Постправда и постчеловечество

2.00

Нет

Мы живем в эпоху, не имеющую аналогов в предыдущей истории человечества.

Мы живем в эпоху, которая не имеет аналогов в предыдущей истории человечества. Анализ технологического и информационного прогресса (хотя слово «прогресс» здесь неуместен, «взрыв» - вот корректный термин), который мир переживает в XXI в., уже не оставляет сомнений в том, что мы стоим на пороге совершенно нового этапа антропо-, социо - и техногенеза.

В прошлом человечеству требовались тысячелетия, чтобы создать любую техническую новацию - например, колесо или плуг. Но дальше прогресс начал ускоряться. В течение XVIII-XIX вв. паровой двигатель трансформировал аграрное общество в индустриальное, а в ХХ в. произошел колоссальный научно-технический скачок. В XXI в. темп прогресса ускорился настолько, что радикальные новации, которые трансформируют жизнь человека, меняют способы взаимодействия индивидов, переиначивают лицо планеты, что происходят непосредственно на наших глазах. Биологи, например, говорят, что мы живем в эпоху шестого великого вымирания. Ничего подобного на планете не было со времен динозавров.

А геологи говорят, что человечество уже оставило свой след в геологических структурах планеты в виде радиоактивных изотопов и пластикового мусора. Если кривую техно-информационных изменений продолжить дальше в будущее, то их темп ожидаемо пойдет на месяцы, недели, дни, часы. Момент, когда прогресс станет настолько стремительным, что человеческое сознание потеряет способность его понимать, американский футуролог Рэймонд Курцвейл назвал «технологической сингулярностью».

По некоторым прогнозам, этот момент может наступить уже между 2030 и 2040 годами. Термин «сингулярность» Курцвейл заимствовал из космологии, в которой он означает момент большого взрыва. Физики не знают, что предшествовало космологической сингулярности, а футурологи не имеют понятия, что произойдет с миром после технологической сингулярности. Один из возможных прогнозов заключается в том, что человечество станет постчеловечеством - невероятно сложной кибернетической сетью, в которой компьютеры станут одним целым с человеческим телом и умом.

Вычислительные возможности суперкомпьютеров также развиваются бешеными темпами. Рекордсмен среди них - китайский суперкомпьютер «Тайху» - имеет мощность 93 петафлопс, то есть осуществляет 93 квадриллиона вычислительных операций в секунду. Корпорация IBM, однако, объявила, что уже в этом году планирует завершить создание первого функционального квантового компьютера, а квантовые компьютеры обещают превзойти цифровые примерно так же, как последние деревянные счеты.

Об информационном взрыве, который сегодня происходит в мире, свидетельствуют следующие цифры. Количество информации, которую производит человечество, с каждым годом удваивается. Это означает, что в 2016 году оно произвело больше информации, чем за всю свою предыдущую историю. Эксперты ожидают, что уже через десять лет в мире будет 150 млрд интернет-сенсоров, то есть в двадцать раз больше, чем прогнозируемое количество людей на Земле.

Не только ноутбуки и смартфоны, но и автомобили, бытовая техника, объекты инфраструктуры и даже одежда будут обмениваться между собой потоками данных и получат приставку «smart», как «smarthouse» (умный дом) или «smartcity» (умный город). Развитие технологии Интернета вещей (Internet-of-Things) в итоге приведет к появлению целого универсума таких «умных» физических объектов. Можно только гадать, как это изменит пространство жизнедеятельности человека и его взаимодействие с внешним миром. Впрочем, ясно одно: смелые прогнозы фантастов становятся реальностью. В 1950-е в цикле рассказов «Я, робот» писатель-фантаст Айзек Азимов сформулировал «три закона робототехники» или правила этики для роботов:

1. Робот не должен вредить человеку - ни непосредственно, ни из-за своего бездействия;

2. Робот должен выполнять все приказы человека, кроме противоречащих первому закону;

3. Робот должен заботиться о собственной безопасности и самосохранении, если это не противоречит первому или второму закону.

Корпорация Google [2], которая разрабатывает проект самоуправляемого автомобиля (если такой автомобиль попадает в ситуацию ДТП, он должен принять «этическое» решениея), создала программу для него на основе «трех законов робототехники» Айзека Азимова, что является наглядным примером того, как осуществляются прогнозы научных фантастов. Интересно, что в этом же произведении писатель описал ситуации, когда «три закона робототехники» по каким-то причинам нарушены и работы вышли из-под контроля человека. И такие сценарии, следует сказать, все меньше и меньше напоминают фантастические видения.

В тему: Google существенно продвинулся в обучении компьютера человеческой речи [3]

Цифра «150 млрд интернет-сенсоров» интересна тем, что 150 млрд - это примерное количество нейронов в человеческом мозге. Закон статистической физики состоит в том, что у систем с высоким уровнем сложности появляются неожиданные свойства.

Один из основателей научного анализа таких систем, лауреат Нобелевской премии Филипп Андерсон, назвал программную статью в этой области «More is different» («Больше значит иначе»). Известны, в частности, такие их свойства, как самоорганизация - рождение порядка из хаоса, и эмерджентность - появление в системе новых свойств, которые не тождественны со свойствами ее отдельных элементов. Не является такой уж невероятной мысль, что эти 150 млрд интернет-сенсоров смогут породить нечто вроде коллективного Кибермозга? И есть ли гарантия, что все мысли этого Кибермозга будут направлены только на благо своего создателя - человека?

Искусственный интеллект [4] сейчас развивается бешеными темпами. В 1997г. Шахматная программа DeepBlue в шести партиях обыграла чемпиона мира Гарри Каспарова. Победа DeepBlue стало возможным прежде всего благодаря огромной вычислительной мощности. Скептики тогда говорили, что искусственный интеллект никогда не сравнится с человеком в выполнении задач, требующих творческого мышления, интуиции, воображения. Но даже это сегодня меняется. Благодаря технологии «Глубинного обучения» (Deep Learning) компьютеры анализируют различные аспекты человеческой деятельности и учатся мыслить так, как люди. В 2016 году программа AlphaGo [5] победила мирового чемпиона по игре в го Ли Седола.

В отличие от шахмат, го требует не только аналитического мышления, но и знания психологии, поэтому считалось, что искусственный интеллект никогда не сыграет в эту игру лучше человека. А уже в этом году другая компьютерная программа победила профессиональных игроков в покер, который, как известно, требует блефа и распознавания скрытых эмоций. По прогнозам экспертов, начиная с 2020-х гг. роботы будут превосходить людей и в других сферах деятельности. В конце концов, не останется такого занятия, которое они не смогли бы выполнять лучше, чем люди.

В тему: Эта машина умнее тебя. В каких играх человек никогда не победит компьютер [6]

Какие последствия тотальной компьютеризации и информатизации современного общества? Даже самый смелый полет воображения не в состоянии постичь их все. Я хотел бы сосредоточить внимание только на политическом аспекте этой проблемы. О нем можно мыслить, как минимум, в двух ключевых направлениях.

Первый касается взаимодействия в триаде «общество - власть - технологии». Прогноз, о котором говорят уже не только писатели-фантасты, но и такие авторитеты в сфере цифровых технологий, как Маск, Ричард Брэнсон и Билл Гейтс, состоит в том, что мировая информационная сеть - творение человеческих рук - может выйти из-под контроля человека и поработить его.

По их словам, это даже бОльшая угроза для человечества, чем ядерное оружие [7]. Если информационный взрыв и развитие компьютерных технологий будет происходить бесконтрольно, то не исключен сценарий, что искусственный разум, который, вероятно, создадут 150 млрд взаимосвязанных интернет-устройств, сможет представить себя чем-то выше, чем «слабый» интеллект обычного человека.

Авторы статьи в издании «Scientific American» «переживет ли демократия Big Data и искусственный интеллект?» спрашивают: хотели бы вы поменять наших несовершенных политиков на бесконечно разумную, информированнуюе, неподкупную и беспристрастную машину? Если ответ утвердительный, то авторы призывают вспомнить эссе Иммануила Канта «Что такое Просвещение?», написанное еще в 1784 г. «Просвещение, - писал философ, - это выход человека из ситуации собственной незрелости, в которой он находится по собственной вине. [8]

Незрелость - это неспособность пользоваться своим рассудком без руководства со стороны кого-то другого [8]». Отказ человека жить своим, пусть несовершенным, умом, по сути, означает наступление цифрового неофеодализма. И если такая бесконечно умная машина получит власть, то вернет ли он ее назад? В XIX в. Карл Маркс, описывая капитал, утверждал, что человек создал его для того, чтобы он служил его потребностям, - но капитал поработил человека, и он сам стал служить ему вместо того, чтобы он служил ему. Сможет ли какой-то философ уже в XXI в. написать то же о мировой информационной сети? И будет ли в этой теории место для революции?

В тему: Первый закон о роботах и правилах их «жизни» с людьми рассмотрит Европарламент [9]

Сценарий восстание роботов и захвата ими власти имеет под собой научную основу, но все еще кажется чем-то далеким и маловероятным. Впрочем, информатизация уже сегодня имеет вполне реальные последствия для контроля над людьми, которые заключаются в том, что политики как в авторитарных, так и демократических странах используют цифровые сети для сбора данных о гражданах и контроля за их поведением.

Автор книги «Темная сторона сети» белорусский диссидент Евгений Морозов пишет, что Интернет создал цифровой паноптикум и знает все обо всех даже больше, чем Старший Брат из романа Джорджа Оруэлла «1984». Китай и Сингапур в этом отношении стали идеальными примерами так называемого «data-сontrolled society» - общества, контролируемого данным. Власть в этих странах вводит так называемые «citizen score» (электронные досье) на каждого пользователя поисковых систем и социальных медиа.

Электронные досье включают мониторинг поисковых запросов, переписки в электронной почте и социальных сетях (по анализу ключевых слов можно определить уровень и частоту «мыслепреступления»), контактов, с которыми пользователь общается или просто следит, постов, которые он «лайкают» и т. д. На основе этих показателей власть определяет, насколько он «добропорядочный» гражданин, от чего зависит, скажем, возможность занять определенную должность, получение визы, кредита, образования и тому подобное.

Опыт использования информационных технологий для контроля над обществом поставили себе на службу не только авторитарные, но и демократические страны. В правительствах ряда стран приобретает популярность практика наджинга («nudging» - подталкивания). Наджинг - это не пропаганда и не законодательная регуляция, а создание такого психоэмоционального фона, который заставляет индивида якобы свободно выбрать определенную линию поведения.

Наджинг включает, в частности, манипуляцию с лентой новостей в Facebook или результатами, которые появляются в поисковых системах. В Великобритании с помощью наджинга удалось достичь успехов в борьбе с курением и распространением венерических заболеваний среди подростков из-за незащищенного секса. Если цель таких кампаний благородная, то средства не могут не вызывать вопросов. Ведь, по сути, речь идет о «либеральном патернализме», когда государство само решает, что является благом для ее граждан и руководит их поведением.

90% переходов на сайты происходит с первой страницы результатов поиска, а половина - с первых двух ссылок. Поэтому информация, которую получает индивид, значительно зависит от результатов, которые ему выдаст поисковик на первой странице. Вмешательство в эти результаты создает колоссальные возможности для манипуляций.

Подтверждением этого служит социальный эксперимент, который провели в Индии в 2014 г.: гражданам, которые не определились, за кого из трех партийных лидеров проголосовать - Нарендру Моди, Арвинда Кеджривала и Рахула Ганди, - предложили поискать о них информацию в Интернете. Участники эксперимента не знали, что ленту с результатами настроили так, чтобы одна группа получила сначала положительную информацию о Моди, а отрицательную позже. То же сделали с другими кандидатами для других групп. Как оказалось, только первая страница поисковых запросов может добавить кандидату до 20% поддержки среди избирателей, которые еще не определились.

Многие люди возлагают большие надежды на информационные технологии как средства достижения демократии, мира и стабильности в мире. В знаменитой рекламе компьютера «Макинтош» 1984 года было сказано, что именно благодаря компьютерам 1984-й не стал оруэлловским «1984». Однако сами по себе технологии не являются фактором нравственного и социального прогресса человечества. Такие же надежды, которые в прошлом возлагали на паровой или дизельный двигатель, радио и телеграф, сегодня возлагают на Интернет. Эти технологии, однако, не только не предотвратили катастроф человечества в ХХ в., но и во многом позволили их приблизить.

Тоталитаризм, по мнению Ханны Арендт, - это феномен сугубо индустриального общества. Нацистские фабрики смерти функционировали подобно конвейерной линии сборки автомобилей Генри Форда. Винтовки и пулеметы, огнеметы и боевые отравляющие газы, танки и самолеты - все то, без чего невозможно себе представить дегуманизирующую мясорубку Первой мировой войны, являются продуктом научно-технического прогресса. А новые средства коммуникации, в частности кино и радио, были использованы как средства промывания мозгов и массовой пропаганды. Развитие науки, начиная с XVII в., породило сциентизм - мировоззрение, согласно которому общество трактуют как материю, которой можно управлять, опираясь на законы. В годы Французской революции это убеждение легло в основу якобинской диктатуры - первого в истории прообраза тоталитарного общества, а затем было продолжено в коммунистических экспериментах ХХ в.

Горький опыт первой половины ХХ в., казалось, должен был предостеречь от повторения таких ужасов. Хотя ценности свободы, достоинства, справедливости, демократии и плюрализма имеют давнюю историю, глобально-значимым идеалом они стали лишь после Второй мировой войны. Сегодня мы становимся свидетелями очень опасных тенденций.

Язык ненависти, предубеждений и дискриминации звучит из уст лидера сильнейшей и наиболее развитой страны мира, возвращая себе статус легитимного и приемлемого дискурса. Радикалы и правые популисты возглавляют политические рейтинги в странах Западной Европы. Ультраконсервативные правительства ведут крестовый поход против либеральных ценностей в Центрально-Восточной Европе. Экстремисты и религиозные фундаменталисты становятся ведущей силой на руинах государственности в странах Ближнего Востока.

Пещерные эмоции характеризуют поведение уже не отдельных маргиналов, а больших групп избирателей, которые вполне могут сменить власть в стране. Людей, которые верят в различные виды теории заговора, в то, что миром управляют рептилоиды и инопланетяне, что с помощью вакцинации правительство заражает детей аутизмом, что Барак Обама не родился в США (и вообще, он коммунист и сатанист, который хочет уничтожить Америку), что высадки на Луну не было, что теракты 11 сентября организовала власть, чтобы перекроить мировой порядок, что наука и теория эволюции - выдумки масонов, желающих подорвать религию, - становится опасной критическая масса.

Дискуссии с носителями подобных убеждений не имеют смысла, их невозможно убедить в обратном. Факты и аргументы, которые вы им приводите, они либо отвергают, либо интерпретируют в свете своих первоначальных убеждений. Идеи, которые я назвал, для них являются безусловно правдивыми так же, как для верующего являются правдивыми слова священных текстов его религии. Эти люди не живут в мире правды. Новейший феномен, который рождается прямо на наших глазах, носит название постправды.

Слово «постправда» стало широко известным в 2016 году, когда Оксфордский словарь английского языка избрал его «словом года». Оно, однако, имеет давнюю историю. Впервые этот термин появился в эссе сербско-американского драматурга Стива Тесича о войне в Персидском заливе. В 2004 г. Ральф Кейс ввел термин «Эра постправды», который описал в одноименной книге.

В том же 2004 году Колин Крауз ввел термин «постдемократия» - модель политики, в которой выборы существуют и действительно могут изменить власть, но предвыборные дебаты являются спектаклем, срежиссированным политтехнологами и экспертами по PR (ни о каком народовластии речь больше не идет). Настоящий взрыв в использовании термина «постправда» состоялся в прошлом году, когда частота его публичного употребления выросла на 2000%.

В тему: Другое тело Хокинга: как великий ученый общается с миром [10]

По определению Оксфордского словаря, постправда - это понятие, которое «касается условий, при которых объективные факты менее значимы при формировании общественного мнения, чем обращение к эмоциям и личным взглядам [11]». А в интерпретации аналитиков BBC постправда описывает «эпоху развития массовых коммуникаций, когда истина перестает быть принципиально важной [12]». В 2016 году эксперты активно начали говорить о постправде сначала при Brexit.

Сторонники Brexit проводили кампанию VoteLeave, одним из ключевых лозунгов которой был тезис, что членство Британии в ЕС стоит 350 млн фунтов в неделю. Несмотря на то, что эта цифра была полностью необоснованной и ее многократно опровергали во влиятельных британских СМИ, агитаторы VoteLeave упорно распространяли ее всеми возможными способами, превратив в один из символов Brexit.

После Brexit повышенный интерес к феномену постправды возник во время президентской кампании в США. По подсчетам, 80% публичных заявлений Дональда Трампа - ложь или искажение фактов. Во время кампании Трамп говорил не то, что соответствовало действительности, а лишь то, что его сторонники хотели бы услышать. Как видим, эта стратегия оказалась вполне успешной: Трамп стал президентом.

В тему: Как Big Data и пара ученых обеспечили победу Трампу и Brexit — расследование Das Magazin [13]

Впрочем, это не может не удивлять: когда бывших президентов Ричарда Никсона и Билла Клинтона уличили во лжи, Палата представителей начала против них процедуру импичмента, которая в первом случае вполне могла быть успешной.

Почему, следовательно, обращение к эмоциям и субъективным убеждениям становятся более важными при формировании общественного мнения, чем объективные факты? В чем суть феномена постправды и лежит в его основе? Анализ всех аспектов этого явления выходит за рамки этого текста, поэтому я хотел бы предложить лишь несколько возможных способов интерпретации этого явления. Это не единичные тенденции, а единый и целостный феномен деконструкции социально-политической и культурной действительности в информационном обществе.

Поскольку речь идет об очень новом явлении, о нем в основном пишут еще не ученые и философы, а аналитики и журналисты. Сегодня в авторитетных мировых изданиях есть уже достаточно много публикаций на эту тему таких авторов, как Кэтрин Вайнер, Джон Коннор, Гей Олкорн, Амулья Гопалакришнан, Йен Дант, Уильям Дэвис, Роб Брукс и многих других. Эксперты в целом соглашаются, что одним из ключевых факторов, который лежит в основе этого нового феномена, является развитие коммуникационных технологий, в частности Интернета и социальных медиа.

Предоставив пользователям возможность публиковать информацию, которая может дальше распространяться с помощью репостов или ретвитов, они нивелировали разницу между массовыми и межличностными коммуникациями. Информационный взрыв, о котором я говорил в начале, - это прежде всего массивы данных, порожденные самими пользователями (user-generated data) благодаря микроблоггингу, файлообменникам и социальным медиа.

Если в эпоху печатных и транслируемых СМИ сбором и распространением информации занимались прежде всего централизованные медиа-институты, для которых стандарты объективности и журналистской этики не были пустым звуком, то сегодня пользователи получают любую информацию от своих виртуальных друзей, которая, разумеется, не проходит строгих стандартов проверки. А тот факт, что социальные медиа транслируют не только информацию, но и эмоции, и интерпретации, согласно социологическому правилу Каца-Лазарсфельда (не сама информация меняет убеждения, а ее интерпретация людьми, которым мы доверяем), превращает их в весомую форму политической социализации, что происходит именно под влиянием этих непроверенных данных.

Другая важная тенденция, обусловленная новыми медиа, - фрагментация и атомизация публичного дискурса. Одним из важных факторов формирования современных наций и демократических государств в эпоху модерна было развитие книгопечатания и газетного дела. Концептуализируя нацию как сообщество читателей одинаковых газет и книг, американский исследователь Ричард Андерсон, автор концепции «мнимого сообщества», отмечал формировании единого дискурсивного поля как основания для выработки общих ценностей (ощущение принадлежности к единой общности).

Именно с развитием прессы немецкий философ Юрген Хабермас связывает возникновение публичной сферы, в которой формируется общественное мнение и которая является пространством для рациональной дискуссии об общем благе. Зато сегодня социальные медиа и многочисленные, часто предвзятые информационные ресурсы, деконструируют и фрагментують эту публичную сферу.

Теперь индивид может по своему вкусу и усмотрению выбирать один из многих информационных ресурсов, а сеть его контактов в социальных сетях обычно ограничена кругом единомышленников. Информация, циркулирующая в этих кругах вместе с возможностью одновременного комментирования и трансляции эмоций, усиливает начальные убеждения членов этой локальной дискурсивной группы. В результате информационное пространство все больше напоминает совокупность отдельных кластеров с собственной специфической культурой. Вместо того, чтобы создавать площадку для совместной дискуссии и понимания, социальные медиа обусловливают, скорее, противоположный эффект: они еще больше отдаляют людей друг от друга и привязывают к их первоначальным взглядам.

Можно приводить много примеров такого действия социальных медиа. Во время протестов на Болотной площади в России в 2011 г. Facebook преимущественно использовался прослойкой относительно состоятельных жителей больших городов - классом, который в основном был критически настроен к правящему тандему Путина-Медведева.

Анализ постов в тогдашнем российском Facebook мог бы натолкнуть на вывод, что ситуация в стране революционная, однако в действительности такие настроения были у довольно немногочисленной группы городских яппи, оторванных от подавляющего большинства пропутинских «ватников». В американских социальных медиа уровень групповой солидарности сторонников Хиллари Клинтон и Дональда Трампа часто был настолько высок, что они предпочитали удалять из друзей или «банить» пользователей, которые поддерживали другого кандидата, чтобы вообще не получать альтернативной информации.

Социальные медиа не только фрагментируют публичный дискурс, но и порождают так называемый эффект «комнат эхо». Речь идет о ситуации, в которой убеждения человека резонируют с убеждениями его единомышленников и возвращаются к нему самому, многократно усиливаясь.

Вопрос о том, что первично - убеждения, которые заставляют человека общаться в определенных кругах и получать информацию с определенных ресурсов и пабликов, или сами эти круги, ресурсы и паблики, которые формируют соответствующие убеждения, - напоминает вопрос о курице и яйце: убеждения толкают человека в соответствующую группу, которая, в свою очередь, многократно их усиливает. Социальные медиа в данном контексте являются не единственным фактором.

Важную роль играют и поисковые системы, чьи алгоритмы настроены так, что результаты, которые получает пользователь, основаны на истории его предыдущих запросов. Как следствие, Google и другие поисковики поставляют нам информацию, которую мы сознательно или бессознательно хотели бы получить. А то, какое влияние на формирование убеждений имеют поисковые запросы, хорошо видно хотя бы на примере выборов в Индии.

Закономерным следствием “комнат эхо” является крайняя политическая поляризация. Политологи описывают тенденцию, по которой в современной политике доминирует так называемое племенное мышление. В эпоху постправды для индивида ключевой становится идентификация со своим племенем, попытки доказать, что он является самым верным и преданным членом своей группы. Политика все больше напоминает игру с нулевой суммой, в которой компромисс невозможен, а ставки очень высоки.

Избиратели в XXI в. становятся похожими уже не на рациональных индивидов, которые осуществляют выбор, руководствуясь осознанными интересами, как это предусматривает классическая теория демократии, а уподобляются болельщикам на трибунах, которые желают победы любимой команды и делают все возможное, чтобы ее приблизить. Фейки вроде 350 млн фунтов, которые они распространяют, напоминают цвета, в которые раскрашивают свои лица болельщики, доказывая, что они являются верными членами своей группы или племени.

Многократное усиление убеждений членов локальной дискурсивной группы обуславливает тенденцию, когда объективные факты объясняют исключительно в свете этих убеждений и не могут их поколебать. То, что сознание субъекта существенно влияет на информацию, которая поступает от органов чувств, является хорошо изученным феноменом в философии и психологии.

Однако ситуация, когда сверхценная идея доминирует настолько, что информацию, которая ей противоречит, вообще отвергают или провозглашают выдумками врагов, свидетельствует о расстройствах психики параноидального характера. В социальной психологии описан случай, когда члены тоталитарной секты ожидали прибытия инопланетного корабля, который должен был принять их на борт.

Когда в обещанный лидером секты день корабль не прибыл, ее члены вместо того, чтобы разочароваться, начали еще больше ему доверять, ведь он объяснил им, что прибытие корабля откладывается на более поздний срок. Похожими приспосабливаниями фактов к первоначальным убеждениям пестрят политические дискуссии. Когда на съезде Республиканской партии Мелания Трамп выступила в белом платье, одна журналистка, сторонница Демократической партии, проинтерпретировала это как символ «белья» республиканцев, то есть расизма. Когда же через неделю на съезде демократов Хиллари Клинтон выступила в белом костюме, эта самая журналистка написала, что белый - это цвет надежды.

В дискуссии о постправде исследователей, однако, больше всего волнует даже не то, что факты подтасовывают под убеждения, а то, что само понятие объективного факта вообще становится чем-то несущественным. Чтобы понять эту тенденцию, следует обратиться к философской интерпретации этого понятия. Термин «факт» в философии описывает референцию к эмпирическому опыту и обозначает ситуацию, когда высказывания соответствует эмпирической действительности. Этот термин происходит от латинского слова «factum» (что-то сделанное, завершенное) и начинает появляться в философских текстах, начиная со второй половины XVI в. По определению Оксфордского словаря [14], о нем можно говорить в нескольких смыслах:

1. Дело, о котором известно или доказано, что оно - истинно (A thing that is known or proved to);

2. Информация, используемая в качестве доказательной базы отчета или новостной статьи (Information used as evidence or as part of)

3. Информация о событиях в отличие от интерпретаций (The truth about events as opposed to interpretation).

Понятие «факт», следовательно, тесно коррелирует с корреспондентской концепцией истины и выступает как критерий, который позволяет отграничить высказывания, описывающие эмпирическую реальность, от любого другого выражения. Структурализм как направление в философии и лингвистике исходит из тезиса, что реальность имеет два измерения - эмпирическое (мир объективных референтов для высказываний, то есть фактов) и символическое (мир самих высказываний).

Хотя эти два измерения могут (и должны!) пересекаться, они вообще являются автономными друг от друга: высказывания могут не иметь коррелятов в мире фактов, а факты - в мире высказываний. Сегодня для нас очевидно, что эмпирическая реальность первична, а речь должна ее описывать. Однако так было не всегда. В эпоху Средневековья человек жил не в универсуме фактов, а, скорее, в мире символов.

Как пишет историк Жак Ле Гофф, «люди Средневековья входили в контакт с физической реальностью с помощью мистических и псевдомистических абстракций. Реальные объекты влияли на них не столько своими реальными аспектами, сколько как символы, которые они выражали. Лес - это сумерки, или, как в песне миннезингера Александра Странника, возраст его иллюзий; море - это земной мир с его соблазнами; дорога - поиски и паломничество [15]». Мир символов, прежде всего Библия, для средневекового сознания был более реальным, чем эмпирическая реальность, и когда эти два мира противоречили друг другу, средневековый человек предоставлял приоритет миру символическому. «Ересь» Джордано Бруно или Галилео Галилея заключалась в том, что они начали доказывать, что видимый физический мир с его законами - это более реальное бытие, чем символический мир Библии.

Мировоззренческое значение эпохи Возрождения состояло в том, что именно она начала поворот от символической реальности к эмпирической. По словам Алексея Лосева, «Ренессанс впервые доверился человеческому зрению как таковому, без античной космологии и средневековой теологии. В эпоху Возрождения человек впервые стал думать, что реальная и субъективно-воспринятая им картина мира и является наиболее истинной, и это не иллюзия, ошибка зрения или умозрительный эмпиризм [16]». Перспектива, которая начинает появляться в полотнах мастеров Ренессанса, свидетельствует о том, что истинным человек считает то бытие, которое он воспринимает чувствами, зато двухмерность средневековой иконы указывала на первичность невидимого (духовного, трансцендентного) бытия, по которому телесный образ является только его символом.

В тему: Искуственному интеллекту не хватило здравого смысла [17]

Поворот от символической к эмпирической реальности стал основой развития науки в Новое время. Именно в науке принципиальным является тезис, что речь должна точно описывать эмпирические факты. Для легитимности демократии наука имеет такое же значение, как в эпоху Средневековья религия имела для монархии. Без общей веры в объективность эмпирических фактов и верховенство разума демократия превратилась бы в «войну всех против всех», а члены сообщества никогда не смогли бы достичь консенсуса. Поэтому недаром французские революционеры, ликвидировав монархию и заменив ее суверенитетом народа, одновременно утвердили культ разума и науки как новое официальное мировоззрение.

Сегодня, по сути, начинается поворот к нео-средневековью, когда символический мир - мир, который мы видим на мониторах или телеэкранах - становится чем-то более реальным, чем эмпирический мир фактов. Так же, как в эпоху Средневековья человек верил в то, что ведьмы собираются на шабаш в Вальпургиеву ночь, что леса, реки и озера заселены сказочными существами - гномами, эльфами, единорогами и кентаврами, - которые для него были вполне реальными существами, теперь бытует вера в не менее сказочные вещи: например, в распятого мальчика в Славянске или украинский истребитель, сбивший малазийский «Боинг». Как в эпоху Средневековья, так и сегодня объективные факты перестают быть чем-то значимым в формировании сознания и убеждений.

Статистика свидетельствует, что жизнь современного человека все больше медиатизирована. Взаимодействие с символическим миром экрана становится не просто частью, а главным содержанием нашей жизни. Как показывает исследование Global Web Index, примерно 5 часов ежедневно обычный человек проводит в Интернете и столько же - в компании с телевизором.

Мы общаемся, развлекаемся, работаем, покупаем, получаем информацию уже не в реальном мире фактов, а в виртуальном мире символов. Эта медийная реальность или, используя термин Ж. Бодрийяра, «гиперреальность» становится приоритетнее для нас, чем реальная жизнь. На одной карикатуре изображена женщина, которая смотрит в планшет с заснеженным пейзажем, и удивляется, почему на улице солнечная погода и все зеленеет.

В мире символов реальностью может быть что угодно. Вследствие тенденций «комнат эхо» и кластеризации дискурса фраза «у каждого своя правда» перестает быть философским афоризмом, а становится чем-то совершенно буквальным. Если эти тенденции будут дальше продолжаться, то уже вскоре появятся люди, которые будут доказывать, что Земля плоская и держится на трех слонах, и удивляться, в каком же вы заблуждении вы живете, когда думаете, что она круглая и вращается вокруг Солнца.

Весомым фактором появления постправды является информационная перенасыщенность. В ситуации перенасыщения уже сама информация становится ценностью, а направлена на нее внимание. Привлечь к себе внимание, а не информировать - вот к чему стремится информация, когда ее становится слишком много. Как следствие, гиперреальность стремится еще интенсивнее действовать на органы чувств, чем сама реальность, эпатировать, шокировать. Мир постправды - это не просто симулятивная копия реального мира, а гипернасыщенный вариант, который стремится его превосходить. Теорию медийной симуляции основательно разработали Ж. Бодрийяр и другие философы. Вот отрывок из его труда «В тени молчаливого большинства»:

«Принято считать, что, насыщая массы информации, их структурируют, что с помощью информации и посланий освобождается скрытая в них социальная энергия (сегодня уровень социализации измеряется не столько уровнем развития институциональных связей, сколько количеством циркулирующей информации и тем, какой ее процент распространяется через телевидение, радио, газеты и т. п.).

На самом деле все как раз наоборот. Вместо того, чтобы трансформировать массу в энергию, информация и дальше производит массу. Вместо того, чтобы информировать, то есть, согласно ее назначения, предоставлять формы и структуры, она еще больше ослабляет - "поле социальности" от ее действия непрерывно уменьшается.

Создаваемая ею инертная масса становится все больше и абсолютно неподконтрольной для классических социальных институтов, а также совершенно не воспринимает содержание самой информации. Ранее господствовало социальное - и его рациональная сила разрушала символические структуры; сегодня на первый план выходят mass media и информация - и их "иррациональная" ярость разрушает уже социальное. Ведь именно благодаря им мы имеем дело именно с ней - этой составленной из атомов, ядер и молекул массой».

В дискуссии о симулятивных феноменах настоящего, которая состоялась в начале марта во время заседания студенческого политологического клуба, один ее участник привел яблоки в качестве примера. Представьте себе два яблока: настоящее яблоко, выращенное на бабушкином огороде, - и генетически модифицированное яблоко, которое красуется на полке супермаркета. Во втором случае яблоко искусственное, но это искусственное яблоко выглядит привлекательнее, чем настоящее. Постмодерную эпоху во многих сферах характеризует формирование искусственного мира симуляций, но этот искусственный мир стремится быть еще «более реальным», чем сама реальность. Недаром Евґений Морозов называет его «гипернасиченим».

В тему: Япония готовится к началу сооружения нового суперкомпьютера, который станет самым мощным в мире [18]

В свете этих тезисов вспоминается сюжет классического постмодернистского фильма «Бегущий по лезвию» с Харрисоном Фордом в главной роли. В Лос-Анджелесе будущего, который сияет неоновыми огнями рекламы и напоминает вавилонское смешение этносов и культур, компания «Tyrell» создает репликантов - роботов, которых почти невозможно отличить от людей. Девиз компании: «Еще больше человек, чем сам человек».

И действительно: репликанты многократно превосходят людей по всем параметрам - интеллектом, силой и тому подобное. Именно работы, а не люди стали олицетворением идеи Фридриха Ницше о сверхчеловеке. Компания создает репликантов как рабов для тяжелых физических работ, однако часть из них восстала, задавшись вопросом: «Почему мы должны быть хуже, чем люди, если мы мыслим так же?» Это прямо отсылает к Рене Декарту и его идее «Мыслю, следовательно существую».

Харрисон Форд в фильме играет одного из «бегунов по лезвию» - агентов, которые выискивают и уничтожают восставших репликантов. Один из репликантов (в фильме это герой Хауэр) встретился со своим создателем - гениальным ученым, основавшим корпорацию «Tyrell». После дискуссии с ним, в которой робот убедился, что наука бессильна продлить ему жизнь, он убивает своего создателя, но перед тем целует - параллель с поцелуем Иуды.

Во время финального поединка с героем Харрисона Форда он решает спасти его, когда он повис на стене небоскреба. В этой сцене в руке репликанта застрял шип, который уподобил его уже не Иуде, а Христу - спасителю мира. Перед смертью он произнес один из самых известных монологов в истории кино: «Я видел такое, во что вы, люди, просто не поверите.

Штурмовые корабли в огне на подступах к Ориону. Я смотрел, как Си-лучи вспыхивают в темноте у ворот Тангейзера. Все эти мгновения исчезнут во времени, как слезы среди дождя». Последние слова является цитатой из Ницше. Фильм «Бегущий по лезвию» ставит философские вопросы об отношениях человека и созданной им машины, о том, что граница, которая отделяет человека и не-человека, добро и зло, правду и ложь на самом деле очень тонкая. На это указывает и само название фильма.

Мы живем в эпоху, когда все привычные представления о мире и человеке подвергаются деконструкции и реинтерпретации. Американские ученые во главе с Фрейдом Ромесбергом из Исследовательского института им. Элен Скрипс в Калифорнии создали первый в истории полуискусственный организм, напоминающий бактерию E. сolі, но геном этого существа состоит не из четырех букв ДНК - А, Ц, Т и Г элементов, которые являются строительными блоками любой жизни, а из шести.

Поэтому возникает вопрос: то, что они создали, - это жизнь или не жизнь? В клинической практике уже используют технологию так называемой митохондриальной замены, благодаря которой новорожденные малыши наследуют гены не от двух родителей, а от трех человек (такие малыши, кстати, одними из первых в мире родились в Украине). А технология редактирования генов CRISPR позволяет манипулировать геномом и, по сути, превращает генетиков в богов, которые способны создавать невероятные формы жизни. Таких примеров можно привести много. Но ясно одно: мы стоим на пороге новой эпохи, эпохи, которую не в состоянии охватить даже самый смелый полет фантазии. Можно только догадываться, какой она будет и что принесет нам в будущем.

—

Евгений Ланюк, кандидат политических наук, ассистент кафедры философии ЛНУ им. Ивана Франко; (доклад прочитан на заседании семиотической комиссии Научного общества им. Т. Шевченко 22 марта 2017 года); опубликовано в издании Збруч [19]

Перевод: Аргумент [20]

В тему: