Имя этого поэта из украинского «Расстрелянного возрождения» в минувшие десятилетия не обошли вниманием литературоведы и исследователи политических репрессий в СССР. О талантливом художнике слова Олексе (Алексее) Влызько написано немало статей, очерков, книг. Однако осталась в его судьбе тайна, до сих пор так и не раскрытая. Это тайна... его расстрела.

Казалось бы, в чем загадка? Есть известное издание «...С порога смерти...» — книга о репрессированных литераторах, увидевшая свет в Киеве еще в 1991 году. Ее составил писатель Олекса Мусиенко, к сожалению, уже покойный, а немалый авторский коллектив готовил статьи на основе рассекреченных архивных источников — дел ГПУ—НКВД [2]. Издание, шитое суровыми нитками документов, априори должно внушать доверие, но...

В статье об Олексе Влызько бросается в глаза неточность: указано, что поэт после убийства Кирова был арестован вместе с большой группой таких деятелей украинской культуры, как Антон, Иван и Тарас Крушельницкие...

На самом деле Влызько взяли под стражу 6 ноября 1934-го, а покушение в Ленинграде на Сергея Кирова было совершено 1 декабря. И в биографиях Крушельницких в упомянутом издании читаем, что Ивана и Антона арестовали соответственно в 1933-м и 6 ноября 1934 г. — то есть раньше, чем получил пулю в Смольном партийный функционер Костриков (Киров — партийный псевдоним).

Вернемся к дате расстрела поэта. В книге «...С порога смерти...» читаем: «Выездной сессией военной коллегии Верховного Суда СССР на закрытом заседании 14 декабря 1934 г. Влызько был вынесен смертный приговор, который в тот же день был исполнен».

Авторский коллектив и уважаемый составитель издания в начале 1990-х очевидно не ознакомились с архивным делом другого украинского писателя — Григория Вакара (литературное имя Гро Вакар). Если бы тот пожелтевший томик вовремя попал в руки исследователей, в «скорбном синодике» (так скромно назвал свой труд Олекса Мусиенко) могла быть и фамилия авангардиста Вакара, автора романа «Поезда пойдут на Париж». И над настоящей датой расстрела Олексы Влызько, возможно, уже не ломались бы копья.

Казнь после допроса?

«...Тоді питалися:

союзник я чи ворог?

І знову

вперто пхали в яму, в рів»

Олекса Влызько

Юрий Лавриненко в антологии «Расстрелянное возрождение» осторожно написал, что «расстрел состоялся, наверное, 15 декабря». Эту же дату указывает Вадим Золотарев — автор научно-документального издания «Секретно-политический отдел ГПУ УССР: дела и люди» (2007). В книге Михаила Слабошпицкого о «Веньямине литературной семьи» и в некоторых других публикациях дата смерти поэта — 14 декабря.

В воспоминаниях Ларисы Крушельницкой «Рубили лес...» читаем, что приговор вступил в силу 17 декабря 1934 г.: «...в этот день 17 заключенных должны были расстрелять. Однако со слов жены Г.Косынки я знаю, что их расстреляли за день или за два... до приговора, приговор был лишь формальностью. Выстрелы прозвучали в подвалах Октябрьского дворца».

Олекса Влызько после возвращения из Берлина (1929, архивное фото)

Сохранились ли документы, которые подтвердили бы факт казни, совершенной до официального «закрытого заседания» выездного московского ареопага? Одно из таких возможных доказательств удалось найти в деле Г.Вакара № 50362-ФП, которое долгое время пылилось в хранилищах спецслужб, а ныне доступно в Центральном государственном архиве общественных объединений Украины. Автор этих строк нашел там лист машинописи — постановление от 8 декабря 1934 г., которое составил уполномоченный секретно-политического отдела (СПО) Акимов:

«Гор. Киев, 1934 года, декабря 8-го дня.

Я, уполномоченный СПО УГБ НКВД УССР — Акимов, рассмотрев показания от 20.ХI-34 г. и 7.XII-34 г. Влизька Алексея Федоровича, члена Киевской террористической группы украинской к-р организации „ОУН“, расстрелянного по приговору Военной Коллегии Верховного Суда СССР — нашел:

что в своих показаниях Влызько А.Ф. уличает в принадлежности Вакара Григория Васильевича к украинской националистической фашистской организации»...

Как следует из этого постановления, поэта допросили 7 декабря, а на следующий день уполномоченный приобщил к делу Вакара копию «признаний» сломленного следствием и казненного Олексы Влызько. Автора десятка популярных книг — «За всех скажу», «Живу, работаю», «Пьяный корабль» и других — могли убить между 7 и 8 декабря, возможно, ночью — на меже двух суток.

Кара — немедля!

Аббревиатуру ОУН, фигурирующую в тогдашних следственных делах, чекисты расшифровывали так: «Объединение украинских националистов». Антон Биленький-Березинский (позднее разоблаченный как лжесвидетель и агент-провокатор ГПУ—НКВД) на «допросе» у уполномоченного Николая Грушевского дал еще и расстановку сил в вымышленном «Объединении...»

Почему же поэта, не имевшего никакого отношения к ленинградскому убийству, так поспешно казнили? И только ли Олексу могли расстрелять в первой декаде декабря, если экзекуции совершались действительно «по приговору Военной коллегии Верховного Суда СССР»? Известно, что 5 декабря 1934-го в центральном органе ВКП(б) газете «Правда» вышло постановление ВЦИК СССР (в день смерти Кирова) о внесении изменений в уголовно-процессуальные кодексы союзных республик.

Предусматривалось, в частности, что дела о террористических организациях и актах террора против представителей власти должны расследоваться быстро — не более 10 дней. Эти дела слушались без участия сторон, приговор (высшая мера наказания) исполняли немедленно... Очевидно, Влызько попал под горячую руку подручных партии в вакханалии тех первых «кировских» казней, ставших предвестниками арестов и последующего Большого террора 1937–1938 гг.

Уполномоченный Акимов был подчиненным начальника 2-го отделения СПО Семена Долинского (Глазберга), а утверждал документ, составленный Акимовым 8 декабря, начальник отдела Борис Козельский (Бернард Голованевский). Оба руководителя-чекиста известны как фальсификаторы следственных дел.

В тему: Чекисты были мародерами: НКВД в 1937-м репрессировал граждан ради их квартир и сбережений [3]

В этом случае маловероятно, чтобы Акимов составил постановление задним числом и приобщил копию «показаний» Влызько к другому делу, задокументировав зачем-то факт расстрела, совершенного до официальной даты заседания «судей» в Киеве. Акимов 8 декабря не мог знать, как далее развернутся события и что будет обнародована официальная информация о «суде» над обвиненной в терроризме творческой интеллигенцией.

Наверное, так и лег в чужое дело документ, из которого видно, когда именно убит поэт. Последним днем его жизни могла быть роковая пятница... А через неделю так называемое закрытое выездное заседание подчиненных московского «служителя юстиции» Василия Ульриха скрыло факт, что фактически не все смертники тогда оставались живыми.

Параллели истории

В 26 лет светильник погас, оставив после себя «огонь в одежде слова»... Герой нашего повествования хотя и пребывал в плену иллюзий в отношении действующей тогда власти, имел также славу авантюриста, искателя приключений, франта и ловеласа. Из путешествия по Германии он привез ковбойскую шляпу, желтую кожаную куртку, френч и краги, за что автору сборника «Hoch, Deutschland» досталось от комсомольского святоши — критика Бориса Коваленко.

Те «марксистские заскоки» Олекса въедливо высмеял в сатирическом стихотворении «Подход к банану диалектически». А взгляды поэта на большевистский властный Олимп можно трактовать по-разному... Скажем, во Влызьковой «Книге баллад» (1930) читаем красноречивые слова «магометанина», возвратившегося из Мекки (подтекст поэзии поймет тот, кто умеет читать между строк):

«Але найбільше нещасна країна,

— це рідна країна моя. —

Хай здохне володар її.

— Ніколи не поклонюсь йому я»

В том же году в Харькове, как известно, состоялось сфабрикованное судилище над украинской интеллигенцией по сфабрикованному ГПУ [4] делу «Союза освобождения Украины». После ужасающего геноцида-Голодомора, устроенного в Украине партией «строителей социализма», Олекса Влызько не сдерживал разочарования властью: «Я комсомолец, но пусть они идут ко всем чертям с таким социализмом. Мерзость!» (из воспоминаний «Будни советского журналиста» — их оставил украинский редактор и писатель Анатолий Калиновский, творивший под псевдо Анатоль Галан).

«За что был Влызько расстрелян? — спрашивал и Виктор Петров, автор публикации, вышедшей в 1959 г. в Нью-Йорке. — У О.Влызько не было антисоветского прошлого Косынки. Он не принимал участия в вооруженной борьбе против советской власти, и критика не имела повода называть его „трипольским бандитом“. Опять-таки О.Влызько не занимался переводами с латинского языка и этим не проявлял буржуазной сущности поэта, отгораживающегося от современности.

О.Влызько был глухонемой (с подросткового возраста. — С.Ш.). Надо было иметь колоссальную внутреннюю духовную силу, чтобы восстать против себя самого, чтобы сломить себя, чтобы слово, беззвучное для себя, заставить звучать для других... Единственным способом объясниться было письмо. Он „разговаривал“ письмом. Писал на обрывке бумаги вопрос и читал написанный ответ. Он жил в абсолютной тишине, и даже в последний момент он не услышал выстрела, которым ему был размозжен череп»...

Упомянутого в статье литератора Гро Вакара, который был приятелем Олексы, казнили вместе с большой группой узников Соловецкой тюрьмы 3 ноября 1937-го на территории советской Карелии. Той холодной осенней ночью расстреляли и главу семьи Крушельницких — Антона и двух его сыновей Богдана и Остапа (еще двух сыновей, Тараса и Ивана расстреляли еще в декабре 1934-го в Киеве)...

За карельским озером Онего осенью 1997 года открыт мемориал «Сандармох», а 9 октября 2004-го трудами мирового украинства там установлен величественный памятник — гранитный Казацкий крест «Убиенным сыновьям Украины».

В тему: Одна пуля в две головы. 75 лет назад коммунистами расстреляна элита украинской нации [5]

... Случается, что проходят годы и десятилетия, прежде чем отыщутся ключи к ржавым замкам, которые со времен картавого вождя висят на кровавых тайнах красной империи. Той самой империи зла, которую в XXI веке захотелось возродить очередному кремлевскому фюреру.

Памятник жертвам репрессий около бывшего Октябрьского дворца, где в 1934 г. расстрелян Олекса Влызько (Киев, 2014)

Напомним воинственной нечисти, которая точит зубы на соседние земли: лучшие люди Украины, которых пыталась уничтожать чужая ей власть, и на Соловках [6] оставались национально сознательными аристократами духа. Они проклинали врага за его ненасытность и свирепость: «Но что бы ни делали, как бы ни свирепствовали, Украина-то — не их будет».

Прав был французский маркиз Астольф де Кюстин, автор книги о России 1839 года: «Сколь ни необъятна эта империя, она не что иное, как тюрьма, ключ от которой хранится у императора». И что бы ни врал миру нынешний «ключник» Кремля, как бы ни подпирал штыками трухлявые стены тюрьмы народов — ей не избежать справедливого приговора истории (Carthago delenda est). Остается в силе пожелание украинского поэта, актуальное для «ключника» еще той, большевистской, тюрьмы: «Хай здохне володар її. — Ніколи не поклонюсь йому я».

В тему: Преступление без наказания. Часть 1: большевики забрели в кровь своих жертв по ноздри... [7]

Олекса Влызько искренне верил в силу правды и по-сыновьи, до глубины души любил свою Отчизну. Это засвидетельствовало его проникновенное стихотворение «Прелюд», которым и хотелось бы закончить рассказ о несоловецком заключенном с такой до боли соловецкой судьбой...

«Коли я, знемігши, прибуду

На міст, що веде в небуття,

Про дещицю щастя забуду

В дарованій хвильці життя.

Забуду сполохані свята

У буднів на чорній межі,

Весінні дощі розілляті

На зранених площах душі.

Забуду хурделиці тризну

І все, що отут протекло.

Згадаю лиш матір Вітчизну,

Всю ласку її і тепло»

—

Сергей Шевченко, опубликовано в издании  Zn.ua [8]

---

В тему:

• Расстрелянное возрождение. Неизвестная история писателей из рассекреченных архивов КГБ [9]
• Профессор и паек [10]
• Удушение Украины как русская национальная идея [11]