Построение олигархии в Чехии

1.00

Острая тема

«Люди думали, что лучший способ поквитаться с предыдущим режимом — это делать все с точностью до наоборот.» Режиссер-документалист Мартин Когут, в последнем фильме которого говорится о «ваучерной приватизации» 1990-х в Чешской Республике, рассказывает об экономической трансформации в Чехии после 1989 года.

Фильм режиссера Мартина Когута «Чешский путь» (Česká cesta) был представлен прошлой осенью на фестивале документального кино в Йиглава. В нем говорится об истоках, осуществлении и последствиях «ваучерной приватизации» в Чехословакии и позже в Чешской Республике, в ходе которой граждане могли покупать ваучеры, которые были эквивалентами акций государственных компаний. Когут уже затрагивал тему экономической трансформации в своем предыдущем фильме «Невидимая рука рынка», который был сосредоточен на приватизации киностудии «Баррандов» в Праге. И это интервью именно о трансформации в Чехии после 1989 года.

Ярослав Фиала: Почему Вы решили снять фильм о ваучерной приватизации?

Мартин Когут: Потому что это то, чего не хватало Чешской Республике. Этой темой никто серьезно не занимался, и это показывает, что общество не способно в достаточной мере рефлексировать над базисом системы, в которой мы живем. Мы часто слышим, что режим, который появился после 1989 года — это что-то новое, противопоставленное старому, что это просто-напросто две противоположности. Но если мы внимательно посмотрим на экономическую трансформацию, то увидим, что не все так просто.

— Ваш фильм называется «Чешский путь». Какие специфические черты присущи построению капитализма в Чешской Республике?

— Нашу модель экономической трансформации называли «чешским путем» еще в девяностых. Причиной было то, что при передаче государственного имущества преимущество имели чехи, а не иностранцы. И так и было: в основном мы просто обменивались активами между собой. Кроме того, весь процесс сопровождался радикальной правой риторикой. акцент делался на скорость изменений. Это отличалось от господствующих настроений в Словакии, например. Там были другие социальные условия, и словаки по-другому представляли себе экономическую трансформацию.

— Почему быстрая экономическая трансформация завоевала такую поддержку в Чешской Республике после падения предыдущего режима в ноябре 1989 года?

— Люди верили, что они быстро разбогатеют и станут предпринимателями и миллионерами. Все были так возбуждены относительно ваучеров и получения активов, которые, как утверждала пропаганда предыдущего режима, принадлежали всем. Ну, и потом еще был уже упомянутый революционный радикализм. Люди думали, что лучший способ поквитаться с предыдущим режимом — это делать все с точностью до наоборот. Поэтому все то, что раньше было в государственной собственности, теперь должно было стать частным. Население, которое поддерживало существование режима, хотело таким образом реабилитироваться, и радикализм дал людям возможность скрыть свою вину.

Как это выглядело на практике? Ну, они признавались в любви к Вацлаву Гавелу или заявляли о своей приверженности Вацлаву Клаусу, веря, что таким образом становятся «порядочными людьми». Нужно понимать, что предыдущий режим рухнул не в результате длительного давления со стороны гражданского общества. По сравнению с шестидесятыми такого давления вообще не было. Люди не знали наверняка, чего они хотят, и у них не было конкретной политической программы, которая указала бы путь. Их мир идей был пуст, и заполнить эту пустоту могли именно такие фигуры, как Гавел или Клаус.

— Ваш фильм содержит уникальные архивные кадры. Например, изображение, демонстрирующие колоссальную популярность Вацлава Клауса в начале девяностых. Почему Клаус был столь популярен?

— Клаус чувствовал стремление к радикальным изменениям в обществе. Кроме того, он выглядел уверенно и как экономист производил впечатление человека, который разберется с проблемами народа. Говорят, что нация, которой не хватает уверенности, требует самоуверенных лидеров, и в этом смысле никто не способен был противостоять Клаусу. Диссиденты обычно были не врождёнными политиками, а интеллектуалами, которые не знали как или даже не хотели бороться за власть. Более того, гениальным приемом Клаус обыграл их с помощью антикоммунизма.

— Как это случилось?

— Клаус заявил, что не существует третьего пути между рынком и государством, то есть между капиталистическим свободным рынком с одной стороны и центральным планированием с другой. И он начал заявлять, что бывшие диссиденты является интеллектуалами, которые исторически всегда склоняются влево, а левый, конечно же, означает марксизм, коммунизм и, как результат, тоталитаризм ... Таким образом он успешно свалил всех в одну кучу: коммунистов, коммунистов-реформаторов с 68-го и бывших диссидентов, которых стали называть «розовенькими».

— Говорят, что государство поддерживают идеи, на которых оно основана. Считаете ли Вы, что в основном именно Клаус определил пост-ноябрьскую систему?

— Американский историк Джеймс Крапфл изучал революционные лозунги, которые скандировали люди на площадях. Преимущественно это были довольно общие термины вроде «порядочности», «ненасилия» или «свободы». Казалось, будто общество вдруг проснулось в сказочной стране и вспомнило, что добро должно побеждать зло. Важным было то, кто наполнит значением эти пустые сроки — и это сделал Клаус.

Он заявил, что государство — это корень всего зла, и каждый должен заботиться о себе. Он провозгласил, что каждый индивид должен иметь наибольший возможный объем свободы вести бизнес и, наконец, воровать, потому что никто не будет иметь права совать нос в его дела. Кстати, здесь надо озвучить интересный момент. Люди видели, как члены ODS (Гражданская демократическая партия Клауса) воруют: можно вспомнить, например, скандалы с Мацеком и продавцами книг. Но они им прощали, почти никто не требовал исправления ошибок. А почему? Потому что большинство людей были такими же — они также привыкли к черным рынкам и мелким кражам периода нормализации. В конце концов, сам Клаус позже сказал, что кражи во время нормализации были подрывной деятельностью против режима.

В тему: В Чехии дело о коррупции в высших эшелонах власти практически развалилось [2]

— Ваучерную приватизацию в свое время назвали флагманом экономических реформ. Что Вы думаете о ее результатах?

— Результат был полной противоположностью того, каким его сначала подавали. Ваучерную приватизацию представляли как то, что даст шанс каждому, что распределит государственное имущество среди людей в форме инвестиционных ваучеров. Но на самом деле все пошло не так. Имущество в основном осело в карманах нескольких крупнейших олигархов. Конечно, я не утверждаю, что никто, кроме них, не получил выгоды от этого. Но все можно было сделать гораздо лучше.

— Какой, по Вашему мнению, была главная проблема ваучерной приватизации?

— Проблем было несколько. Во-первых, людям раздали миллионы акций государственных концернов. Но когда рядовому гражданину вдруг выдают какое-то количество акций, нельзя ожидать, что он будет вести себя как ответственный акционер. Он захочет просто монетизировать свои акции. Поэтому люди пытались продать свои акции и разбогатеть на дивидендах. Но поскольку они не владели информацией о рынке, граждане обратились к приватизационным фондам и их «экспертам», которые должны были управлять акциями вместо них. И именно здесь была спрятана ловушка. По стечению обстоятельств, в законе о приватизационных фондах был упущен пункт, который бы четко разграничивал владениея и управление фондами. Фонд должен был управлять акциями, но благодаря этому закону он также мог автоматически завладеть ими. Люди, которые доверили фонду свои акции, позже потеряли контроль над своей собственностью.

— Сегодня ваучерную приватизацию критикует даже один из ее авторов Томаш Ежек. Бывший министр Ян Странский сказал, что «единственный способ дать людям возможность разбогатеть — это позволить им воровать». Таким образом, было ли результатом приватизации украденное имущество?

— Сегодня известно, что около двух третей населения воспользовались услугами приватизационных фондов — и, согласно статистике об их инвестиции, где-то треть из них просто ограбили. Бизнесмены Павел Тикач или Петр Келлнер получили свое состояние именно таким образом — присвоив то, что им не принадлежало. Впрочем, было и много других трюков, чтобы быстро разбогатеть. Пример приватизационных фондов, где менеджер становился владельцем чьего-нибудь имущества, является наиболее очевидным.

— Следовательно, доходы были приватизированы, а потери социализированы — переложены на плечи обычных граждан ...

— Утверждалось, что частные владельцы более ответственны, чем государство, и они проведут реорганизацию дисфункциональных компаний, просто обнаружат проблемы и поднимут бывшие государственные компании с колен. Но у частных владельцев не было на это денег, поэтому у них, по сути, было два варианта действий: либо ограбить концерн, забрать все и убежать на Багамы или занимать деньги. И многие из них выбрали вторую опцию.

Занимали, опять-таки, у государства — отсюда известный термин «банковский социализм». Государственные банки неистово раздавали займы частным владельцам, хотя часто знали, что они не будут выплачены. Банки кишели людьми, которые имели связи с правящими партиями, и, по разным причинам, они очень редко отказывали. В результате долг банков вырос до уровня, который угрожал коллапсом всего банковского сектора. Тогда государство вновь вмешалась, приняв на себя долги банков с помощью так называемого Консолидационного агентства. Потом это все перешло в государственный долг, который мы имеем сегодня. Говоря ироничными словам журналиста Вацлава Жака в моем фильме, налогоплательщики полностью в восторге от возможности сделать вклад в построение чешского капитализма ...

— Вы говорили, что экономическую трансформацию можно было провести лучше. Ваш фильм показывает, что существовали альтернативы пути Клауса. Могли бы Вы о них рассказать?

— Основных альтернатив было две: одна под руководством вице-премьер-министра Франтишека Власака, другая под руководством экономиста Яна Врбы. Оба плана предусматривали постепенную приватизацию и были в оппозиции к шоковой терапии Клауса. По этим планам, концерны следовало медленно приватизировать, и только после этого продавать. Конечно, здесь можно возразить, что если бы приватизация была постепенной, концерны бы быстро разворовали, и в этом отрицании есть доля правды. Но все равно еще остается предложение Врбы, по которому 35 крупнейших концернов должны были продать за границу, но разумным способом, а не как Aero Vodochody, который продан Боингу, доведшему его до банкротства. Процесс должен быть таким, как со Škoda. Сначала за границу продается около 40% определенного концерна, и если новый владелец хочет купить больше, он сначала должен инвестировать в компанию. Ряд мелких концернов были бы привязаны к этим 35, и таким образом они получили бы широкую дистрибуцию и продажи.

— Почему этот вариант не прошел?

— В этих экономических группах активными были коммунисты-реформисты — так называемые «шестидесятники-восьмидесятники». Клаус просто навесил на Влашака ярлык «криптобольшевика», а Врбу обвинил в желании распродать нашу страну иностранцам. Он разыграл против него националистическую карту.

— А как воспринимали эти шаги словаки? Причастна ли шоковая приватизация к распаду Чехословакии?

— Словацкое общество начало всерьез высказываться против реформ. Уровень безработицы в Словакии был намного выше, и люди были не особенно в восторге от Клауса. К тому же, к трансформации почти не приложились словацкие экономисты. Банда Клауса заботилась лишь о собственной славе и игнорировала возражения, которые поступали от Словакии. Очень скоро настроения в Словакии повернулись против трансформации. И тут появляется Мечияр, чувствуя, что изменение общественного мнения может привести его к власти. Конечно, экономическая трансформация была не единственной причиной раздела Чехословакии. Но это точно был важный фактор, который ускорил процесс.

— Сейчас мы наблюдаем волну ксенофобии и ненависти против беженцев. Как вы считаете, есть ли какая-то связь между этим явлением и экономической трансформацией с ее последствиями?

— Человеческое мышление до сих пор является очень ограниченным. Чехи, которых легко было убедить в трансформации через шоковую терапию, сегодня так же легко поддаются ксенофобским чувствам. Они это не продумывают. До сих пор модно думать, что мы все здесь сами за себя. Демократия служит лишь для артикуляции моего эго. Люди говорят о политике, но поддерживают только собственные частные жизни: они жалуются на цыган, но не могут понять функционирование системы.

Мы не смогли создать систему ценностей, у нас до сих пор царит пустота лозунгов 89-го. А без ценностей все, что нам остается, — это эго, индивидуализм, и, наконец, кражи. Никакой солидарности. Люди верят, что если ты не в состоянии позаботиться о себе — ты слаб, а если помогаешь другим — ты дурак. И еще кое-что. Предыдущие правительства урезали социальную сферу, все во имя высших целей. Они заставляли людей приносить жертвы, и люди наконец поняли, что элитам вообще все равно. А потом, когда часть этих самых элит вокруг Карела Шварценберга призывает их к солидарности с беженцами, люди им не верят.

В тему: Украина в 2013-м — как Прага в 1968-м [3]

— Получали ли Вы какие-то реакции от публики?

— Еще нет. Но фильм о приватизации студии «Баррандов» я снимал в таком же стиле. Я, например, демонстрировал его в Муниципальной библиотеке Праги, и зрители были достаточно разгневаны. Было очевидно, что публике не хватало в фильме вора. Они спрашивали: почему мы должны слушать общие рассказы? Нас интересует только, кто все украл ...

Но я стараюсь показать, что в каком-то смысле вину несут все. Клаус и финансист Виктор Кажены не просто вдруг пришли, всех обманули и все украли. Выходу на передний план определенных фигур способствовала атмосфера того времени. Историческая ситуация сыграла на руку некоторых индивидов. И обычные люди отказываются признавать, что они этого тоже хотели и поддерживали, и отказываются брать на себя ответственность.

— Есть ли выход из ситуации?

Мы должны понять, что идеологии, которые заявляют, что у каждого есть шанс, просто не вяжутся вместе. Напротив, пользу от них получают именно богатые. Если должны быть предоставлены равные возможности, то у каждого должен быть доступ к бесплатной медицине и образованию, и каждый должен быть уверен, что если он два месяца не сможет платить аренду, он не окажется на улице. Именно это должно быть нормальным положением вещей.

—

Ярослав Фиала, Мартин Когут; Political Critique [4]. Перевод: Юрий Черната, опубликовано в издании Політична критика [5]

В тему:

Построение олигархии в Чехии — как это было

Построение олигархии в Чехии — как это было