«Нацмены» на службе СССР: национальные проблемы в Красной армии. Прибалты и западные украинцы

1.00

Нет

Прибывшие в середине 1920-х гг в воинские части в Центральной Украине рабочие из Донбасса удивлялись: «Почему здесь евреев не бьют?». Более того, Красная армия сама воспроизводила специфические «традиции» антисемитизма. Никакого «морально-политического единства советского народа» накануне Второй мировой войны не было.

(Окончание. Начало: «Нацмены» на службе СССР: национальные проблемы в Красной армии [2] ).

Следует отметить, что военно-политические реалии все же заставили, пусть и в очень ограниченном формате, вернуться к национальному военному строительству в РККА. Так, 11 декабря 1939 года, еще во время советско-финской войны, была создана т.н. «Финская народная армия», две дивизии которой формировались по национальному принципу из советских граждан карельской и финской национальностей. Возглавил это формирование советский генерал финского происхождения Аксель Анттила (до того — командир 147-й стрелковой дивизии ХВО). По совместительству он стал еще и военным министром «демократической Финляндии».

О создании «финской народной армии» провозгласили, но на самом деле процесс ее формирования значительно растянулся во времени. Самой большой проблемой было предоставить ей национальный вид. Прежде всего непростым делом оказалось собрать соответствующее количество этнических карелов и финнов. Их искали по всему Союзу — в Калининском и Уральском округах, где, по данным НКО, было до 20 тыс. финнов, в Мурманске и Вологде разыскивали карелов-коммунистов, которых можно было призвать в армию, и т.п.. В конце концов большинство мобилизовали из Ленинградской области.

Большинство из них не знали ни финского, ни карельского языков. Поэтому корпусную газету «Kansan armeja» («Народная армия») издавали на трех языках — кроме двух указанных, еще и на русском. Финский была введен как командный. Это оказалось непростым испытанием не только для россиян, которые составляли подавляющее большинство командно-начальствующего состава, но и для обрусевших финнов. Присягу воины составляли правительственные " Финской народной республики«. Позаботились и о специальном национальное обмундирование.

Солдат «Финской народной армии» (1940 год)

В рамках национализации проводилась замена русских фамилий на финские. Это касалось, прежде всего, командного и начальствующего состава, а не рядовых (они в основном были этническими финнами и карелами). Планировалось делать это «незаметно, неофициально, в порядке пожелания». Например, комиссар 1-го корпуса Егоров должен был стать Аалто, начштаба Романов — Ранкасом, начальник политотдела Терешкин — Тервоненом т.п.. Отмечалось, что в партийных документах необходимости заменять фамилию не было [48].

Советские стратеги надеялись, что эти части удастся расширить за счет добровольцев из Финляндии, но этого так и не произошло. Никто из финнов в марионеточную «армию» не пошел. Зато среди советских «добровольцев» органы госбезопасности проявляли «контрреволюционные настроения». Так, рядовой Хоккаскы говорил, что в бою будет стрелять в комиссаров, за что и получил 10 лет лагерей, а другой рядовой — Люрин, который на следствии признал, что сам он за «фашистскую власть, за белофинское правительство, готов стрелять комиссаров и ненавидит советскую власть», по приговору военного трибунала был расстрелян [49].

«Финскую народную армию» планировалось использовать уже после захвата Финляндии с целью ее удержания и дальнейшей советизации. Поскольку эта страна устояла перед советской агрессией, потребность в такой «армии» отпала.

После аннексии прибалтийских республик 17 августа 1940 года, согласно приказу наркомата обороны СССР, на основе бывших национальных армий этих стран началось формирование 22-го эстонского, 24-го латвийского, 29-го литовского стрелковых территориальных корпусов. Предполагалось в течение года «очистить их от неблагонадежного элемента», осуществить перевод комсостава на русский язык и превратить корпуса на экстерриториальные.

Процесс этот оказался довольно конфликтным. На протяжении всего предвоенного периода в прибалтийских соединениях теплилось перманентное недовольство новым статусом и продолжались «чистки». Изначально несогласие вызвало составление советской военной присяги, которая воспринималась как «вторая, которую навязали русские». Осенью 1940 бойцы в 29-м литовском стрелковом корпусе говорили: «Русские угрожают отправить нас в глубь России, если мы не будем принимать присягу. Но мы литовцами родились, присягали Литве, литовцами и умрем» (Ионишкес Винцес). «Мы еще пойдем защищать Литву и Сметон», — надеялся военнослужащий Зимой [50].

Выражали прибалты и свое недовольство присоединением к СССР. «Русские некультурные, необразованные, невежды. У них нечего есть, ходят, как нищие, оборванные. Нам не стоит наследовать их путь», — утверждал боец — литовец из 26-го кавалерийского полка Поксиас [51].

Латышские солдаты по-своему проявляли моральное сопротивление новой власти. Во время прохождения маршем по улицам Риги они выполняли команду «смирно» на монумент Свободе и пели патриотическую песню «Национал» на мотив «Интернационала», что вызвало положительную реакцию местной публики [52].

Солдаты Латвийской народной армии на демонстрации, посвященной принятию Латвии в состав СССР (1940 год)

Прибалтийские корпуса постоянно оставались слабым звеном Красной армии, и антисоветские настроения тлели здесь до начала войны с Германией. В первой половине 1941 года младший командир Ю. Сиик из 22-го эстонского корпуса говорил: «Советское правительство грабительское. Россияне приехали сюда, набросились на наше имущество и товары, отбирают все у честных людей. Советский строй — это гнилой строй, при нем народ живет впроголодь и в нищете» [53].

Грустные реалии советизации еще больше влияли на ухудшение настроений в территориальных корпусах. Росли ностальгия по старому строю, чувство безысходности и пессимизма: «Теперь у власти русские. Не будет так хорошо жить, как было при Сметон, а когда создадут колхозы, то не будет ни дома, ни хлеба» (бойцы 29-го литовского стрелкового корпуса 20 мая 1941 года) [54].

Последствиями советского господства в Прибалтике стал рост прогерманских настроений, дезертирства, антисоветских проявлений в корпусах и т.д.. Так, 19 января 1941 года караульный Арвидас Аугустинас проколол штыком красную звезду, как утверждали энкаведисты — «в знак своей ненависти к СССР» [55].

В 1941 г. органы госбезопасности постоянно разоблачали различные антисоветские организации в 22-м эстонском, 24-м латвийском и 29-м литовском корпусах [56].

В Прибалтийском округе продолжались перманентные аресты, вследствие чего национальных командиров почти полностью заменили славяне. Однако боеспособности, как покажут события 1941 г., это не прибавило.

Солдаты 22-го эстонского территориального стрелкового корпуса на параде в Таллинне

Проблемы возникали и с новым пополнением, которое поступало из присоединенных к СССР земель бывшей Польши. Осенью 1940 года в Красную армию было призвано 112 тыс. жителей Западной Украины [57].

На первых порах политдонесения утверждали, что в целом они настроены позитивно и изъявляют желание служить. На самом деле ситуация оказалась весьма далекой от идеальной. Вскоре спецслужбы начали сигнализировать о многочисленных проявления недовольства со стороны призывников [58].

Помимо чисто бытовых, о которых говорилось выше, возникали проблемы религиозного и политического плана. Например, в декабре 1940 г. в 1-е и 2-е военно-пехотные училища в Орджоникидзе приехали 105 человек из западных регионов Украины — в основном верующие. Многие привезли с собой молитвенники, религиозную литературу и т.д.. Новые курсанты носили крестики, скрыто молились, а некоторые откровенно заявляли о своих религиозных убеждениях [59].

Обычно политорганы в таких случаях усиливали атеистическую пропаганду. Одной из ее форм был просмотр соответствующих фильмов. Это производило удручающее впечатление на верующих. «С некоторых пор, — вспоминал И. Ящишин, — начали нас водить каждое воскресенье в кино, показывали антирелигиозные картины. Это была такая дрянь, что противно глядеть. Все епископы и священники — лжецы, мошенники, обманщики и развратники, а монахини — худшего рода проститутки» [60].

Новое пополнение из бывшей Польши пришло в Красную армию, имея свои политические убеждения, которые нередко отличались от советских, поэтому органы прибегали к выявлению среди них реальных (или мифических) врагов власти. Под такими понимались не только члены подпольных националистических организаций, которые, безусловно, были, но и, к примеру, участники различных молодежных организаций — «Сокол», «Стрельцы», «Юноши» («фашистских», как их называли сотрудники НКВД), бывшие польские военнослужащие и даже те, у кого были родственники за границей. Именно в ЛВО из 4547 призывников было выявлено 74 «члена польских организаций», 179 тех, кто имел родственников за границей, с которыми поддерживался почтовой связи [61].

Среди призванных в Красную армию было немало украинских националистов. Так, 15 декабря 1940 года в Одесском военном округе была арестована группа курсантов школы младших авиаспециалистов, дислоцированной в Кировограде: М. Шарова-Андриенко, В. Казнадия, В. Науменко. Всех троих обвинили в том, что они участники ОУН и проводят «активную антисоветскую работу» в форме бесед на «антисоветские и украинские националистические темы» [62 ].

В тему: «Особые папки» Сталина и Молотова о войне в Западной Украине« [3]

«В письмах, которые они писали домой, — отмечалось в спецсообщении, — они сознательно осуществляли клевету на условия жизни в Советском Союзе с тем, чтобы вызвать недовольство советской властью». Жену М. Шарова-Андриенко, которой муж присылал письма, также признали «активной украинской националисткой» и задержали [63].

И это при том, что сам М. Шаров-Андриенко происходил из Здолбунова и был этническим русским. На службе он вел себя как образцовый боец, писал статьи в полковую газету, брал на себя ряд обязательств как отличник боевой подготовки и т.д.. В то же время, как отмечали органы, агитировал за создание украинского национального государства под протекторатом Германии. Среди его эмоциональных высказываний, сделанных во время допросов, было немало антисоветских и антисемитских, типичных для идеологии украинского, и не только украинского, национализма этого времени. «В то время, когда я подошел к столу читать присягу военную, — вспоминал М. Шаров-Андриенко, — сердце мое разволновалось, слезы падали из глаз, но все же продал душу евреям... Боже, прости нам, молодым украинцам, сделанный нами проступок. Почему не встает наш отец — Петлюра и не посмотрит на наказанную землю Украины. Петлюра [4] не живет, однако живет его заместитель (так в документе — В.Г.) Павел Скоропадский [5] в Кракове, который спасет украинский народ из-под гнета жидо-коммуны» [64].

Следует отметить, что анализ высказываний М. Шарова-Андриенко вызывает серьезные сомнения относительно того, действительно ли он был членом ОУН? Ведь упоминавшиеся С. Петлюра и Скоропадский отнюдь не принадлежали к пантеону героев этой организации. Возникает даже подозрение, что эти тексты были сфабрикованы самими органами госбезопасности.

Еще одного уроженца Западной Украины — Федушина — задержали в ОдВО за антисоветские записи, которые были обнаружены в его блокноте. В них отражалось недовольство автора присоединением западноукраинских земель к СССР. «Общественно-политический строй в московской империи, — говорилось в записках, — которую после свержения царизма организовали русские у себя и навязали побежденным народам, превращает крестьян и рабочих в рабов московской империи. До вступления в СССР лучше жилось. Промтоваров не стало, очереди, на деньги ничего не купишь, в армии плохо служить» [65].

Среди западных украинцев встречалось немало таких, кто не воспринимал советскую политику и идеологию, но далеко не все из них решались высказывать свои мысли вслух. Подобная откровенность обычно заканчивалась для правдолюбца грустно. Так, 31 января 1940 г. в МВО за «контрреволюционные высказывания» задержали военнослужащего Ю. Павловского 1917 г.р., рабочего с 9-ю классами образования. Детство он провел в Детройте (США), отец был поляком, а мать — еврейка из Киева. Ю. Павловский привлек внимание органов отказом стать младшим командиром, мотивируя это тем, что его идеология этому не отвечает. «Воспитывать людей не могу по вашей идеологии, — откровенно объяснил политруку Павловский. — Не признаю разделения войн на справедливые и несправедливые — все войны несправедливые».

Войну СССР с Финляндией он считал несправедливой: «Пусть финны сами делают революцию, а иначе не будет этому конца, сегодня война с белофиннами — завтра с белошведами». «Народное правительство Финляндии» Ю. Павловский называл марионеточным. Высказался он и по колхозам, мол, колхозники живут плохо, а в колхозы их загнали силой [6]. Надо было учитывать тогда не только «линию» Сталина, но и Н. Бухарина. Ю. Павловский, как отмечалось в сообщении, также «восхвалял в разговорах с политруком Троцкого, Зиновьева, Каменева, белорусско-толмачевскую оппозицию» [66].

В целом следует отметить, что среди нового пополнения уже не осталось эйфории по поводу «освобождения из-под буржуазного гнета». Во времена советизации настроения кардинально изменились. «Я виделся с российскими бойцами, — говорил в 1941 году красноармеец Кокин, — расспрашивал их о жизни в Советском Союзе. Хорошо живется только коммунистам... Жалею, что при входе Красной армии она не была встречена с оружием в руках. Надо было всех перестрелять» [67].

Уроженцы Западной Украины входили в проблемные категории военнослужащих Красной армии. Им не доверяли, в их лояльность не верили. Среди них органы госбезопасности постоянно проводили аресты и разоблачали «враждебные группы». Накануне Великой Отечественной войны наблюдались многочисленные случаи антисоветской агитации, побегов за границу, дезертирства, диверсий и т.п.. Так, 28 февраля 1941 г. в 58-м стрелковом корпусе, дислоцированном в Ашхабаде, была «совершена попытка измены» со стороны 7 человек — уроженцев Львовской и Тернопольской областей. Красноармейцы Новаковский, Осадчук, Лущ, Рыбак, Борис, Владек, Климков убили заместителя командира части, совершили диверсию на аэродроме и пытались скрыться с оружием за границу [68].

В тему: Национальная борьба в Западной Украине — краткий курс ОУН-УПА. Часть 3: война с СССР [7]

Картина национальных проблем, существовавших в Красной армии, будет неполной, если не упомянуть о таком явлении, как антисемитизм. С самой Гражданской войны в Красной армии упорно боролись с этим «позорным пережитком, доставшимся в наследство от старой русской армии», однако безуспешно [69].

Антисемитизм был достаточно распространенным явлением в обществе, поэтому армия перманентно подпитывалась им через новое пополнение. Так, прибывшие в середине 1920-х гг в воинские части в Центральной Украине рабочие из Донбасса удивлялись: «Почему здесь евреев не бьют?» [70].

Более того, Красная армия сама воспроизводила специфические «традиции» антисемитизма.

Так, одним из распространенных предубеждений в отношении евреев в РККА было обвинение их в нежелании служить в армии, в лукавстве при избежании службы, неспособности воевать, трусости и т.д.. Подобные настроения были довольно распространенными. Так, красноармеец Звягов (КОВО) в беседе с бойцами и младшими командирами размышлял, что, мол, в Красной армии очень мало евреев, лишь единицы, объясняя это тем, что они — «народ хитрый, который умеет делать так, чтобы в армию их не брали» [71].

Зато военнослужащие части № 5886 Голубев и Русин, в артиллерийской батареи которых таки служил еврей — приписников Фридман, между собой говорили, что «евреи боятся войны, они стараются быть в канцелярии и не идти на позиции», и если появится самолет, то по нему им придется стрелять самим, ведь упомянутый боец, мол, первый попятится [72].

Бывший колхозник, а теперь красноармеец Дзюбенко (62-я стрелковая дивизия Украинского фронта) высказывал мнение, что евреев у нас много, а вот в армии их — мало. Да и то они «повлезали во врачи, инструкторы, потому что очень хитрые». Начальник политотдела 12-й армии Миркин оценил эти высказывания как проявление антисемитизма и дал указание провести в части, где служил Дзюбенко, беседу о «советской национальной политике». Вместе с тем он приказал установить наблюдение за этим красноармейцем с целью изучения его политических взглядов [73].

Следует отметить, что советские политорганы отслеживали антисемитские настроения в войсках, брали людей «на крючок» и нередко за подобные вещи можно было поплатиться свободой. Так, в начале 1939 г. «за антисемитские и контрреволюционные высказывания» был арестован красноармеец воинской части № 2646 П. Хрещенюк, бывший колхозник из Винницкой области. Как отмечалось в документе, он «часто высказывал антисемитские настроения», «называл евреев антисемитскими словами», «проявлял намерения нанести побои красноармейцу Окуль» [74].

А бойца Сердюкова из воинской части № 4360, который до призыва был рабочим, «взяли на контроль» за утверждения вроде того, что «евреи в целом хуже работают и неслучайно их били в гражданскую войну» [75].

Наряду с «обычным» бытовым антисемитизмом была распространена также его политическая разновидность, по которому советская власть твердо связывали с евреями. Поэтому антисемитские настроения в СССР нередко росли параллельно с антисоветскими. Например, в августе 1939 г. красноармеец одной из частей Киевского особого военного округа Плющ ушел «в самоволку» и, пьяный, учинил дебош. При задержании он восклицал: «Если Колчак и Деникин не дорезали евреев, то недалек тот час, когда пулеметы будут косить евреев и комиссаров, которые с ними заодно! Долой революцию, кровопийц комиссаров и политруков, вскоре пулеметы будут косить евреев и комиссаров» [76].

В этот же период, во время проведения очередного призыва в Киевской области случались случаи отказа служить в Красной армии из-за нежелания «защищать евреев», — как заявил приписник Лютик [77].

А колхозники Ступак и Грищенко прямо призывали не идти на военную службу. «Мы знаем эту власть, — говорили они, — эта власть ведет нас к гибели. Эта власть еврейская, а не наша. В Киеве продают хлеб только евреям, а нас — колхозников — от хлебных ларьков гонит милиция. Советская власть долго существовать не будет и ее следует защищать. Мы в Красную армию не пойдем и защищать ее не будем» [78].

Союз с А. Гитлером в значительной степени пошатнул устои советской национальной и интернациональной политики. В период улучшения отношений между коммунистическим СССР и нацистской Германией при отсутствии критики проводимой в Рейхе политики официального антисемитизма среди военнослужащих фиксировались положительные высказывания о ней. Отметим, что автору этих строк среди архивных материалов не попадались упоминания об арестах красноармейцев за антисемитизм. «Верно делает Гитлер, — заявил войсктехник 32-го танкового батальона Украинского фронта Широков, — что имеет ненависть к евреям». Свою неприязнь к ним он объяснял подборкой антисемитских штампов, мол, евреи не хотят работать, а только любят деньги, не хотят воевать и т.п.: «В нашем батальоне нет ни одного еврея. В тех экипажах, которые должны идти в бой, их нет, а все они — на кухне» [79].

27 ноября 1940 года командир пулеметного взвода 195-го стрелкового полка 181-й стрелковой дивизии Прибалтийского военного округа лейтенант Якимович (в документе НКВД он назван латышом) говорил: «Евреи — это народ, который всегда приспосабливается к существующей власти, это худший народ. Прав Гитлер, который уничтожает евреев» [80].

Среди антисемитских проявлений этого времени привлекает внимание такой позорный случай. 13 октября 1940 года техник-интендант 2-го ранга, кандидат в члены ВКП(б) Ласьков в Риге, на ул. Крустпилс, вместе с местным жителем Гибросом цеплялись к пожилому еврею, толкая его и дергая за бороду. Возмущенные жители пытались встать на защиту старика. В ответ Ласьков схватился за револьвер [81].

Сложно сказать, что в данном случае перевесило — низкая общая культура советского военнослужащего или его антисемитские предубеждения*.

Нередки были и случаи издевательства над евреями — бойцами в военных частях. Поводом к этому наряду с антисемитскими установками могла стать даже физическая слабость бойцов-евреев, среди которых преобладали в основном неподготовленные к тяжелой армейской жизни горожане. Например, в спецсообщении от 19 января 1941 года говорилось о случае, который произошел в декабре 1940 г. в одной из частей 87-й стрелковой дивизии. На 55-километровом марше красноармеец 283-го полка Шлема Гройс натер ноги и не мог идти дальше. Командир отделения Гафуров избил и обругал Гройса, после чего тот упал.

«Это тебе не дома! — Кричал Гафуров. — Вы, евреи, любите только 100 г хлеба и вагон масла. Иди, или вытащу из чехла штык и заколю как недостойного». С помощью побоев и ругани заставить Гройса продолжить марш пытался и младший командир Кобылкин: «Ты, жидовская харя, иди и не разговаривай, я тебя сейчас разорву и мне ничего не будет, ты можешь попрощаться со своей женой». Наконец-то в ротной канцелярии Гройсу досталось еще и от командира подразделения — младшего лейтенанта. Этот случай привлек внимание командования, однако был охарактеризован как «дисциплинарное извращение», но не антисемитизм [82].

На самом деле евреев в армии было не больше и не меньше их доли среди населения СССР, просто из-за высокого уровня образования они были в основном среди командного, политического, инженерного, медицинского состава. Согласно переписи 1939 г., из 2 млн 108 тыс. военнослужащих РККА евреи составляли 34,5 тыс., т.е. 1,63% (в целом по СССР — 1,77%). Высшее и среднее образование из них имели по крайней мере 35%, а значит, треть занимала командные должности. Причем определенная часть еще не утратила связь с еврейской идентичностью. Так, 20% военнослужащих — евреев определили как родной язык идиш [83].

Очевидно, во время «освободительных походов» доля евреев в РККА увеличилась. По мнению автора, в соединениях Украинского фронта их могло быть не менее 3-4%, то есть столько, сколько насчитывалось среди населения УССР, а после проведения призывов в Западной Украине — даже больше.

Отметим, что национальные проблемы в советской армии успешно решены так никогда и не были [84], а во время войны с Германией они отчетливо проявятся.

***

[48] РГВА. — Ф. 9. — Оп. 39. — Д. 89. — Л. 21–22.

[49] Там же. — Л. 18.

[50] Там же. — Д. 86. — Л. 336.

[51] Там же. — Л. 338.

[52] Там же. — Л. 346.

[53] Там же. — Д. 96. — Л. 26.

[54] Там же. — Д. 97. — Л. 124.

[55] Там же. — Д. 95. — Л. 11.

[56] Там же. — Д. 96. — Л. 92–93, 99, 106–108, 119–120, 124, 177–179, 221, 227, 231.

[57] Центральний державний архів громадських об’єднань України. — Ф. 1. — Оп. 1. — Спр. 627. — Арк. 74.

[58] РГВА. — Ф. 9. — Оп. 39. — Д. 88. — Л. 225.

[59] Там же. — Л. 227.

[60] Ящишин І. Один рік у Червоній армії. Спогади. — С. 47.

[61] РГВА. — Ф. 9. — Оп. 39. — Д. 88. — Л. 64.

[62] Там же. — Д. 95. — Л. 96–97.

[63] Там же. — Л. 97.

[64] Там же. — Д. 96. — Л. 68.

[65] Там же. — Л. 71–72.

[66] Там же. — Д. 94. — Л. 8–9.

[67] Там же. — Д. 96. — Л. 259.

[68] Там же. — Л. 110.

[69] Бубнов И.В. Борьба КП(б)У с антисемитизмом в Красной армии в годы гражданской войны: Дисс. ... канд. ист. наук. — Одесса, 1990; Гриневич Л. Військове будівництво в радянській Україні (1917 — початок 30-х років ХХ ст.) // Історія українського війська 1917–1995. —302-304.

[70] РГВА. — Ф. 1 — Оп. 20. — Д. 2102. — Л. 28.

[71] Там же. — Ф. 9. — Оп. 39. — Д. 70. — Л. 97.

[72] Там же. — Д. 75. — Л. 606.

[73] Там же. — Оп. 36. — Д. 3792. — Л. 229.

[74] Там же. — Оп. 29. — Д. 433. — Л. 2.

[75] Там же. — Ф. 40334. — Оп. 1. — Д. 274. — Л. 6.

[76] Там же. — Ф. 9. — Оп. 39. — Д. 70. — Л. 166.

[77] Там же. — Д. 77. — Л. 265.

[78] Там же. — Д. 90. — Л. 340.

[79] Там же. — Д. 73. — Л. 49.

[80] Там же. — Д. 88. — Л. 435.

[81] Там же. — Д. 88. — Л. 343.

* Сталин, правда, не публично, иногда допускал антисемитские высказывания. Так, вернувшись из Москвы в Берлин И. фон Риббентроп сообщил А. Гитлеру о высказанной советским вождем решимости покончить с «еврейским засильем», прежде всего в среде интеллигенции (см.: Сталин Иосиф // Краткая еврейская энциклопедия. — Т. 8: Сирия — Фашизм. — Кол. 573–579 [Электронный ресурс]: http://www.eleven.co.il/article/13935 [8]).

[82] РГВА. — Ф. 9. — Оп. 39. — Д. 95. — Л. 61.

[83] См.: Altshuler M. A Note on Jews in the Red Army on the Eve of the WWII // Jews and Jewish Topics in the SU and Eastern Europe. — 1992. — № 2. — Р. 37–38.

[84] См., например: Ethnic Minorities in the Red Army: Asset or Liability? / Ed. А. Alexiev, Е. Wimbush. — Boulder, Colorado, 1988.

СПРАВКА

Владислав Гриневич — кандидат исторических, доктор политических наук, научный сотрудник Института политических и этнонациональных исследований И.Ф.Кураса НАН Украины, профессор Национального университета «Киево-Могилянская академия». Исследователь истории Второй мировой войны и политики исторической памяти в современной Украине.

—

Владислав Гриневич, Україна модерна [9]

Перевод: Аргумент [10]

В тему: