Партизан Богдан Чабан: Сначала мы ничего не умели. Первый навык — взять бейсбольную биту и разрушить блокпост

1.00

Нет

Это люди, которые прошли через войну, через партизанские действия в Донецке. Они и переселенцы, и воины. У них нет дома. Они не могут поехать туда. Большая часть из них конфликтует со своими семьями. У них максимальная концентрация ярости и неповиновения. Неповиновения к отступлению. У них одна цель — они хотят вернуться домой, они хотят вернуться к своему.

Продолжаем публиковать истории о людях Луганщины и Донетчины, которые рисковали жизнью, останавливая российскую гибридную армию.

Несколькими годами ранее

Обычный предприниматель из Донецкой области. В 17 лет мы вдвоем с товарищем открыли рекламное агентство. Мы действовали в сфере позиционирования и продвижения в социальных сетях, когда это только все зарождалось. И устали от него. Устали от того, как это происходит, устали от того, как это происходило конкретно в Донецке, устали от того бизнес-климата, который был тогда.

И сказали, что все, хватит. Надо было уйти, громко хлопнув дверью и в течение почти полугода искать, думать, чем заниматься. И пытаться открывать СТО, молочную ферму, торговать какими-то подшипниками, чем угодно... И в результате пойти поработать два месяца официантом и понять, что все таки кафе — это то, чем бы хотелось заниматься.

Это был наполовину как бы уже готовый проект, он уже существовал, но не в той концепции, как бы мне этого хотелось. Я принес свое видение, какие-то свои вещи, изменения — и переформатировал этот проект. Мое видение строилось на тенденции того времени, того, как развивается кластер креативной экономики.

Меня вдохновляли какие-то кафешки в Москве и в Питере, в Киеве, в Харькове — очень много в Харькове. То, как вот живет современный социум в крупных городах. То, как выделяется вот этот кластер интеллигенции молодой, как он развивается и то, какое место для отдыха ему необходимо.

Никогда не было мысли уезжать из Донецка. Донецк нравился, в Донецке было комфортно. Это — родина. И я видел потенциал развития и города, и региона, и себя в контексте этого города. Я тогда начинал познавать бизнес общепитов, ресторанов, баров, кофеен. Он мне начинал нравится, начинали рождаться какие-то новые проекты.

Проект «Изба-читальня», потом у нас родился летний проект «Вело-кофейня». Мы сделали одну из первых вело-кофеен по Донецку, у нас была мобильная кофейня на базе большого трехколесного велосипеда. Такого красивого, интересного, винтажного. В дальнейшем мы планировали открывать пляжный развлекательный комплекс. Ну, а потом пришел март 14-го года.

Проукраинский митинг

Март 14-го — это был момент решения. Был Майдан. На Майдан я не ездил. На Донецкий Майдан [2] я не ходил. Я наблюдал. Наблюдал постоянно. Я смотрел все трансляции, я этому сопереживал, но во мне не хватало какой-то решительности и уверенности в поддержке этих идей. Я не до конца был уверен, что те цели, которые преследует Майдан, они воплотимы, то есть, они реальны. И поэтому я не принимал в этом активного участия.

В тему: Донецкий Евромайдан: «Донбасс! Нам гонят порожняк» [3]

Когда в Донецк пришли люди, которых никто никогда не видел [4], никто никогда не знал, начали срывать флаги моей страны и вешать какие-то другие флаги, и устраивать в городе хаос, я понял, что это вот тот самый момент, когда просто сидеть уже нельзя.

Донецк — город большой, но все друг друга знают. И когда ты входишь в толпу этих людей и не видишь знакомых лиц, а те лица, которые ты видишь, они тебе противны — ты понимаешь, что здесь есть какой-то подвох. И ты понимаешь, что это не естественно. Ты понимаешь, что это не может просто так произойти.

Понятное дело, что это все очень подогревалось местными чиновниками, но в какой-то момент они потеряли рычаг управления. И в тот момент эта ситуация завернулась еще серьезнее. Очень переломный момент для меня был непосредственно с начала всего этого проукраинского движения, потому что я не могу сказать, что я был каким-то прямо яростным общественным активистом, защитником прав человека или каких-то проукраинских ценностей.

Тут моя хорошая подруга — Диана Берг, пригласила вечером меня на встречу в ВКонтакте, где она предложила выйти на площадь с флагом Украины и показать свою позицию. Я понял, что девушка, которая тоже никогда не была к этому причастна, которая готова выходить это и делать, — я ее должен поддержать. Так как у меня был какой-то определенный опыт работы с социальными сетями, я всю ночь занимался тем, что я его максимально использовал, а на следующее утро я подал заявку на проведение этого митинга, чтобы это было легально.

Мы приехали. Диана, как всегда, опоздала — это ее фишка, и мы увидели, сколько будет людей. У нас был с собой мегафон, потому что мы рассчитывали, что придет человек 100-200 — и на этом все закончится. Пришло порядка 3000 человек. Это был первый проукраинский митинг в Донецке [5], огромное количество украинских флагов, огромное количество знакомых лиц.

И тогда я увидел, наверное, процентов 80 своих постоянных клиентов. Это то, что меня порадовало, я понял, что мы создавали правильную атмосферу. Мы строили правильное коммьюнити людей. Мы поняли, что если есть эти люди, которые готовы выходить рядом с нами, то надо продолжать дальше бороться. Дальше этот круг разрастался. Был какой-то плюс-минус координационный центр, все больше и больше людей подключалось, вовлекалось в этот процесс.

Был же митинг 5 марта, и непосредственно он уже подвергся нападению. После этого часть людей сказала, что она не готова дальше выходить на улицу, потому что это опасно. Мы для себя приняли такую позицию, что мы предупреждаем людей о том, что это опасно. Мы предупреждаем людей о том, что они могут пострадать, но мы по-другому поступить не можем.

Потому что это как бы на нашей совести, на нашей ответственности то, что сейчас происходит в Донецке. Если центральная власть откровенно закрывает на это глаза и ничего не хочет с этим делать, то мы последние люди, кто может попытаться что-то сделать. И поэтому мы провели митинг 13 марта. На этом митинге у нас был первый погибший — это Дима Чернявский.

В тему: Это было избиение украинцев русскими нацистами за то, что они украинцы. Этническая чистка, — Казанский [6]

Страшно было всегда. Страшно было в каждый момент. Страх — это естественное состояние человека. Человек, который не боится — это психопат. Но после 13 марта была пройдена черта и грань, когда выходить с открытым лицом с флагом Украины на улицы и говорить о толерантности, и говорить о том, что мы готовы слышать альтернативную позицию, готовы на переговоры и мы как бы за мир, я уже не был готов.

Моя семья отговаривала, говорила, что тебе не надо этим заниматься, что это игры больших людей, но это была моя позиция. И моя семья всегда знала, что если я выбираю определенную свою позицию, то они на это мало могут повлиять. И в тот момент, собственно, я и огромное количество простых ребят, которые тогда попали в этот автобус разбитый, которые никогда ничем не занимались — акциями подобного рода, начали собираться, просто зная друг друга уже визуально, собираться вместе. Точкой сбора была пятая школа — школа в центре Донецка.

В тему: Убийство Дмитрия Чернявского: прошел год [7]

И вот, собственно, с этой пятой школы началось как таковое зарождение партизанского движения в Донецке. Это были самые обычные простые парни, которые выходили и уже силовым путем пытались противодействовать тому, что происходило в городе. Никаких навыков не было. Первый навык простой — взять бейсбольную биту и разрушить блокпост. И все. А дальше — это уже маховик. Оно начало накручиваться. И оно накручивалось, накручивалось, накручивалось и ...

Это на самом деле очень странный момент, ему мало кто уделяет внимание в медиа и вообще — это шествие 26 апреля, последнее проукраинское шествие в Донецке.

Почему это странный момент? Потому что на тот момент уже был захвачен Славянск [8]. На тот момент уже шла конкретная антитеррористическая операция. А мы снова собрали проукраинскую акцию, которую якобы приехала защищать милиция, даже прислали какие-то Кировоградские внутренние войска, ну, как бы никто на них особо и не надеялся. Они все сбились в коробочку и старались сделать так, чтобы не дай бог их не побили.

А донецкая милиция свои щиты и палки отдала нападавшим на эту проукраинскую акцию. И вот для меня вот эта проукраинская акция, тогда уже закрывал свое лицо, когда нас уже догнала вот эта пророссийская толпа — они прошли ровно напротив входа в моё кафе. И, собственно, как раз открытый задний выход позволил многим людям там укрыться.

После этого один из вождей тогда уже сепаратизма, один из моих постоянных клиентов — Саша Васильев, позывной Пушкин, пришел ко мне со своими бойцами, в камуфляже, с георгиевскими ленточками и рассказывал о том, что нам очень повезло, что они не успели выгрузить коктейли молотова, для того, чтобы бросать их в нас. Это было 26 апреля. Одесса была 2 мая. Процесс жестокости и злости с той стороны — он был изначально заряжен. Они изначально были заряжены на террор и деструктивное уничтожение всего, что вокруг.

Воины

Это такой перетекающий процесс. Сначала было партизанское движение вот этих вот ребят-парней в Донецке. У меня получилось это делать до момента входа в город Гиркина-Стрелкова.

Уже окончательно было понятно, что на следующий день за мной придут и начнутся обыски, и так далее. В этот промежуток времени потерял свое кафе, потому что в мае месяце раз за разом ко мне приходили вооруженные люди и говорили о том, что закрывайтесь, закрывайтесь. В один прекрасный момент пришли в масках с автоматами и сказали: у вас время до завтра. Я смог вывезти часть оборудования, часть там так и осталась.

Я оставался еще в Донецке, делал вид, что я пытаюсь возобновить какую-то деятельность, но при этом по ночам все также продолжал действовать с этими ребятами. Когда наступил этот момент — уже переломный — я окольными путями выехал из Донецка и попал в Днепропетровск. Тогда там был единая база — центр распределения добровольцев. Сначала я попал в батальон «Шахтерск» [9].

Прошел с ним Пески [10], Марьинку [11], Иловайск [12]. В феврале 15 года, когда был очередной раунд Минских договоренностей и деятельность подразделения начали пресекать, как таковую, вот эта группа Донецких ребят с разных подразделений уже на тот момент, с каким-то опытом, она снова собралась вместе — и так получились «Равлики» [13].

Цель — вернуться домой. Она одна у всех... Есть три типа людей в этой войне. Первый тип — это переселенцы и мирные жители, второй тип — это воины АТО, участники боевых действий, а третий тип — это воины донецкие. Это люди, которые прошли через войну, попали на войну, попали на какие-то партизанские действия в Донецке, боролись за Донецк, потеряли свой дом и, ко всему прочему, они еще и воины.

Они и переселенцы, и воины. У них нет дома. Они не могут поехать туда. Большая часть из них в конфликте со своими семьями. Да, и у них самая максимальная концентрация вот этой озлобленности и непокорности. Непокорности к отступлению. У них одна цель — они хотят вернуться домой, они хотят вернуться к своему.

У «Дельфина» есть такая песня, называется «Война»:

Он говорит, что видел смерть и что сам ею был.

Он говорит, что до сих пор он ничего не забыл.

В его пальцах навсегда осталась нервная дрожь.

Он говорит и тихо плачет, как сентябрьский дождь.

И ты ему не мешай, пусть говорит только он.

Его слова о том, что было будто раненого стон,

Ты посмотри ему в глаза — там только выстрелов дым.

Пока он жив — его война будет с ним.

Там есть строчка, «он видел смерть и он сам ею был». Я был по обе стороны этого процесса. И со стороны человека, который должен был умереть, и с другой стороны.

Ты не думаешь. Человек на войне не думает. Если человек думает на войне, то он универсальный солдат. Честь ему и хвала. Все делается на уровне инстинктов.

Когда тебя учат жать на спусковой крючок, тебе рассказывают, как правильно это делать. Какой частью фаланги пальца ты должен это сделать. Очень маленький процент бойцов, попадая в боевую ситуацию, делает это правильно. Чаще всего они выпускают сразу полмагазина одним нажатием.

В тему: Командир Червень: Политики могут дорого заплатить за то, что не успевают за своим народом [14]

Работа мозга и холодного рассудка — она тренируется с количеством этих боевых ситуаций. Это приходит потом. С боевым опытом включается боевой слух, боевое зрение, когда ты видишь вещи абсолютно иначе и замечаешь совсем другие вещи.

О будущем

ВО ВСЕЙ ЭТОЙ ВОЙНЕ САМОЕ ВАЖНОЕ — ЭТО ПОНИМАНИЕ ТОГО, ЗА ЧТО МЫ БОРЕМСЯ. ЗА КАКОЕ БУДУЩЕЕ?

Я остался жить в Мариуполе принципиально. Принципиально в Донецкой области. Принципиально как можно ближе к линии соприкосновения. Потому что я понимаю свою ответственность за этот регион. Я ее взял в марте 14 года. И все, что я делаю — это какая-то социальная деятельность, сейчас это бизнес — это попытка построить линию обороны.

Линию обороны в голове у людей, чтобы люди видели, что здесь жить лучше, чем там. И это самое важное в истории, которую мы сейчас можем делать невоенным путем.

Я хочу, чтобы Донецк был украинскими городом и люди, живущие в Донецке, чувствовали себя украинцами. Чтобы власть сейчас боролась за них и за их умы. Я — украинец. Мне нравится флаг моей страны. Я хочу жить в своей стране. И эта страна — Украина. Я хочу, чтобы она развивалась.

—

Опубликовано в издании ТЕКСТИ [15]

В тему: