, десять лет назад зарплата в Мексике была в шесть раз выше, чем в Китае, и одно это обстоятельство автоматически превращало размещение производственных мощностей в подбрюшье США в сомнительное мероприятие.

Сегодня ситуация изменилась радикально. По данным Boston Consulting Group, одного из ключевых американских агентств по выработке деловых стратегий, средняя заработная плата на производстве в Китае минувшим летом достигла $4,5 в час, включая бонусы и прочие льготы. Предположительно эта цифра возрастет к 2015 году до $6. Согласно Мексиканскому национальному институту статистики, средняя зарплата на заводах Мексики по состоянию на июнь 2012 года равнялась $3,5!

Иными словами, за 10 лет открытой конфронтации федерального правительства с региональными наркокартелями рядовые мексиканцы заплатили не только своими жизнями, но и снижением благосостояния. Зато в качестве компенсации страна обрела феноменальный козырь в конкурентной борьбе с Китаем за выгодные иностранные концессии! В период с 2003 по 2011 годы заработные платы в коммунистическом потогонном Китае выросли на 20%, а в демократической Мексике не только не выросли, но даже и сократились.

Вот, собственно, и главное объяснение «производственного чуда»: мало того что Мексика занимает второе место в мире по неравенству населения, так еще и удачно снижает компенсацию труда своих работников. Результатом такой политики стало размежевание граждан по ключевым признакам: географическим (более или менее зажиточный север и центр, с одной стороны, и запредельно нищий юг и горные территории — с другой) и социальным (работники неквалифицированного труда живут даже в сравнении с представителями нижнего слоя среднего класса как пришельцы с другой планеты, тогда как доходы верхушки среднего класса неразличимы под микроскопом на фоне доходов богатейшей прослойки страны: не случайно самый богатый житель планеты — Карлос Слим Элу — мексиканец.

В целом в стране проживает в условиях бедности около половины населения, а еще 14,9% погружены в абсолютную нищету. До таких достижений далеко даже коммунистическому Китаю.

Есть и еще одно объяснение приоритетной ориентации экономики Мексики на экспорт, на долю которого, кстати, приходится более трети всего ВВП: нищее население совершенно не в состоянии обеспечить спрос на производимые продукты и услуги.

Будущее

Что же мы получили в сухом остатке? Мы получили страну, чья история утоплена в насилии и крови. Страну, поражающую несправедливым распределением благосостояния, ужасающей бедностью большинства и кичливой роскошью крошечной элиты. Страну, в которой закон и уважение к закону занимают, мягко говоря, не самые приоритетные места в общественном сознании.

И при этом: мы получили страну с уникальным творческим потенциалом самых широких народных масс! Страну с прекрасным образованием. Страну, занимающую третье место в мире по расходам на здравоохранение. Страну, трепетно относящуюся к своему прошлому и оберегающую его. Страну мексиканцев — доверчивых и вспыльчивых, прямолинейных и прекраснодушных, благородных и отважных, презирающих смерть и обожающих жизнь потомков кровожадных индейцев и фанатичных конкистадоров.

Одним словом — мы получили в сухом остатке самую обыкновенную и простую... жизнь! Которая, как и всегда, оказалась гораздо сложнее любых теоретических выкладок и научных гипотез. На том и порешим!

* Немонтеми — пять дней календаря (с 28 января по 1 февраля) — единственный краткий период 18-месячного года, когда ацтеки постились и не устраивали казней, выдираний сердец, отрубаний голов, утоплений и даже не участвовали в ритуальном каннибализме.

Сергей Голубицкий, опубликовано в издании «Бизнес-журнал» [2]

В тему: 

• Имперский блеф России. Исповедь ученого [3]
• Битвы Великой технологической: как в современном мире сражаются за мировое господство [4]
• Грузия: коррупции уже нет, бедность еще осталась. Как живется малому бизнесу [5]
• Китайская «пирамида». Почему в Китае пустуют 65 миллионов квартир [6]
• Подальше от Родины. Трудовая миграция из Украины: кто и куда уезжает [7]