Роман Синицын: Страна больна

1.00

Нет

“Реформы правоохранительной системы, которые проводила постмайданная власть, — фейк. Система жива. Региональные, местные, центральные элиты полностью срослись с криминалом и правоохранителями. Очень часто вообще невозможно различить кто это: бандит, полицейский или бизнесмен.”

Интервью издания ZN.ua [2] с участником Революции Достоинства, волонтером и одним из организаторов инициативы "Хто замовив Катю Гандзюк? [3]"

Мы просто решили познакомиться перед интервью. Признаюсь: в подробную биографию Романа Синицына мне еще только предстояло вникнуть. Я не из его фейсбучного пузыря. Была. Но знала, что он — один из организаторов инициативы "Кто замовив Катю Гандзюк?" и владеет полной информацией по нападениям на активистов в регионах.

В самом начале разговора нас прервал проходивший мимо незнакомый парень. "Кажется, я вас узнал. Вы Роман Синицын? — Да. ― Спасибо вам". Они пожали друг другу руки, и незнакомец так же быстро исчез, как и появился.

Теперь думаю, что и наша встреча сначала за столиком уличного кафе, а потом — в студии, определенно, должна была состояться. Ищите — и обрящете. Еще одно крыло радикальной истории Майдана. Такие, как Роман Синицын, пережив болезни роста, пройдя через Майдан, войну и столкнувшись лицом к лицу с беспределом постмайданной правоохранительной Системы, превратились в системных борцов с ней.

Такое ощущение, что я напала на какую-то жилу людей новой формации. Они молоды. Они активны. Они держат дистанцию. Они ошибаются. Они учатся. Они зарабатывают. И они говорят правду. Роман Синицын [4] достаточно выдержанно и спокойно скорректировал угол моего зрения. Без которого сложно объективно воспринимать и трактовать нашу новейшую историю. И это хорошая новость.

В День достоинства и свободы.

— Роман, как ты себя сегодня ощущаешь — в стране, в душе?

— Двойственно. Потому, что очень много открытых вопросов — и про достоинство, и про свободу.

— Как думаешь, за что тебе тот парень в кафе сказал "спасибо"?

— Ну, такое бывает. Каждый, наверное, за что-то свое благодарит. Возможно, за какую-то гражданскую позицию.

— За что и кого сегодня поблагодарил бы ты?

— В первую очередь людей, которые находятся в Донецкой и Луганской областях где-то в траншеях и окопах. Обычных бойцов и их командиров. Это на самом деле про достоинство и про свободу. Наверное, все.

Об ультрас "Волыни", радикалах и собственных табу на Майдане

— Общественный активист, блогер, ультрас, волонтер… Кто все-таки?

— Гражданин. Предприниматель. Зарабатываю себе как-то на жизнь и плачу налоги. Никогда не планировал становиться блогером, активистом или еще кем-то. На самом деле мне не нравится определение "общественный активист". Все, что со мной произошло, было спонтанно и удивительно.

— Из какой точки ты можешь начать свою историю?

— Наверное, из точки той страны, где я живу. Четко понимаю: корни всего, что сегодня происходит с Украиной, лежат в 90-х, в период накопления первичного капитала, бандитизма и пр. В том, что еще тогда определенные люди в один момент стали уважаемыми членами общества, меценатами, олигархами… И именно они в большей степени сегодня продолжают формировать повестку дня в стране.

— А ты как начал формировать собственную повестку? Когда стал взрослым человеком, который подумал о своей свободе?

— Взрослым себя почувствовал, когда стал зарабатывать свои первые существенные деньги где-то на третьем-четвертом курсе института. Ну, а слом внутри произошел как раз в период Майдана. Я не могу сказать, что был активным участником. Не был ни в какой "сотне". Но участвовал в некоторых столкновениях. В том числе первого декабря на Банковой, когда все называли нас радикалами и провокаторами. А потом оно все как-то очень быстро понеслось. И не только для меня, но и для большого количества людей в Украине. Кто-то пошел воевать, кто-то волонтерить, кто-то — хоронить близких… Это все смешалось во что-то такое большое и общее, что уже остановить нельзя.

В тему: Долгий путь Украины: от Революции распада к Революции достоинства [5]

— Я правильно подозреваю, что истоки твоего характера и темперамента родом из субкультуры ультрас? Из твоего футбольного периода?

— Вся эта история о футбольных хулиганах — страшилка, навязанная обществу СМИ. Есть такой стереотип, что все они там дурачки, которые бьют друг другу морды, крушат стадионы и что-то поджигают. Тогда как это — одна из пассионарных частей общества.

Да, в какой-то период жизни эти люди искали на стадионах адреналин, но, как показала практика, именно они стали движущей силой на Майдане. И на Банковой, и на Грушевского активные действия инициировали они. Потом многие из них пошли добровольцами на фронт и погибли. И здесь такие весы… Я не хочу оправдывать какие-то действия ультрас, когда они нарушают закон, но могу констатировать то, что наблюдал и в чем участвовал сам. На самом деле многих ультрас мало интересует сам футбол, больше — конфликтная и амбициозная околофутбольная тусовка.

— Ты достаточно легко произнес слово "закон". А Майдан на самом деле оказался далек от этого слова. Причем с обеих сторон.

— Ну да. Я устал ходить на эти бесконечные вече выходного дня. Это было как-то очень дико. Нужно сносить регионалов, а мы ходим и слушаем условных Кличко и Тягнибока, которые рассказывают, что скоро все будет как надо и международное сообщество нам поможет. И это в тот момент, когда начали пропадать люди, а активистов стали избивать. Это было очень странно, и я чувствовал, что Майдан будет радикализироваться. Это витало в воздухе. У нас фактически была бандитская власть, абсолютно криминальная. И сносить ее какими-то законными методами не представлялось возможным. Поэтому не было никаких иллюзий, и мы понимали, что закончить всю эту историю можно только силовым или каким-то гибридным путем, используя и уличные акции, и поддержку мирового сообщества.

Майдан

— У тебя были табу для твоих активных действий на Майдане?

— Знаете…в какой-то момент, возможно, их уже и не было. Я допускаю, что после того как появились погибшие, люди, забитые милицейскими дубинками… мы имели право на абсолютно симметричный ответ. Я говорю, возможно, даже об убийстве. Когда мимо тебя несут человека с оторванными руками и ты знаешь, откуда прилетела ранившая его граната (а спецсредства активно подвозились бортами из России в Жуляны), то какие-то моральные тормоза просто отключаются. Ты понимаешь, что это — война.

— Для тебя принципиальны вопросы, с какой стороны прозвучали первые выстрелы. Все вопросы, касающиеся расстрелов на Майдане, остались без официальных ответов. Что дает сегодня возможность всем желающим манипулировать фактами.

— Да, это большая проблема, что никто не понес наказание. Ни из топ-чиновников, ни из бойцов "черной роты" "Беркута". Следствие установило, что самое большое количество жертв было вследствие расстрелов из автоматов Калашникова на ступеньках возле "Жовтневого". Большинство из этих людей сейчас в России, в Крыму или в Белоруссии. Очевидно, что им дали возможность выехать. Эта рана не зажила у многих. И вопросов действительно больше, чем ответов.

— По-твоему, нужно расследовать действия обеих сторон? Потому что были заявления того же Бубенчика, которые сразу приглушили. Почему власть, которую Майдан привел на олимп, не расследовала эти преступления?

— Я не могу говорить в первую очередь о расследовании каких-то действий протестующих, основываясь, прежде всего, на пропорции количества жертв с той и с другой стороны. Это несравнимые вещи. Протестующие в подавляющем большинстве были не вооружены. Возможно, присутствовали, какие-то единичные случаи с оружием с нашей стороны. Но это уже на пике противостояния 18–19 февраля. Но в основном это были какие-то средневековые палки, щиты, рогатки, коктейли… А тут тебя фактически расстреливают из автоматов или снайперских комплексов.

Но следствие в любом случае должно провести всестороннее расследование. Насколько я знаю (а я общаюсь с адвокатами и юристами на этот счет), есть большие проблемы с этим. Новая власть так же не сильно торопится разбираться. Расследование практически остановлено из-за изменений в законодательстве. Присутствует элемент влияния третьей стороны на ГБР, куда должно быть передано дело расстрелов на Майдане.

Вообще, это моя самая большая претензия к предыдущему президенту Порошенко. Он зашел на должность на протестной волне. И у него был большой карт-бланш. В том числе и на проведение честного расследования. Почему власть его не использовала? Можно сказать банально, что у власти не было политической воли, но и вас, и меня интересует природа этого состояния. Возможно, не хотела делать публичными какие-то обстоятельства. Но я не верю в историю о каких-то грузинских снайперах, которые якобы стреляли в обе стороны и сознательно провоцировали конфликт. И я не просто не поддаюсь российской пропаганде, а много общаюсь с людьми, которые в теме расследования. Были проведены баллистические экспертизы, и фактов, которые бы подтверждали эту версию, нет. Плюс-минус, но вся картина преступлений на Майдане установлена. Речь идет о наказании виновных, но поскольку они не названы судом, действительно остается большое поле для манипуляций. И дальнейшего продуцирования страшилок.

— Тем не менее, элемент радикализма в Украине присутствует. Я просто хочу понять, куда мы с ним придем.

— Конечно, присутствует. Как и в любой другой европейской стране. У нас есть страны, где ультраправые формируют коалиции в парламентах или вообще составляют там большинство по результатам демократических выборов. Причем в странах, до которых нам еще очень далеко.

— Но в этих странах нет войны. Тебе не кажется, что жители Донбасса были напуганы историями с Сашей Белым и прочими? Я говорю о реальных фактах, а не о пропаганде.

— Давайте вспомним тот период. Не было полиции, не было СБУ, кто-то выехал за границу…У людей был огромный запрос на справедливость. Саша Белый еще раньше активно использовался российской пропагандой и СМИ как "пугало". Потому, что УНА—УНСО (и в том числе Музычко), принимали участие в некоторых конфликтах в Чечне и Грузии на стороне, воюющей против России. Россия сразу пугала мир Майданом, хотя вопрос России тогда там по большому счету и не стоял. Российские либералы были на Майдане. Я знаю много граждан России, которые воевали в добровольческих батальонах и потом погибли за Украину.

Конечно, все это использовалось на территориях Донбасса. И не только после Майдана 2013–2014 годов. А давайте вспомним 2004 год и "три сорта украинцев". Все это искусственно вбитый клин между одними украинцами и другими, которые просто смотрят разные телеканалы. Историю радикалов просто удачно подхватили и использовали. Даже если взять тот же "Правый сектор". Да, я мог бы спокойно тогда назваться руководителем "Правого сектора" Ирпеня и вещать где-нибудь от имени этой горизонтальной организации абсолютно не вождистского типа. Этих "правых секторов" было по стране… в том числе и чисто криминального направления. На самом деле все еще хорошо закончилось. Потому что на руках было очень много оружия. Последующая российская агрессия объединила какую-то часть этих людей, и они пошли на фронт.

— Получается, что все, кто был на Майдане, первыми и ушли на фронт?

— Не совсем. Я знаю очень много людей, которые не были на Майдане. Они восприняли как технологию Майдан, который вышел за деньги. Многие действительно осуждали силовые методы протестующих в отношении правоохранителей. Они не понимали, как это можно — кидать "коктейли" в полицию. Но они потом пошли на фронт.

О войне, волонтерстве и отказе Порошенко ломать Систему

— Твое ощущение начала войны и твоя волонтерская история?

— Я не думал, что это так надолго. История помощи фронту, как у всех тогда. Когда закончились свои деньги, опубликовал пост. Мне кажется, на тот момент каждый третий в Украине был волонтером. Это такая феноменальная история об объединении народа в какие-то самые страшные моменты.

— Тем не менее, созданная вами с Георгием Тукой организация "Народный тыл" была одной из самых больших в Украине. Кстати, как ты потом воспринял переход Туки на государственную службу? Его заявление, что он уйдет в отставку, если не будет расследован расстрел мобильной группы "Эндрю", осталось пустым звуком. Пока одни воевали и волонтерили, другие прокладывали пути контрабанде через линию разграничения.

— Мы ему советовали идти на этот пост. Считали, что это история про обновление власти. Что касается "Эндрю", то это личная тема Туки. Это был его друг. Он хотел, чтобы это преступление было раскрыто. Кроме того, называл в медиа фамилии людей, которые могли быть причастны к этому преступлению. Почему оно не раскрыто до сих пор? Для меня очевидно. Потому, что это такая же история, как с нападениями на активистов. На самом деле ничего с тех пор не изменилось. Скажем так, контрабандная индустрия действует. И там замешаны такие люди и мощные денежные потоки, что в какой-то прекрасный момент можно выйти на очень известных и влиятельных политиков, которые их контролируют. По моей информации из ООС — контрабанда ездит, все "окей". Сейчас еще более серьезно и централизованно, нежели тогда, когда расстреляли мобильную группу Галущенко.

— Ты разочарован?

— Я изначально не верил, что эти дела когда-то будут расследованы. Я реалист. Не было у меня иллюзий, что вот, уйдет Янукович — и заживем. Прекрасно понимаю какого-нибудь руководителя уровня ротного, у которого семья живет в общежитии и зарплата совсем немного тысяч. И тут ему привозят пакет денег и просят просто постоять, пока проедут две фуры. Соблазн на самом деле большой. Это люди.

— Ну, так, а на Майдан ты тогда выходил зачем? Раз все так по-человечески понятно?

— За день, за месяц, одним щелчком систему не изменить.

— За пять лет, Рома.

— Да, они зацементировали ту же самую систему, перераспределили потоки, добавили свои схемы. Не сломали хребет Системе. Отсюда — провал Порошенко на выборах.

— Ты пытался помогать ломать хребет в аттестационной комиссии МВД.

— Была такая идея, условно говоря, просеять работников милиции через сито — и создать новую полицию. На основе новых, чистых кадров. Я где-то полгода с волонтерами, юристами, журналистами провел в аттестационных комиссиях. Для нас эта не была история, про то, как майдановцы огульно кого-то увольняют. У нас были сбалансированные комиссии, где мы вместе с уже аттестованными полицейскими работали с людьми. Кого-то мы рекомендовали повысить, кого-то уволить. И я сейчас не говорю о низшем, даже среднем звене правоохранителей. Мы работали в комиссиях, которые занимались руководителями уровня областей и главка. Было очень много персоналий, по которым на столе лежали целые папки с фактами о незаконном обогащении, коррупции, крышевании наркобизнеса и проституции, связей с криминалом и прочим. Конечно, таких людей единогласно мы увольняли. Но, по нашей информации, 90 процентов из них очень быстро восстановились на работе через структуру административных судов. И даже получили денежные компенсации за незаконное увольнение.

Мы об этом кричали, говорили с Деканоидзе. Но приказ был прописан таким образом, что легко разбивался в суде. И, кстати, этот приказ готовил господин Клименко, который на тот момент возглавлял кадровый департамент Нацполиции, а сейчас — саму Национальную полицию. Они знали, что заложили бомбу замедленного действия, а мы — наивные, просто…

— …уверовали.

— Ну да. Но я не жалею абсолютно о потраченном времени. Потому, что именно тогда понял, насколько эта система страшная и людоедская.

— По сути, ты сейчас с ней и борешься, отстаивая права активистов, на которых были совершены нападения в 2017–2018 годах. Почему мы вернулись практически в ту же точку, из которой начинался Майдан?

— Потому, что все реформы правоохранительной системы, которые проводила постмайданная власть, — фейк. Система жива. Региональные, местные, центральные элиты полностью срослись с криминалом и правоохранителями. Очень часто вообще невозможно различить кто это: бандит, полицейский или бизнесмен? Это — одна ипостась. Зачистка информационного поля от людей, которые говорят правду, — прямое следствие сохранения Системы. Те, кто внутри нее, — чувствуют себя абсолютно безнаказанными. Можно сделать что угодно, и тебе за это ничего не будет. Можно сбить человека насмерть, избить неугодного, убить…

О Кате Гандзюк, давлении на власть и одиозных назначениях в регионах

— Катя Гандзюк заставила тебя так остро воспринять происходящее?

— Да. Если честно, до Кати меня все это почти перестало волновать. Я, конечно, понимал, что в регионах наступил неофеодализм, но где-то также сидела мысль, что часть историй с нападениями может быть искусственно раздута, и за ними может быть чей-то коммерческий интерес. История с Катей стала переломным моментом. Я с ней дружил, я ее хорошо знал. Мы познакомились сначала в Фейсбуке, а потом (во времена своего военного волонтерства) я обратился к ней с просьбой помочь нашим подшефным военным, у которых сломалась машина где-то возле Херсона. Она решила эту проблему за тридцать минут. Машина была отремонтирована, люди накормлены. После этого мы тесно общались. Для меня сам факт нападения и способ, которым оно было совершено… серной кислотой… стали каким-то рубежом. Я понял: если мы не доведем это расследование до конца, если мы не вздрючим всех, кто был причастен к заказу и покрывательству этого преступления, — грош нам цена. Вот и все. До этого я знал Стерненко, на которого трижды нападали в Одессе. И Катя с ним дружила. Я был в курсе происходившего, но не принимал активного участия.

— Что за люди входят в инициативу "Хто замовив Катю Гандзюк?"?

— Абсолютно разные люди. Все друзья Кати. Чиновники, юристы, бизнесмены, журналисты… Она имела большой круг знакомств и объединила абсолютно разных людей. Честно говоря, я не знаю ни одного примера, когда на одной протестной площадке стояли бы те, кого вы называете ультраправыми, рядом с ультралевыми. Обычно они друг друга бьют. Но сегодня все прекрасно понимают, что это проблема общая. Да, выстрелить, ударить, пырнуть ножом могут кого угодно и где угодно. Но всем одинаково страшно, что абсолютно никто за это не понесет наказания.

Страна больна. Это история о кризисе доверия к правоохранительным органам и кризисе справедливости. Однако год нашей борьбы показал, что бороться можно. Вся история с Катей — это пример "копняковой демократии". Когда мы что-то делали, часто радикально — чуть прокуратуру в Херсоне не захватили, закидав ее дымовыми шашками, и так двигали расследование.

— Дымовые шашки — это от бессилия?

— Разная природа этого. Скорее от отсутствия других аргументов. Улица остается последним аргументом. И здесь, опять-таки, грань между законом и его нарушением очень тонкая. Мы прекрасно понимали, что без медиа нам не справиться. А камеры, сорри, любят дымовые шашки и файера. Только так мы могли толкать расследование. Мы называли исполнителей, заказчиков, посредников, и правоохранители вынуждены были как-то реагировать. Без широкого публичного обсуждения и акций ничего бы не получилось даже с осужденными исполнителями и одним из организаторов Павловским, которого сейчас судят. Плюс международная поддержка, поскольку Катя несколько лет была сотрудником ООН.

Безусловно, пока дело валится, все не очень хорошо, но если бы мы вообще ничего не делали, то в тюрьме сейчас сидел бы ни в чем не повинный Новиков, которого в качестве "стрелочника" просто подставили "мусора". Извините, но нет другого подходящего слова для этих людей.

— А журналистка Марьяна Пьецух доказала его невиновность.

— Да, журналистка, а не полицейский. Но и сейчас заказчики — Мангер, Рыщук и Гордеев — на свободе. Посредник Левин — за границей. Организатор Павловский — не является на судебные заседания. Как-то так. Что дальше? Мы не остановимся. Мы будем продолжать приходить с акциями на Банковую. Уже к новому президенту. Мы будем ходить на суды. Их очень много. По разным эпизодам. Будем продолжать общаться с дипломатами. Пока есть некоторый сдержанный оптимизм по поводу того, что делает Рябошапка. Мы надеемся, что в ближайшее время будут предъявлены новые подозрения. И не только по делу Кати, но и по другим делам, связанным с расследованием нападений на активистов в регионах.

— После Кати нападений стало меньше.

— Да, после смерти Кати эту лавину, которая неслась, удалось остановить. Были нападения, но не с такой частотой, когда в Одессе чуть ли не каждый день кого-то резали и били. Где бывшие криминальные авторитеты Галантерник и Труханов контролируют практически все потоки и бизнес в регионе. Да в Одессе вообще нет государства Украина. Там совсем другое, феодально-криминальное государство. И все неравнодушные проукраинские люди, которые в разных формах об этом говорили — в Фейсбуке, в газетах, в телепрограммах, на митингах и прочем, — стали объектами нападений. Абсолютно разных, но системных и жестоких. В кого-то стреляли, как в Михайлика, кого-то машиной давили… И все это делалось по команде держателей региона и при полном содействии полиции. Все это давно и всем известно. Генпрокурор Рябошапка недавно заявил, что открыто уголовное производство по криминальной ситуации в Одессе и роли в ней топ-руководства города.

— При этом президент оставляет Авакова в должности.

— Это топ-претензия к Зеленскому. В моем рейтинге этих претензий достаточно много, но Авакова — на голову не натянешь. Мы на своих акциях озвучиваем этот тезис постоянно. И все эти рассказы власти о том, что это временная история, выглядят достаточно смешно.

— Аваков якобы должен "придержать радикалов".

— Зеленского пугают несуществующими историями, с которых мы, собственно, и начали наш разговор. Основная опасность — в Системе. Мы же видим, что происходит. Какие решения принимаются, какие происходят назначения. Мы же не наивные. Про МВД вообще нет смысла говорить. Люди, с которыми связаны жуткие домайданнные истории, крышевание эскадронов смерти, и прочее, служат. Господин Коваль кто сейчас? Заместитель главы Нацполиции? А господин Стрижак (который связан с криминалитетом и Крысиным) некогда возглавлявший уголовный розыск? Где он сейчас? Ой, а он в Херсоне возглавляет главное управление Нацполиции по Крыму. И таких историй на самом деле десятки, когда люди, у которых руки по локти в крови, себя очень неплохо чувствуют.

Но кроме полиции, есть и другие ведомства, в которых идентичные проблемы. Есть суды, которые уже сегодня выносят решения, абсолютно резонирующие с "линией партии". И мы понимаем, что да, есть звонки с Банковой. Я не вижу особенных поводов для радости. Не вижу, что ломается хребет Системы, — она снова цементируется. Конечно, есть какие-то позитивные шаги и решения. Но в общей массе их громкость и количество пока не гарантирует качества.

Об искусственном расколе общества, ценностях и страхах

— Ты как-то фиксируешь, как на все происходящее реагирует общество? 25 процентов "продвинутых" и 75 — "серой массы"? Ну, ты помнишь эту историю.

— Да нет никакого деления. Это вообще последнее дело — называть людей, голосовавших за Зеленского, какой-то пассивной массой. Все это сделали политтехнологи Порошенко. Потом у них появились семь процентов. Таким образом просто вбивался клин в общество. Мы, типа, элита, а остальные — дурачки. Ну, это смешно все звучит. Я сам не голосовал за Зеленского, но я знаю кучу людей, разных, адекватных, принимавших и не принимавших участие в Майдане, бизнесменов, мелких и крупных, волонтеров… Да у нас половина армии проголосовала за Зеленского! Все это люди, которые разочаровались. И они голосовали не за какого-то условного Голобородько. Для многих это была форма протеста. Да, за Порошенко — безвиз, Томос, относительная свобода прессы… Но этого крайне мало в той глобальной ситуации несправедливости в стране, которую мы с вами описываем. Поэтому не надо делить. Про людей другого сорта мы уже слышали.

— Одного и того же все мы хотим на самом деле.

— Вот нашу инициативу "Хто замовив Катю Гандзюк?" обвиняли в том, что мы — политическое движение, работающее против Порошенко. Но Юлия Владимировна оказалась намного дальновиднее Петра Алексеевича. Она сразу исключила главу облсовета Мангера из партии, в то время как Порошенко сделал это в отношении губернатора Гордеева и его зама Рыщука только после первого тура президентских выборов. И как нам рассказывали люди, которые в теме, он просто не хотел подавать сигнал партии, что сдает своих. Такая круговая порука. И это страшно. Но это уже прошлое. Теперь посмотрим, как поведет себя очередной президент.

— Какие для тебя основные маркеры его адекватности?

— Расследование дела Кати, слом Системы, минимизация влияния олигархов и монополистов разного толка на вектор движения страны. Безусловно, история с Россией и войной. Это на первом месте. Прогнозы технологов Петра Порошенко, что Зеленский придет и сразу сдаст страну, к счастью, не оправдались. Но есть основания считать, что Россия сейчас больше влияет на наши внутренние процессы. Я прекрасно понимаю мотивацию Зеленского, что он хочет закончить войну, и никто, наверное, сегодня не скажет, как правильно это сделать. Но меня в этой ситуации интересует только национальный интерес. Чтобы мы прямо или гибридно не слились под Россию.

— Социальный психолог Олег Покальчук в одной из статей дал совет Зеленскому начать искренне говорить с армией.

— С коммуникацией у них большие проблемы. Многочасовой марафон с прессой — это не про продуманную коммуникацию. В армии действительно есть много людей, командиров высокого ранга, которые не воспринимают Зеленского. Я их знаю. Достаточно и тех, кто мечтает о хорватском сценарии и освобождении территорий военным путем. Но это сотни и тысячи убитых. Это война в городе и пикеты матерей. Однако нет четкого алгоритма мирного урегулирования. Непонятно, что, как и зачем. Если выборы, то как? Контроль границы — тот же вопрос? Амнистия — на каких условиях? Поэтому не артикулирована история с разведением войск. Если это поможет дипломатической игре, то окей. Но какой?

— Ты достаточно сдержанно рассуждаешь об этом. Возвращаясь к началу нашего разговора и твоим радикальным корням, признаюсь, неожиданная метаморфоза.

— А радикально — это как? Я не военный и я не могу кричать, как это круто — пойти и освободить наши территории. Даже если я сильно хочу победы и поехать в Донецк, который мне очень нравится.

— Ты сейчас и ты пять лет назад — это два разных человека?

— Наверное, да. С возрастом мы все меняемся.

— У тебя сколько подписчиков в общей сложности во всех сетях? Какая у вас там атмосфера?

— Ну, тысяч сто примерно. Мы действительно все живем в своих мыльных пузырях. Фейсбук их и создает. У нас все неоднородно и турбулентно. Так же как и у вас, наверное. Вопросов и тем обсуждается много. Вот несколько друзей всерьез задумываются об эмиграции.

— А ты видишь будущее в этой стране? Свое? Своей дочки?

— Пока да. Есть очень-очень сдержанный оптимизм.

— Через год чем будешь заниматься?

— Мне бы не хотелось продолжать то, что я делаю сейчас. Честно говоря, мне бы хотелось заниматься бизнесом — и все. Но пока я не могу остановиться. Пока нет результата в том, что мы делаем сейчас.

— За тобой практически собственное медиа. Что ты чувствуешь, когда пишешь очередной пост для такой аудитории?

— Ничего особенного не чувствую. Понимаю, что можно на что-то повлиять. Не глобально, нет. Раньше, в 2015–2016 годах, можно было одним постом снять какого-нибудь негодяя. Сейчас — нет. Уже не боятся. Давно закрылись стеной. Денис Бигус вон практически каждую неделю выдает какую-то мега-жесть. Чаще это просто "бульк" — и все. Даже уголовные дела не возбуждаются хотя бы для видимости.

— Что ты за это время понял о власти? Как о категории?

— У меня много знакомых пошли во власть, и я понял, что она меняет людей. Почти всех. Они начинают мыслить по-другому. Я не знаю, почему так происходит. У меня никогда не было власти.

— Ты не идешь во власть потому, что боишься измениться?

— Я просто не вижу себя законодателем, хотя предложения войти в партийный список были. В исполнительную, с гарантиями на то, что можно зайти со своей командой и работать на результат, возможно. Даже не первым номером, а с тем, кому доверяю.

— Что ты о людях понял? Что мы такие слабые, раз готовы на стреме стоять, пока "две фуры проедут"?

— Не все. Я видел десятки историй с сильными людьми. Особенно в 2014–2015 годах в Донецкой и Луганской областях. Это истории о триумфе человека, триумфе воли. Я понял: главное, чтобы у человека были правильные ценности. И я, слава Богу, таких знаю. И в прошлой, и в нынешней власти.

В тему: ...Будущее, несомненно, принесет нам очередные качели [6]

— А какие для тебя правильные ценности?

— Это вы меня поймали на вопросе, когда я сказал о ценностях, а самому достаточно трудно их как-то сформулировать…

— Ну, попробуй… от сердца.

— Я их чувствую, а вербально трудно. Открытость, искренность…Когда человек с тобой искренен, когда нет этого второго, третьего дна, это окей, это понятно. Возможно, еще принципиальность [7], когда ты понимаешь все про схемы [8] и договорняки [9], но принимаешь решение не в их пользу. Ну, и честность. Власть [10] раздваивает человека, продуцирует неких двуликих персонажей. Когда ты на ток-шоу несешь одну чепуху, коллегам говоришь — другое, а думаешь вообще третье.

— Чего ты боишься?

— Боюсь ездить на похороны к своим друзьям и знакомым. Потому что за последние годы это случалось часто. Но это такая… плохая история… когда твоему другу двадцать или тридцать лет, и он мог бы еще жить...

— Ты боишься смерти?

— Нет. Зачем бояться неотвратимого?

— Смысл твоей жизни в чем?

— Тоже трудно… В том, чтобы что-то сделать лучше. Для каждого это по-разному. Кто-то сочинил симфонию, кто-то написал картину…Я вижу смысл жизни как раз в этом движении улучшения. Когда каждый на своем пути пытается что-то изменить.

—

Инна Ведерникова, опубликовано в издании ZN.ua [2]

В тему: