Трагедия не только в факте, что советская система во времена коллективизации позволила откровенно маргинальным лицам прийти к власти и оставаться там после Голода. Трагедия в том, что участие обычных людей в Голодоморе скомпрометировало все общество.

На фото: Члены хлебозаготовительной бригады в с. Ново-Красное Арбузинского района Одесской области. Ноябрь 1932 — январь 1933 годов. Фото из книги Кокин, Васильев, Верт, Партийно-советское руководство УССР во время Голодомора 1932-1933 гг .: Вожди. Работники. Активисты. Сборник документов и материалов. Киев 2013. ст. 407.

В ноябре мы зажигаем свечи и вспоминаем погибших во время Голодомора. В медиа повторяются до боли знакомые истории выживших: маторженики [2], крапива, жмых и умершие от голода родители, сестры, братья и соседи.

В таких рассказах лишь вскользь упоминаются те, кто обыскивал дома, острыми палками протыкал землю и стены и забирал хлеб. Несмотря на миллионы погибших, людей с палками быть сотни тысяч. Они не прилетели с другой планеты и не канули в Лету после Голода. Кем были рядовые участники Голодомора и что с ними произошло потом — именно об этом данная статья.

Кроме сельских отбросов и бездельников из рассказов свидетелей событий, упоминается «Поднятая целина» Шолохова: идейные коммунисты боролись за светлое будущее, иногда должны были впадать в крайности. Конечно, в советское время цензура проходили только те тексты, которые соответствовали официальной версии коллективизации, согласно которой голода не было. Поэтому голоса рядовых участников Голодомора придется искать не в советской литературе, а в произведениях диссидентов, архивах и устной памяти.

В тему: Голодомор: как убивали украинцев [3]

Среди писателей, которые не побоялись поднять запретную тему задолго до гласности, был Василий Гроссман. В повести «Все течет» можно найти исповедь активной участницы хлебозаготовок Анны Степановны. Сам писатель не участвовал в коллективизации, но писал о переживаниях солдат «хлебного фронта» очень убедительно. По мнению Екатерины Гроссман, прототипом Анны Степановны скорее всего стала Пелагея Семенова из Лихославска (Тверская область, Россия), с которой автор был знаком лично. Партия отправила ее в Украину, где «частная собственность у хохла в голове хозяйка».

В повести Анна Степановна объясняет как из-за антикуркульской кампании в газетах, литературе и общественных лекциях она уже не видела в крестьянах людей — они были врагами, коварными мироедами и извергами. Сначала она старательно выполняла приказы: отнимала хлеб, ни с кем не делилась своим пайком. Но есть его приходилось далеко от села — слишком громким и невыносимым было вой умирающих детей.

А отойдя чуть подальше от одного села, она слышала вой уже из соседнего. Реальная Анна Степановна (Пелагея) прожила долгую жизнь, работала домработницей в известных писательских семьях, которые порой подозревали ее в связях с тайными службами. Можно только спекулировать, мучила ли Полю совесть (так называли Пелагею домашние) как ее персонажа, или это остается вымыслом автора.

Сегодня опубликованные мемуары диссидентов и перебежчиков, которые участвовали в хлебозаготовках 1932-1933 годов, можно пересчитать по пальцам одной руки — Григоренко и Копелев, Гойченко и Кравченко. Они объясняют свое участие искренней верой в коммунизм и тем, что государство скрывало свои истинные намерения. Раскаяние появилось уже позже, после войны, победа в которой, по словам Копелева, как и советские достижения в области науки и космоса, не оправдывают жертв Голодомора.

Но такое мизерное число мемуаров для многотысячной армии — это капля в море. Да и сами идейные борцы из города были в меньшинстве на «хлебном фронте». Они были, скорее, офицерами среди солдат из местных активистов. А те, в отличие от присланных из города партийных работников и 25-тысячников, практически не оставили воспоминаний.

В народном фольклоре местные активисты — это сельские лентяи, пьяницы и ничтожества, которые хрестоматийно снимают колокола с церкви. Однако сколько подонков может быть в одном селе? Конечно, не десятки, которые смогут регулярно и эффективно обыскивать дома и огороды, отнимать все съедобное и ценное, что можно обменять на хлеб, а также охранять посевы — одним словом, сознательно и последовательно морить целое село голодом. Здесь незаменимыми будут архивные данные.

В тему: Голодомор языком фотодокументов [4]

Возьмем в качестве примера село Топорище на Полесье, по многим параметрам среднее, даже по числу жертв в результате Голодомора. По данным анкеты 1924 года село насчитывало 1640 человек, из которых 1420 были середняками, 200 были бедняками и 20 батраками.

В молодежь (от 14 до 20 лет) было записано 300 человек. Этот факт важен для понимания численности участников в Голодоморе, ведь отнимать или сторожить хлеб могли только молодые и взрослые люди. И хотя отношение к советской власти было «в общем сочувственным», к комитетам бедноты относились «обостренно». Поэтому все попытки организовать колхоз и кооперации в период НЭПа не имели успеха.

Но наступает 1929-й, год великого перелома, и расстановка сил на селе меняется. Вновь колхоз «Победа», больше половины из 30 учредителей которого были молодыми мужчинами без семей и собственных хозяйств и денег, начинает свою деятельность. «Кулаки» пишут жалобы и, от отчаяния, силой противостоят активистам, и за это высланы на Север.

Местная газета хвалит активистов за мужество, а районное руководство в письмах критикует их за халатность. До начала Голодомора верхушка колхоза проходит много испытаний, включая междоусобицы (например, председатель колхоза Матвей Гаврилюк смог избежать наказания за изнасилование 14-летней Веры Дубины (см. фото письма).

Удержавшись у власти до Голодомора, во время которого они проводили обыски, изымали хлеб и пытали своих бывших соседей, они остались на своих должностях надолго. На тридцать лет. Это была закрытая группа, члены которой менялись должностями председателя сельсовета, директора школы, председателя колхоза

... Как именно они руководили — это отдельная тема, но в образ ничтожеств они не вписываются.

Существующие версии среди выходцев из села о том, что активисты были наказаны за свои поступки, оказались похожими на повесть Гроссмана, где вера в справедливость компенсирует ее отсутствие в действительности (Анна Степановна получает болезнь как наказание).

Эти истории также повторяют известный мотив украинских народных сказок, где зло обязательно наказано, и победителем в соревновании с властью, будь то царь или господин, всегда выходили простые крестьяне. Почти как в сказке, активисты во многих селах (и в Топорище) были наказаны за сброс церковных колоколов болезнью, неудачей и даже смертью. Именно за надругательство над церковью, а не за убийство людей.

Жители села до сих пор не решаются говорить о тех, кто именно отнимал хлеб. Даже сейчас в Топорище боятся называть имена виновных в трагедии, несмотря на то, что погибшие — их родственники. Возможно, потому, что потомки активистов до сих пор имеют определенное влияние на местном уровне. А возможно, потому, что страх, который насаждался десятилетиями, до сих пор жив.

Например, после войны бывшая жена бывшего активиста Арсена Дубины решила пожаловаться в район на несправедливый, по ее мнению, раздел имущества при разводе. Ее мать, которая во время Голодомора была взрослой женщиной, предостерегла ее словами: "Сейчас у твоей ребенка не стало отца. Пожалуешься на власть, не будет и матери. «Поколение, которое хорошо помнило прошлое, передавало страх вместе с воспоминаниями. Поэтому легенды о наказании — это своеобразная отдушина, так как местные представители власти оставались безнаказанными.

В тему: Доносы, самогон и равнодушие к имуществу. Как Голодомор изменил жизненный уклад села [5]

В этом селе за многочисленные смерти никто не был осужден, все активисты дожили до глубокой старости (Матвею было уже за 90, когда он умер), никого из них не был убит во время войны, никого не парализовало и никто, как у Гроссмана, не раскаялся. Но 15 активистов-бедняков должны должны же опираться на кого-то, убивая голодом сел численностью более 1640 жителей?

Получается, что верхушка имела своих приспешников и рычаги для добавления людей для слежения за амбарами и посевами, отлаживания системы доносов, логистики — конюхи, охранники задержанных, грузчики зерна, землеустроители — без которых Голодомор был бы невозможен. Привлеченными были и школьники, и комсомольцы (на 1924 год их было на более 20), и простые колхозники, которые после Голода учились, работали, шли в армию, женились, рожали детей, расставались, ехали работать куда угодно, умирали — словом, жили жизнью рядовых советских граждан.

В тему: «...Сто дней на одну пару сапог...» Письмо «советского» крестьянина тов. Сталину [6]

Фото письмо гр. Дубины в Окружной КолхозСоюз, 21.01.1930 г.. Государственный архив Житомирской области, Фонд 277, опись 1, дело 117, в 25.

В Хороле, в нескольких километрах от села, где работал Копелев, 97-летний пенсионер вспоминает, как им, школьникам дали приказ ходить по домам искать хлеб (без какого-либо вознаграждения). Кроме объяснения «государству надо было», он добавил, что ему даже не приходило в голову не выполнить приказ, потому что те, кто возражал власти, уже были или на Севере, или в земле. Расстрел сотен людей, пришедших из сел в Хорол за хлебом, убил последние иллюзии относительно сопротивления.

В тему: Голодомор и война крестьянства против власти в Украине в 1930-1932 годах [7]

Позже этот участник событий вырос, получил высшее образование, пошел на фронт, после войны женился, создал семью, работал и был уважаемым человеком.

Граница между исполнителем и жертвами очень часто достаточно размыта. Но были и те, кто не соглашался. Психолог Баум объясняет участие в геноциде или отказ от участия эмоциональной зрелостью. Такие конформисты находятся в подростковой стадии эмоционального развития и выполняют приказы (именно поэтому детей и подростков легче убедить убивать). Эти люди ценят мнение руководителей, соседей и свою принадлежность к группе, классу, народу. Эта принадлежность значит для них больше, чем личное мнение или совести. Ничего не напоминает?

В 1963 году социолог Милгрэм провел опыты, результаты которых неоднократно подтверждались: около 65% из нас будут выполнять приказы, даже если эти приказы — преступные. Людей могут подвести к этому постепенно, обезличивая жертву, называя ее врагом, разбивая убийство на серию заданий, каждое из которых в отдельности не приводит к смерти.

В тему: Три четверти граждан считают Голодомор геноцидом украинского народа [8]

К сожалению, такую ​​картину можно наблюдать и сегодня. Поэтому трагедия не только в факте, что советская система во времена коллективизации позволила откровенно маргинальным лицам прийти к власти и оставаться там после Голода. Трагедия в том, что участие обычных людей в Голодоморе скомпрометировало все общество. Нам неприятно вспоминать и говорить о том, что кто-то из наших родственников участвовал в Голодоморе, даже если он был задуман за тысячи километров от Украины.

Всегда находились местные, которые правдами и неправдами составляли эти 65% населения. Говорить об этом тяжело, но говорить об этом необходимо. Чтобы массовое участие в подобных мероприятиях стало невозможным, даже если оно обещает временную выгоду. Чтобы обезличивание одних людей другими стало сигналом опомниться, к какому бы классу, народа или страны мы не принадлежали. Чтобы цена человеческой жизни всегда оставалась высшей ценностью, каких бы взглядов этот человек не придерживался.

—

 

Дарья Маттингли, опубликовано на сайте Historians.in.ua [9]

Перевод: Аргумент [10]

---

В тему:

• Голод 1933 года [11]
• Голод 1933 года. Часть 2: Казнь украинского села [12]
• Голод 1933 года. Часть 3: Людоедство [13]
• Голод 1933 года. Часть 4: Агония села [14]
• Голод 1933 года. Часть 5: Последний нэпман. Герой Блажевский — мститель народный [15]
• Голод 1933 года. Часть 6: Трагедии простых людей [16]
• Голод 1933 года. Часть 7: Как жила партийно-хозяйственная советская «элита» [17]
• Голод 1933 года. Часть 8: Использование чужого ума «вождями» [18]
• Голодомор на Украине: что боится признать руководство России [19]
• Россия боится финансовой ответственности за Голодомор — историк [20]