Рассказ о приднестровских реалиях Сергея Ильченко — который и сам 4 месяца находился в тираспольском СИЗО за публичное осуждение оккупации Крыма и нападения России на Донбасс, а также он пообщался с очевидцами преступлений и пострадавших от приднестровских спецслужб.

Сергей Ильченко. Фото: antikor.com.ua

Террор в Приднестровье был всегда — разве что интенсивность его преступлений то нарастала, то спадала. И как раз после Евромайдана давление местных спецслужб усилилось — всё, что связано с Украиной, для них сейчас является экстремизмом: говорить на украинском языке, петь украинский гимн, бывать в Украине, любить Украину да и просто быть украинцем. И за колоссальные для этого нищего региона зарплаты — 1-1,5 тысячи долларов в месяц спецслужбисты готовы на любое преступление против «неблагонадежных».

Далее представляем рассказ о приднестровских реалиях Сергея Ильченко — который и сам 4 месяца находился в тираспольском СИЗО за публичное осуждение оккупации Крыма и нападения России на Донбасс, а также он пообщался с очевидцами преступлений и пострадавших от приднестровских спецслужб.

Пропажа людей в сепаратистском регионе — дело обычное, можно сказать — рутинное. Люди начали пропадать ещё в конце 80-х, на самой заре этого форпоста «Русского мира». Сначала местные бандиты, добивавшиеся «независимости», а затем заезжие «казаки» и просто уголовники, брошенные Россией на «защиту русского мира», приходили по ночам к тем, кто хотя бы словом обмолвился против тираспольского сепаратизма — и уводили их в никуда. Тогда в Приднестровье пропали сотни людей. Почти никто из них не был найден — формально они до сих пор считаются пропавшими без вести. Ни одно такое убийство не было раскрыто.

Очевидец № 1 (полная анонимность сохранена по его просьбе):

"Я тогда жил там, на ул. Правда 4. Туда нагнали со всего бывшего Союза пьяное быдло, готовых за денежку убивать. Стали пропадать люди, все, кто мог сопротивляться или был не согласен с этим безумием. Из моего окружения убили человек десять«— Очевидец

В дальнейшем функцию «эскадрона смерти» взяло на себя «МГБ» (Министерство Государственной безопасности) переименованное впоследствии в «КГБ» (Комитет Государственной Безопасности) «ПМР». Эта деятельность с разной степенью интенсивности продолжалась все годы независимости «ПМР».

Разумеется, не все случаи пропажи людей можно объяснить деятельностью «КГБ». Но по числу случаев пропажи без вести сепаратистский регион значительно опережал и опережает соседние территории: находящуюся под контролем законных властей часть Молдовы и Одесскую область Украины. Вероятно, этот отрыв от среднестатистических для соседних регионов цифр и следует отнести на счет «КГБ».

За полтора десятка лет работы в «ПМР» в качестве журналиста мне выпало сомнительное удовольствие изучить эту ситуацию изнутри — очень подробно и в длительном временном развитии. Правда, период полного беспредела, продолжавшийся примерно с 1989 по 1996 год, знаю его лишь по рассказам уцелевших очевидцев.

После этого вокруг таких акций сложилась очень ясно регламентированная система, ставшая частью силового механизма приднестровских властей. Главной проблемой для них было противоречие между стремлением к внешней благопристойности, желание выдать себя за «настоящее государство, только непризнанное» — с одной стороны. И объективной необходимостью жестко подавлять всякое недовольство — с другой. Верхушке «ПМР» очень нужно было иметь благообразный вид, чтобы добиваться уступок и бонусов на переговорах по урегулированию. Для этого нужно было по максимуму замаскировать террор против населения региона.

Игорь Смирнов, бывший президент непризнанной Приднестровской Молдавской Республики в 1991-2011 годах

В тему: Приднестровье берет кредит у частной фирмы, чтобы выплатить пенсии. Экономика валится [2]

Между тем, дела обстояли именно так: уже к 1991, примерно, году «власти» «ПМР», по сути, оказались в роли оккупационной администрации. Узкий круг людей, пробившихся наверх и завладевших оружием, грабил и кошмарил большую часть населения региона. Отчасти этот факт удавалось затушевать истерической пропагандой, запугав и без того перепуганных людей приходом «румынофашистов» с правого берега Днестра.

Но даже в этих условиях крайне тяжелая жизнь рядового приднестровца очень уж резко контрастировала с роскошной жизнью верхушки, выросшей из полевых командиров. Контраст усиливался и тем, что «ПМР» очень мала, всё на виду и все знают друг друга. Это порождало неподатливое никакой пропаганде недовольство.

Люди устали от произвола, и постоянный террор быстро стал и остается по сей день единственным способом удержать их от открытого протеста. Кроме того, несмотря на многолетнюю и разнузданную пророссийскую агитацию, Приднестровье далеко не однозначно пророссийский регион. Далеко не все в нём поддерживают сепаратистские власти — есть там немало людей, симпатизирующих как Украине, так и Молдове.

В качестве компромисса Тирасполь прибег к «двухступенчатой» тактике: сначала уничтожение недовольных, затем отречение от исполнителей, а иногда и их ликвидация или имитация ликвидации. Первый опыт такого рода относится ещё к 1991-92 году, когда «кровавый комбат» Костенко сначала зачистил Бендеры от противников сепаратизма, а затем, сделав своё дело, был, в свою очередь и сам зачищен как нежеланный свидетель. Понятно, что на Костенко тогда списали всё — и то, что творил он сам, и то, что делали другие «чистильщики». Причём, ни одно такое дело толком даже не расследовали — их все оптом просто списали на него. Всё то, что не смогли списать на «преступления молдавской военщины».

Юрий Костенко известный как Черный комбат. Фото: mk.ru

Но и такие громкие скандалы с громким же устранением исполнителей были для властей Тирасполя нежелательны. Поэтому, с середины 90-х, «МГБ»-«КГБ» осуществляет все незаконные операци и: от давления на неблагонадежных до прямого их устранения, действуя на страх и риск непосредственных исполнителей.

В случае, если исполнители «спалятся», «прокуратура» и «МВД» открывают против них дело. Разумеется, родное ведомство всячески защищает своих, но если даже дело дошло бы до суда и приговора — чего, к слову, ни разу не случалось — то «официальный» Тирасполь всегда мог бы отречься от исполнителя, списав это на его самодеятельность. По сути, то, что в Украине было единичным «делом Гонгадзе» стало в «ПМР» постоянно работающей технологией.

К слову, и мой арест в 2015 году, и дело против меня были раскручены по этой же схеме: «КГБ ПМР» из тени осуществил фабрикацию «фактов», а «официальное следствие» в лице «Следственного комитета» вместе с работниками «прокуратуры», «МВД» и «суда» с серьезным видом ломало комедию, эти «факты» подробно «расследуя».

Тогда же, находясь в тюрьме и беседуя с сокамерниками, доводилось слышать от них о десятках случаев, когда людей, формально отбывших срок, но нежелательных для властей «ПМР» на свободе, встречали на выходе из тюрьмы фиктивные «друзья» и «родственники» и увозили их в неизвестном направлении, после чего человек просто-напросто исчезал. Официальная версия властей: был встречен при освобождении близкими и с их помощью покинул пределы «ПМР». Ответ на вопросы реальных близких в таких случаях стереотипный: «очевидно, у вашего родственника были люди, которые ему ближе, чем вы».

Тем ценнее свидетельства людей, которые попали в ситуацию, когда они могли исчезнуть — но которым повезло остаться в живых. Один из таких выживших поделился воспоминаниями о пережитом. Правда, на условиях анонимности — в «ПМР» у него остались родители и в их адрес уже неоднократно поступали угрозы со стороны работников «КГБ».

Фото: Сергей Нужненко

В тему: Российская армия укрепляется в непризнанном Приднестровье [3]

Петр (назовем его так) жил в Рыбнице. Был задержан за пост в ФБ, где отрицательно высказался о моём аресте и обозвал «КГБ ПМР» «гебней». Этого оказалось достаточно, чтобы уже наутро за ним пришли. Впрочем, скорее всего он и раньше был под наблюдением как, во-первых, гражданин Украины (что по нынешним приднестровским понятиям уже признак неблагонадежности). А во-вторых, как сторонник Майдана, что тоже само по себе может сегодня стать в Приднестровье поводом для ареста.

Рассказ Петра:

— Это было в 2015 году, весной. Я тогда работал удаленно, как программист, в киевской фирме. За мной приехали часов в 10 утра, я только что вернулся из садика, куда отвел дочку. Забрали «для беседы», никак не оформив задержание. Просто сунули в машину и увезли. Жена немедленно стала звонить в посольство Украины в Кишиневе и по знакомым. Город маленький и одного из тех, кто за мной пришел, мы оба знали лично.

— Куда отвезли?

— В местное «КГБ», там закрыли в кабинете. Но сразу заявили, что официально я не задержан и за ними не числюсь.

— О чём пошел разговор?

— Сначала предъявили посты в ФБ и долго разглагольствовали о том, что это — экстремизм. Собственно говоря, всё, что связано с Украиной, для них сейчас экстремизм: говорить на украинском языке, петь украинский гимн, бывать в Украине, любить Украину да и просто быть украинцем. А уж хоть слово в поддержку Майдана — явный экстремизм.

— К чему вели разговор?

— К подписанию обязательства сотрудничать.

— Зачем вы им были нужны?

— Думаю, отчасти, для отчетности о проделанной работе. Отчасти хотели использовать как сетевого активиста, к тому же я и программист. Вообще тут нужно понимать, что все их игры, с одной стороны, смотрятся очень мелко — ну, по масштабам их «государства». Но при этом, ради этих мелких целей и копеечной прибыли вам не задумываясь сломают жизнь: изобьют, искалечат, кинут в тюрьму на несколько лет, а то и просто убьют.

— Я не проявил желания сотрудничать, и довольно резко им ответил — и тогда меня просто избили. Били, правда, так, чтобы не повредить лица, сказав, что его оставят на потом.

— Кто бил — знаете?

— Нет, по имени не знаю. Вы же знаете — они не представляются. Знаю по имени только одного из трех, что меня задерживали — и то, только потому, что вместе служили после университета. Ему тогда предложили пойти в КГБ, и он, счастливый, пошел. Два других — дед лет 60, он был за главного, и рыжий амбал, ростом где-то 185, который, по команде деда, меня и бил. В лицо их, естественно, помню, и узнаю при встрече, но по фамилиям не знаю.

— А знакомого по фамилии не хотите назвать?

— Родители там остались. Потому — воздержусь. Но — никто не забыт, и ничто не забыто.

— Что было дальше?

— Избивали меня минут 15, после чего диалог по понятной причине превратился в серию их монологов. Вот тогда я и услышал массу интересного.

— Например?

— Мне сообщили где бывает моя жена, каким маршрутом и куда она ходит. Такие же подрбности сообщили о других родственниках. Сообщили, в какой садик и в какую группу ходит дочка — ей тогда было 6 лет. Сказали, что пропадают в «ПМР» не только взрослые, но и дети — и никого не находят, как правило. Это, кстати, так и есть. Ну, и, естественно, что проукраинские настроения — это экстремизм.

И что я неизбежно буду с ними сотрудничать, если не хочу сесть за экстремизм и не хочу, чтобы мои близкие начали пропадать без следа. Рыпнулись было пригрозить и мне, мол разговор неофициальный, моё задержание никак не оформлено, и я и сам могу пропасть бесследно. Но я сказал, что в посольстве Украины уже знают, что меня задержал «КГБ ПМР». Ну, а то, что это фактически похищение, а не официальное задержание было очевидно: официальные допросы в «ПМР» идут только в присутствии адвоката.

— Сколько времени вас продержали в «КГБ»?

— Часов 12-14.

— Всё время в том кабинете?

— Да.

— Не кормили, не поили?

— Нет. Я, впрочем, был на нервах и сам не хотел. Задремать тоже не давали, промывали мозги уже по очереди.

— Вы были в наручниках?

Сначала да. Иначе они не смогли бы меня безнаказанно избивать. Потом уже нет.

— Что было дальше?

— У меня — ничего интересного, всё шло по кругу. А вот жена сначала позвонила в посольство Украины в Кишинёве, а потом обзвонила знакомых. Этого моего знакомого она ведь тоже узнала. Кстати, именно он больше других упирал на то, что, мол, дочь может пропасть: никто им не откажет ее забрать вместо родителей и мы ничего в итоге не докажем.

Жена обзвонила знакомых и среди прочего сообщила, что знает одного из тех, кто меня арестовывал. Город, повторяю маленький, друзей у меня было много. В том числе и достаточно решительных людей. Ближе к вечеру к «конторе» съехалось некоторое количество моих знакомых, узнали по описанию нашего с женой знакомца, и, когда он направляясь домой, отошел чуть в сторону от входа, переговорили с ним. Без следов на лице, как и со мной. Но, вероятно, доходчиво.

— И что, КГБшники спасовали?

— Да. С формальной точки зрения они ведь действовали незаконно, на свой страх и риск. Даже если это была не их собственная инициатива из карьерных соображений, а был приказ поработать со мной. Приказ — устный, и все отмажутся в случае чего. Получится — тогда они герои, а не получится — их сольют в прокуратуру за незаконную самодеятельность. Начальство, конечно, будет их отмазывать, но все равно это неприятно, и грозит, как минимум, непродлением контракта, а то и досрочным увольнением. Так что идти жаловаться смысла им не было, тем более, что нечего было и предъявить особо — не одни только КГБшники умеют сделать больно без особых следов.

В общем, знакомого моего после беседы развернули обратно на службу, настоятельно посоветовав по-быстрому разрулить ситуацию, и сказав, что в следующий раз всё будет происходить намного интереснее. И часа через три меня отпустили.

— Никаких бумаг, ничего?

— Конечно, нет. Даже с точки зрения ущербных приднестровских «законов» они действовали как бандиты.

— Как считаете, их слова о пропажах людей, и детей в том числе, не пустая угроза?

— Судя по числу объявлений «ушел и не вернулся» — совершенно не пустая. Во всяком случае, я немедленно выехал из Приднестровья вместе с семьёй в Украину. Но остались родители...

— Что сейчас вам рассказывают ваши знакомые из «ПМР»? Вы ведь общаетесь?

— Да, через соцсети. Рассказывают, что с каждым днём всё страшнее там жить, и что репрессии усиливаются. Тот друг, что побеседовал с КГБшником, к слову, был вынужден с работы уволиться. Конечно, не за избиение «офицера КГБ». Нашли другой повод.

— Какие-то фамилии вам называли при задержании?

— Весь набор оппозиционеров, наудачу. Знаю ли их, общался ли, если да, то как давно.

Ну, а я, когда мы оставались с моим знакомцем наедине, склонял его пойти в «прокуратуру» покаяться в моём незаконном аресте и пытался вызнать фамилии двух других, но тот ни в какую.

Я говорил ему, что он пойдет как свидетель и получит повышение, а он мне — что все равно никого не посадят и он вылетит с работы. Такой вот психологический армреслинг у нас шёл.

— Держится за работу? Сколько он примерно получал в 2015?

— В звании старшего лейтенанта — около 1000 долларов в месяц, естественно, в «рублях ПМР».

— Для «ПМР» это очень много.

— Да, очень. Потому и они держатся за место, и готовы на всё, даже на явное преступление, если прикажут. Или даже не прикажут, а просто намекнут, что, мол, вот, надо бы...

— Как окончился разговор?

— Был долгий монолог о том, какие мы, украинцы неблагодарные — мол, Россия нам так помогает. Ну и про страшную волынскую резню, и кому я уподобился. Потом, сразу, без перехода: «У нас времени много, и ты можешь тут остаться надолго если не подпишешь. Ты видел наши методы. Подпиши хотя бы неразглашение». Мол, то, что меня незаконно задержали, угрожали, избили — это гостайна.

— Подписали?

— Пришлось.

— «Их методы» — это разговор об исчезновении людей? А ведь ребята боятся, что придется отвечать, Вы не находите?

— Немного побаиваются, но определенно рассчитывают соскочить. Во-первых, каждый думает, что, мол «не я один — все так делают». Во-вторых, действуют они неофициально, что называется, из тени, везде, где только возможно, прячутся за спину милиции. Думаю, что и документы «КГБ» у них на другие имена, вполне возможно, что и в ведомости на зарплату они под чужими именами. И, потом, расплата то ли будет, то ли нет, а, скорее всего — нет. Рядовая мелочь уж точно затаится и пересидит, при любых раскладах.

Которых, кстати, может не быть ещё и 10, и 20 лет. А тысяча долларов в месяц — её ведь платят сегодня и сейчас. У многих из них наверняка есть российское гражданство, рассчитывают уехать если уж совсем припрет. Да и что, собственно, их вдруг «припрет»? Больше четверти века уже ничего не происходит, никого не приперло, никто ни за что не понес наказания. Нет... они глобальной расплаты не боятся.

Они боятся, что их свои сольют, сожрут в конкурентной борьбе за теплое местечко, бояться что их подсидят, стуканут начальству о каком-нибудь их промахе, что они потеряют место. И они лавируют между незаконными действиями и формальной «законностью», как только могут страхуются и перестраховываются. А расплаты, которая коснулась бы всего «КГБ ПМР», расплаты за то, что они там были и в этом всём участвовали — нет, этого они не боятся. Верят, что Россия их прикроет.

Тролейбус в Терасполе. Фото: EPA/UPG

В тему: Приднестровье — геополитическое поражение Путина [4]

К сожалению, рассказ Петра типичен. Более того — он один из немногих людей в «ПМР» ещё сохранивших хоть какую-то способность к сопротивлению. Но он, скорее, исключение. За четверть века террора люди в «ПМР» запуганы и почти утратили способность сопротивляться. Они видят, что ни Молдова, ни Украина не борются по-настоящему против тех, кто творит беспредел. Нет ни персональных санкций, ни персональных уголовных дел доведенных до суда и приговора. Нет, наконец, даже попыток юридически закрепить за «КГБ ПМР» статус преступной организации.

А, между тем, это именно преступная организация. Допустим, что проект «ПМР» закрылся — каким угодно способом, включая и пресловутый «специальный статус» о котором так любят говорить европейские эмиссары. И что будет дальше?

А дальше — два варианта, и оба они скверные. Либо «КГБ ПМР» будет легализовано в «объединенной Молдове» — с предсказуемыми последствиями уже на всю Молдову и даже на соседние области Украины. Либо оно будет формально расформировано: тогда весь нынешний аппарат «КГБ» просто-напросто уйдет в тень и будет действовать уже из тени — и, за отсутствием «ПМР» в её нынешнем виде — уже в своих собственных интересах. По сути, это готовая сетевая структура, которая очень легко вольется в криминал, причём быстро станет его организующим стержнем и будет контролировать территорию нынешнего Приднестровья при любой власти. Это будет «ночная власть»: те, кто стучат в дверь по ночам.

И люди в Приднестровье сегодня прекрасно просчитывают эти варианты. И просчитывая их они боятся произносить фамилии функционеров «КГБ» и публиковать их фото, хотя установить их поименно вполне возможно. Но чтобы их установить, над этим надо работать. Приднестровью нужен специализированный сайт, по образцу «Миротворца» где бы выкладывались портреты и установочные данные членов этой организации, чья основная функция — творить беззаконие и произвол. Но понимания того, что это не блажь, а необходимость, сегодня нет, ни на каких уровнях. Ни в Молдове, ни в Украине. А это значит, что проблема Приднестровья надолго переживет само Приднестровье.

Впрочем, и сам проект «ПМР» сегодня вполне бодро себя чувствует, и помирать не собирается — несмотря на все публикации об отчаянном экономическом положении сепаратистского анклава.

Но действительно «отчаянное положение» там у рядовых жителей «ПМР», они на грани голода, а часто и за его гранью. А офицеры «КГБ» и «Следственного Комитета» получают по 1-1,5 тыс. долларов в месяц, их обеспечивают квартирами, они свободно (?) ездят по ЕС с молдавскими паспортами, пользуясь безвизовым режимом. Они отлично живут и положение у них хорошее. Зато те, кто рискует поднять голос против творимого ими произвола — те рано или поздно выходят из дома и просто исчезают.

—

Сергей Ильченко, украинский и молдавский публицист и политолог; опубликовано в издании Lb.ua [5]

---

В тему:

• Олигархи Приднестровья «прячут» бизнес в Украине [6]
• Приднестровье: «Я только через 20 лет понял, что делает Россия со своими «друзьями» [7]
• Прагматичное «безумие» Путина. Экономический аспект захвата Крыма [8]
• В Крыму не может быть нормальной жизни. Чем дальше — тем хуже [9]
• Россия — сосед с камнем за пазухой [10]