Мир после правды

1.00

Нет

Почему в современном мире ложь политиков не имеет значения

Мы живем в мире «после правды», или «после фактов». Не просто в мире, где политики и СМИ врут — они лгали всегда — а в мире, где они вообще не заботятся о том, говорят они правду или нет. Алгоритмы, разработанные такими компаниями, как Гугл или Фейсбук, основаны на данных о ваших предыдущих поисковых запросах и кликах, поэтому с каждым новым поиском и кликом вы находите подтверждение именно ваших собственных предубеждений.

Когда русская армия грубо аннексировала Крым, Владимир Путин [2], цинично улыбаясь, заявил миру, что в Украине российских солдат нет. Его ложь [3] по сути означала, что правда больше не имеет значения.

А когда Дональд Трамп придумывает факты, какие ему заблагорассудится, заявляя, что видел, как тысячи мусульман из Нью Джерси праздновали падение башен-близнецов, или как правительство Мексики умышленно отправляет «плохих» иммигрантов в США, или когда проверка фактов указывает на ложность 78% его утверждений, но он тем не менее становится кандидатом в президенты США — это, похоже, означает, что факты больше не имеют значения и в Стране Свободы.

Когда агитаторы за Брексит заявляют: «Давайте отдадим на здравоохранение те 350 миллионов фунтов, которые у нас каждую неделю забирает Евросоюз», а после победы на референдуме эта идея опровергается одним из лидеров Брексит как ложная, а другой называет ее «стремлением», то становится очевидно, что мы живем в мире «после правды», или «после фактов». Не просто в мире, где политики и СМИ врут — они лгали всегда — а в мире, где они вообще не заботятся о том, говорят они правду или нет.

Как мы к такому пришли? Это все из-за прогресса технологий? Экономической глобализации? Кульминации истории философии? Есть что-то от подросткового энтузиазма в таком вот отвержении веса фактов — этих массивных символов образования и власти, напоминаний о нашем месте и наших ограничениях — но почему это восстание происходит именно сейчас?

Многие обвиняют технологии [4]. Вместо введения новой эры правдивости информационная эпоха позволяет лжи распространяться способом, который технари называют «цифровой лавиной». иИ пока кто-то проверит факты и выявит ложь, будут созданы тысячи новых обманов, и сам этот объем «каскада дезинформации» делает нереальность непреодолимой.

Все, что на самом деле стоит — это чтобы на лжи кто щелкнул мышкой, а это зависит от того, как ложь вписывается в существующие предубеждения людей. Алгоритмы, разработанные такими компаниями, как Гугл или Фейсбук, основаны на данных о ваших предыдущих поисковых запросах и кликах, поэтому с каждым новым поиском и кликом вы находите подтверждение именно ваших собственных предубеждений.

Социальные СМИ, которые сейчас стали главным источником информации для большинства американцев, заводят нас в «комнаты эха», заполненные людьми с подобным образом мышления, и скармливают нам только те вещи, от которых мы чувствуем себя лучше, — и неважно, правдивы эти вещи или нет.

Технология может иметь и более деликатное влияние на наши отношения с правдой. Новые медиа, с их мириадами экранов и потоковыми трансляциями делают реальность настолько фрагментированной, что ее становится невозможно понять. И это толкает нас, или позволяет нам бежать от нее в виртуальную реальность и фантазии.

Фрагментация в сочетании с дезориентацией, вызванной глобализацией, оставляет людей с чувством сильного стремления к более защищенному прошлому, и это порождает ностальгию.

«Двадцать первый век характеризуется не поиском новизны», — писала покойная российско-американская философ Светлана Бойм, а распространением ностальгии ... ностальгические националисты и ностальгические космополиты, ностальгические любители природы и ностальгические «любители городов» обмениваются пиксельными выстрелами в блогосфере.«

Вот почему армия путинских интернет-троллей [5] скармливает публике мечты о восстановленных Российской империи и Советском Союзе; Трамп пишет в Твиттере «США вновь получат величие», сторонники Брексит жаждут утраченной Англии в Фейсбуке, а вирусные снаф-фильмы и ИГИЛ проставляют мифический Халифат«. Восстановительная ностальгия, утверждает Бойм, стремится восстановить утраченную родину с «параноидальной целеустремленностью», представляет себя как «правду и традиции», зацикленай на символах величия и «отвергает критическое мышление в пользу эмоциональных связей ... В крайних случаях она может порождать фантомную родину, ради которой эти люди готовы умирать или убивать. Неосмысленная ностальгия может порождать монстров».

Этот побег в техно-фантазии переплетен с экономической и общественной неуверенностью. Если все факты утверждают, что у тебя нет экономического будущего, то зачем прислушиваться к этим фактам? Если ты живешь в мире, где небольшое событие в Китае приводит к смерти в Лионе, где правительство, похоже, не имеет контроля над тем, что происходит, то вера в старые носители авторитета — политиков, ученых, медиа, — разрушается.

И это приводит к тому, что лидер Брексит Майкл Гоув заявляет, что народ Британии «устал от экспертов», Трамп кричит о «кривых эфирах» в СМИ, а сайты «альтернативных новостей» процветают. Парадоксально, но люди, которые не доверяют «традиционным» СМИ, более склонны потреблять дезинформацию, как это показало исследование Северо-восточного университета.

«Удивительно, но потребители альтернативных новостей, пользователи готовы избежать „массовой манипуляции“ в мейнстримных медиа, более активно реагируют на вброс фальшивых заявлений.»

То, что начинается как здоровый скептицизм, заканчивается поиском диких конспирологических теорий. Контролируемое Путиным телевидение находит американский заговор буквально за всем; Трамп спекулирует, что события 11 сентября были организованы изнутри, а часть кампании Брексит видела Великобританию жертвой нападения немецко-франко-европейских заговорщиков.

«Не существует такой вещи, как объективная журналистика», — утверждают руководители путинских пропагандистских сетей Дмитрий Киселев [6] и Маргарита Симоньян [7] в ответ на просьбу объяснить редакционные принципы [8], которые позволяют представлять конспирологические теории равноценными исследованиям, основанных на фактах.

Международный телеканал Кремля, RT, заявляет, что подает «альтернативную» точку зрения, хотя на практике это означает, точка зрения редактора маргинального правого журнала делают такой же достойной доверия, как точку зрения университетского ученого, и тем самым ложь становится столь же стоящей ретрансляции, как и свершившийся факт.

Дональд Трамп [9] играет в ту же игру, когда ретранслирует дикие слухи якобы как рациональные, альтернативные точки зрения, озвучивая истории о том, что Обама — мусульманин, или конкурент Тед Круз тайно имеет канадский паспорт. И все это с преамбулой: «Многие люди говорят, что ...»

В тему: Трамп: американская трагедия. Или...? [10]

Такое приравнивание правды к фальшивкам получает информационное основание и поддержку со стороны вездесущего позднего постмодернизма и релятивизма, который просочился за последние тридцать лет из научных кругов в СМИ, а затем везде, где только можно.

Эта школа мысли истолковала тезис Ницше о том, что «не существует фактов, а есть лишь интерпретации» в таком смысле, что любая версия событий является просто другим изложением, и где ложь можно оправдать как «альтернативную точку зрения» или «личное мнение», ибо «все относительно» и «каждый имеет свою собственную правду» (и в Интернете это действительно так).

Маурицио Феррарис, один из основателей движения нового реализма и один из самых убедительных критиков постмодернизма, утверждает, что мы являемся свидетелями завершающего этапа двух интеллектуальных веков. Базовая цель Просвещения состояла в том, чтобы сделать возможным анализ мира, передав право определять реальность от божественной силы к индивидуальному разуму.

Декартово «Я мыслю, то есть я существую» переместило точку сосредоточения знаний в человеческое сознания. Но если единственная вещьь, которую вы можете познать, это ваш мозг, то, как это сформулировал Шопенгауэр, «мир — это мое представление».

В конце 20 века постмодернисты пошли еще дальше, заявив, что «не существует ничего вне текста», и что наши мысли о мире являются производными от навязанных нам властных моделей.

Это приводит к силлогизму, который Феррарис заключает так: «Вся реальность создана из знаний, знания порождены властью, соответственно, вся реальность создана властью. То есть, реальность — это действительно конструкция власти, и это делает ее одновременно отвратительной (если под «властью» мы понимаем Власть с большой буквы, которая доминирует над нами) и пригодной для трансформаций (если под «властью» мы понимаем «нашу собственную власть»).

Постмодернизм изначально позиционировал себя как движение за освобождение, путь освобождения людей от деспотических нарративов, которые им навязывались. Но, как указывает Феррарис, «пришествие медийного популизма явило пример прощания с реальностью, которая не освобождала вообще никого».

Если реальность бесконечно меняется, тогда Берлускони, который оказал значительное влияние на Путина, может справедливо заявить [11]: «Разве вы не понимаете, что нет ничего — ни идеи, ни политика, ни продукта — пока он не появится в телевизоре?»; тогда администрация Буша может оправдать войну, основываясь на неверной информации.

«Когда мы действуем, мы создаем нашу собственную реальность», — заявил «Нью-Йорк Таймс» старший советник Буша, вероятно — Карл Роув, в цитате, которую приводит Феррарис, — «и пока вы исследуете эту реальность — пусть даже из рациональных позиций — мы уже снова действуем, создавая другие, новые реальности».

Еще больше усугубило ситуацию то, что постмодернизм, заявляя, что все знания — это (тираническая) власть, устраняет почву, на которой можно было выступить против этой власти. Вместо этого он постулирует: «Поскольку рациональность и интеллект являются формами доминирования ..., то следует искать освобождение в чувственном и телесном, которые являются революционными сами по себе».

Отбрасывание аргументов, основанных на фактах, в пользу эмоций, становится добром в себе. Мы можем услышать политическое эхо этих идей в мыслях Эррона Бэнкса, основателя кампании «Выход из Евросоюза»: «Кампания за то, чтобы остаться, апеллировала к фактам, фактам, фактам, фактам. А это вообще не работает. Вам надо эмоционально соединиться с людьми. В этом заключается успех Трампа».

Феррарис видит корни этой проблемы в ответе философов на взлет науки в 18-м веке. Когда наука взяла на себя роль интерпретации реальности, философия стала более антиреалистической, чтобы сохранить пространство, в котором она все еще может иметь значение.

Когда я пытаюсь предоставить смысл тому миру, в котором я рос и живу; миру, который в моем случае очерчен Россией, Евросоюзом, Великобританией и США — то мне не надо слишком углубляться в прошлое, чтобы найти время, когда факты имели значения.

Я помню, что факты казались чрезвычайно важными во время Холодной войны. И советские коммунисты, и западные демократические капиталисты полагались на факты, чтобы доказать, что их идеология является правильной.

Коммунисты подделывали факты — но в конце концов они проиграли, потому что не могли больше гнуть эту линию. Когда их ловили на лжи, они реагировали агрессивно. Было важно, чтобы тебя считали точным с фактами.

Почему факты были важны для этих двух сторон? Оба проекта пытались, по крайней мере официально, доказать идею рационального прогресса.

Идеология, история и использование фактов шли бок о бок. Более того, как указал мне медиа-предприниматель и активист Тони Карзон Прайс, во время войны лидерство и власть важны, потому что они обеспечивают вашу безопасность. Вы смотрите на лидеров, чтобы они дали вам факты — и они возлагают их на вас.

А тогда наступили 1990-е. Больше не было прогресса, чтобы к нему стремиться, нечего было доказывать. Факты стали отделенными от политических сюжетов. В этом было счастье: пришло время гедонизма и экстаза, легкомыслия, с которым мы могли игнорировать факты о состоянии наших банковских счетов и набирать столько долгов, сколько нам хотелось.

Без фактов и идей новыми обладателями политики стали манипуляторы и политтехнологи. В России царистские и КГБшные традиции формирования марионеточных политических движений слились с западными пиар-трюками, породив потемкинскую демократию, в которой Кремль манипулировал всеми нарративами и всеми партиями, от крайне левых до крайне правых.

Это началось в 1996-м, когда фальшивые партии и фальшивые новости пошли в ход, чтобы спасти президентство Ельцина, и распространилось на всю Евразию, став образцом «виртуальной политики» (политтехнолог Трампа Пол Манафорт [12] работал в интересах Кремля в 2005 году, помогая созданию желаемого Путину президентства Януковича в Украине).

В тему: Пол Манафорт — проект Кремля? [13]

В Великобритании это выразилось в гипертрофированную карьеру Аластера Кэмпбелла, пресс-секретаря, который никогда не участвовал в выборах, но считался настолько влиятельным, что политическая пресса того периода представляла его как сердечник власти в стране. В США это началось с первой войной в Персидском заливе, которую Бодрийяр описал как чистое изобретение СМИ, и далее через показательные манипулирования Билла Клинтона ко второй войне в Заливе и легендарной цитате Роува «мы создаем реальность».

Но несмотря на весь их цинизм, эти манипуляторы и политические технологи в то время все же пытались создать иллюзию правды.

Ихх истории выглядели связно, даже если у них не хватало фактов. А когда реальность стала явной — и аудитория осознала иллюзии московских событий, появились рассказы об Ираке и обвалился фондовый рынок — реакцией на это стало повышение ставок, утверждение, что факты вообще не имеют значения, и создание фетиша из равнодушия к ним.

Для правителей в этом есть много преимуществ — и большое облегчение для избирателей.

Путину не надо выдумывать больше убедительную историю, ему надо дать понять, что врут все, подорвать моральное превосходство своих врагов и убедить свой народ, что альтернативы ему нет. «Когда Путин нагло врет, он хочет, чтобы Запад указал на эту ложь, — говорит болгарский политолог Иван Крастев — чтобы он мог указать на них и заявить: но вы тоже лжете». А если все врут, то все дозволено, — будь-то в личной жизни или в оккупации других стран".

В этом есть радость, но радость темная. Все те безумства, которые вы испытываете, можно выпустить на волю — и это нормально. Сущность Трампа — это оправдать удовольствие от обливания грязью, радость чистых эмоций, часто злых эмоций, за которыми нет никакого смысла. И аудитория, которая уже прожила десятилетия без фактов, может теперь потакать полной, анархической свободе от логики и здравомыслия.

—

Автор: Питер Померанцев. Оригинал: Granta [14]

Переведено и опубликовано на сайте ТЕКСТИ [15]

В тему: