«… Рыл эти окопы, потом защищал их, жил в них и умирал.”

1.00

Нет

Фото: Писатель-фронтовик Виктор Некрасов

Солдат. Писатель-фронтовик Виктор Некрасов, автор «В окопах Сталинграда» — каким он был.

«Он не любил писать о „больших начальниках“ — генералах. Он видел простого солдата-труженика, который рыл эти окопы, потом защищал их, жил в них и умирал. Он сам им был». Вспоминает писатель Григорий Полянкер. Уникальные воспоминания Г. Полянкера об авторе честнейшей книге о войне Викторе Платоновиче Некрасове, записанные в Киеве 12 апреля 1989 года. Публикуются впервые.

«Дорогой Гриша! Я рад подарить тебе эту книгу не только потому, что я тебя люблю, а еще и потому, что эта книга вышла в те годы, когда ты не мог ее купить»

(Дарственная надпись на книге «В окопах Сталинграда», сделанная автором — писателем Виктором Некрасовым. Книга подарена им Григорию Исааковичу Полянкеру)*

«...После того, как я вернулся из лагеря (а сидел я под Воркутой), мне и была подарена эта книга... Сидел я вместе с другими писателями по состряпанному «делу» об Еврейском антифашистском комитете. Дело в том, что до войны я был главным редактором еврейского литературного журнала, который назывался «Советская литература». Он выходил на еврейском языке.

А после войны я был редактором еврейского журнала-альманаха «Штерн». Когда Сталин затеял свою сатанинскую трагикомедию с Антифашистским комитетом, обвинив Антифашистский комитет, всю войну боровшийся с фашизмом, во всех смертных грехах, были посажены лучшие еврейские писатели. Начались гонения на всю еврейскую интеллигенцию. Особенно ополчились на писателей. Они прошли все круги ада. И я был одним из тех, кого репрессировали.

В тему: Архивы в Украине: почему и как от нас прячут историю [2]

Это был страшный путь сталинских лагерей и тюрем. Меня арестовали осенью 1951 года, хотя давление на Антифашистский комитет началось еще раньше, в 1948 году. Киевская группа была посажена немножко позжее. Сюда, в эту группу, входил весь состав редколлегии нашего журнала. Я был арестован самым первым.

Со мной посадили Матвея Талалаевского, Спивака — крупного ученого, академика, член-корреспондента, доктора филологических наук. Сел и Нойцкер, кандидат филологических наук, тоже известный ученый, сидел и Лернер, сидел весь состав кабинета еврейской культуры Академии наук УССР. Арестовали группу одесских писателей. Среди них Ваннерман — очень крупный поэт, Губерман — драматург и поэт. В Черновцах арестовали Альтмана — прозаика, классика. Мало кто выжил ... Был учинен страшнейший погром еврейской литературы. Геноцид. Сжигали наши книги и библиотеки, закрывали наши клубы, театры.

Из лагерей я вернулся в конце 1954 года. С Виктором Некрасовым я был знаком гораздо раньше, когда он еще учился в строительном институте. Это был очень интересный молодой человек, который довольно рано начал пробу пера. Настоящим писателем он стал на фронте, хоть там, на фронте, он и не печатал свои произведения.

После тяжелого ранения и возвращения в Киев он стал серьезно заниматься литературой. Когда же он узнал, что нас, большую группу творческой интеллигенции, посадили, то для него это было как гром средь ясного дня...

Когда осенью 1954 года я был реабилитирован и вернулся в Киев (а вернулся я одним из первых), то Виктор Некрасов, который меня знал, через день прибежал ко мне домой. Он уже немало знал об этих страшных репрессиях, лагерях, тюрьмах. Он поздравил меня с благополучным исходом. И стал расспрашивать. С того дня мы стали друзьями.

Я ему рассказал свою эпопею. Он был потрясен. Ведь то, что творилось в киевских тюрьмах, подвалах КГБ — было страшно. Настолько страшно, что тот, кто не побывал там, представить себе этого ужаса не сможет. Эти темные, грязные, бесконечные подвалы на Короленко... Вы не знаете — уведут ли вас убить, вешать, терзать, пытать... Мы просидели тогда целую ночь. Он очень переживал, когда я ему об этом рассказывал, Да, с того дня мы стали друзьями.

Уже в то время он был членом президиума СП (Союза писателей — «А»), пользовался большим авторитетом. Человек благородной души, славной человеческой теплоты, скромности. Такого скромного человека, каким был Виктор, я не помню больше. Несмотря на то, что он был прославлен своим знаменитым романом «В окопах Сталинграда». К нему люди тянулись, тянулись со всех сторон. Писатели его обожали, читатели не давали покоя. На его квартире по улице Саксаганского всегда было много народа. Всем хотелось увидеть автора «Окопов», безусловно, самой лучшей книги о войне, написанной у нас.

«Окопы» сильны образами, бытовыми картинами, мастерством, языком и, вместе с тем, скромностью. Это настоящая книга без лишних прикрас. Это — вся правда о войне. В этой книге нет надуманных картин, как это бывало у многих писателей, писавших о фронте, о войне. Некрасов любил человека, и эта книга — о чувствах людей, ставших солдатами в силу обстоятельств. Он не любил писать о «больших начальниках» — генералах. Он видел простого солдата-труженика, который рыл эти окопы, потом защищал их, жил в них и умирал. Он сам им был.

У него было много друзей. Никогда он не оставался наедине — его окружали люди. И, главным образом, добрые люди. К нему приходили работяги, студенты всегда толпились у него. К нему приходили со своими бедами и радостями. Вика был очень привязан к людям, с которыми вместе учился в институте. В частности, он очень любил известного в Киеве архитектора Милецкого, детище которого — парк Славы, Дворец пионеров. Виктор очень дружил с писателями Москвы — Твардовским, например. Твардовский обожал его, ценил. Тогда все крупные писатели считали обязательным быть знакомым с Некрасовым. Это была немалая честь — дружить с ним.

Виктор страшно не любил чиновников. Он очень не любил А.Корнейчука, и даже о нем написал комическую пьесу, которую разыгрывал с товарищами у себя дома.

В Киев как-то приезжал Стейнбек, известный американский писатель, автор романа «Гроздья гнева». Он посетил Союз писателей с переводчиком. Дымил трубкой. Пришли Рыбак, Дмитерко и другие писатели. Был и Корнейчук, титулованный чиновник от литературы. Корнейчука представили Стейнбеку, сообщив полный, весьма обширный перечень его званий и должностей. Мельком взглянув на Корнейчука, Стейнбек попросил предоставить ему возможность поговорить с автором очень понравившейся ему книги «В окопах Сталинграда» Виктором Некрасовым ...

Виктор поддерживал все талантливое. Например, я его познакомил с художником Зиновием Толкочевым, имеющего мировую известность и славу, но долгое время непризнанного у нас в стране. Участник войны, художник-фронтовик. Случилось так, что вместе с передовыми частями армии он одним из первых вошел в Майданек. Он увидел горы ботинок, снятых с уничтоженных детей, горы очков, горы волос, снятых немцами с голов убитых женщин для набивания подушек...

Находясь там, Толкачев писал с натуры, писал, широко открыв глаза на то, отчего весь мир содрогнется позже, когда узнает. Измученные люди-скелеты, люди-тени, колючая проволока, газовые печи — все это ложилось на бумагу. И на какую бумагу! Своя у Толкачева быстро закончилась, и он в комендатуре лагеря подобрал разбросанные на полу бланки, на которых типографским способом была отпечатана фамилия коменданта.

И на сотнях эскизов, набросках, сделанных дрожащей от увиденного рукой — фамилия палача. Когда Виктор впервые побывал у Толкачева, увидел эти бланки — он жутко занервничал. До вечера он разглядывал зарисовки, много, беспрерывно курил. Вскоре в одном из центральных журналов (уже не помню, в каком именно, но, кажется, в «Юности») появилась статья Виктора Некрасова о творчестве Зиновия Толкачева, там же помещены были репродукции эскизов.

Именно благодаря Некрасову весь мир узнал о Толкачеве, его незаурядном таланте. Позже работы Толкачева вышли в художественных альбомах во многих странах мира.

Дружба Некрасова и Толкачева не прерывалась. Виктор пытался пробить бюрократические заслоны, мешающие работать Зиновию, запрещающие выставлять его картины и организовывать выставки.

В то время трудно было найти литератора, режиссера, который бы не тянулся к Некрасову. Его слово было для многих законом. Он обладал тончайшим вкусом и ценил и знал настоящее искусство. В каждом, сколько их ни есть, музее в Киеве он бывал десятки, многие десятки раз. История Киева до мельчайших подробностей интересовала его. Ведь именно он открыл для нас домик Булгакова на Андреевском спуске!

Когда в Киев приехал Евгений Евтушенко, с которым Некрасов был хорошо знаком, они вместе, в первый же день встречи, пошли к Бабьему Яру. Незадолго до этого Некрасов написал в одной из центральных газет о том кощунстве, которое совершается на месте гибели сотен тысяч людей — в Бабьем Яру, где кем-то недалеким было решено строить стадион, а вокруг него разбить парк с танцплощадками (!). То, что Евтушенко услышал от Некрасова и увидел своими глазами, настолько потрясло его, что им в один вечер была написана знаменитая на весь мир поэма «Бабий Яр».

Некрасов знал и дружил с Анатолием Кузнецовым, автором повести «Бабий Яр», при чтении которой у людей прерывается дыхание.**

Виктор Некрасов очень дружил с Аксеновым, с Синявским и Даниэлем. И, конечно же, с Солженицыным. Солженицын несколько раз приезжал к Некрасову. В саше тяжелые дни для Солженицына он приезжал к Виктору, жил у него. Вместе они гуляли по городу.

Я начал рассказывать о Корнейчуке. Конейчука Некрасов просто ненавидел как человека, который служит всем богам. При всех властях Корнейчук был на коне. Всегда он был депутатом Верховного Совета, членом ЦК. И гордился он не книгами своими, а должностями и званиями. Корнейчук никогда и никому не сделал добра. Наоборот — достаточно кому-нибудь в ЦК намекнуть ему, что тот и тот неугоден, как Корнейчук приступал к травле — выступал против неугодных, буквально топтал их ногами.

Пример. В Киеве с 1947 по 1949 год выходил альманах «Штерн» на еврейском языке. «Штерн» переводится на русский как «Звезда». Выходил он два раза в месяц. В одном из номеров альманаха мы поместили произведения автора, которому долгое время отказывали публиковать его вещи другие журналы. И на заседании президиума СП Украины без всяких предисловий поднялся Корнейчук и заявил, что журнал «Штерн» необходимо закрыть, так как на его страницах печатаются антисоветские, антикоммунистические произведения***. Не было никакой проверки. Редакция была сразу же растоптана, а редколлегия вскоре была посажена в тюрьму...

...Когда в Киев приезжали видные люди, они старались встречаться с Некрасовым. Он был интересным собеседником и очень простым и доброжелательным человеком. Не любил и отвергал официоз — ходил в сандалиях на босую ногу, отвергал галстук и пиджак даже на высоких собраниях.

Любил зимой ходить на лыжах.

Так как здесь ему работать не давали — целые легионы знакомых, студентов, писателей, художников толклись у него в квартире на Крещатике с утра до вечера, — он в летние месяцы уезжал то в Переделкино, то в Малеевку, и там работал. Но и в Переделкино под Москвой, узнав, что приехал Некрасов, к нему шло множество людей. Знакомых и незнакомых. И он всех их принимал. Никому не отказывал. Он мог днями ходить с какой-то старушкой, подыскивая ей квартиру; мог разбирать какой-то скандал и примирять враждующие стороны. И отдавал людям все, что у него было.

Особенно трудно ему было в последние годы. На Украине его не печатали. Вероятно, постарался Корнейчук. Да и некоторые другие тоже.

Особенно преследование Некрасова усилилось, когда он написал статью против довженковского «Моря». Довженко воспевал, по-сути, уничтожение сотен сел, деревень, на месте которых сотворили море (каскад водохранилищ на Днепре — «А»). У Довженко люди радуются этому морю, залившему их дома, а вместе с тем и сотни тысяч гектаров пахотных земель...

...В последние годы жизни здесь Некрасов очень бедствовал. В Москве его тоже перестали печатать. Его несколько раз хотели исключить из партии. К нему домой засылали мелких шпиков, подслушивали его разговоры, вызывали в горком партии и «прорабатывали». Упрекали в антисоветчине. И Некрасов решил на некоторое время уехать в Париж. Он не собирался эмигрировать, ведь он очень любил Киев. Его фактически изгнали. Не печатаясь, он не имел средств к существованию.

Будучи за границей, он высмеивал трилогию «нового писателя» Л.И.Брежнева****. Он попросту не переносил ни трилогию, ни автора. Вернее, презирал. Некрасов написал памфлет, в котором высмеивал «новый этап в развитии социалистического реализма», который ознаменовал выход этой злосчастной трилогии. Памфлет передавали на Союз западные радиостанции. Некрасов смело высмеял бездарность литературных проб генсека, тем самым обрекая себя на потерю гражданства СССР.

Многие из бывших друзей Некрасова посещали его в Париже во время загранкомандировок, хотя он не хотел, чтобы они это делали — ведь в группах были комитетчики (агенты КГБ — «А»), которые смотрели за ними. Посещая Некрасова, его друзья рисковали многим. Когда в Париже проходили какие-либо конференции с участием советских литераторов или встречи с ними, он, Виктор, приходил туда, но садился где-нибудь в дальнем, темном углу, чтобы его не видели его друзья, чтобы они, не дай Бог, не подошли к нему — он не хотел их подставлять под удар. Всегда за несколько минут до окончания таких встреч он вставал и уходил.

В конце 1987 года мне посчастливилось побывать в Париже. Я был там три недели. И очень хотел увидеть Некрасова, поговорить с ним. Но я опоздал на месяц с лишним. Он скончался. Его отпевали, как я узнал позже, в русской церкви. Похоронили на русском кладбище Сен-Женевьев. На этом кладбище похоронен Иван Бунин и многие другие русские литераторы ...

Из Парижа он не писал никому из нас: он знал, что эти письма могут попасть туда (в КГБ — «А»), могут быть прочитаны, и тогда нас ждали бы неприятности.

Когда он выступал в радиопередачах из-за границы, то никогда не упоминал фамилий своих друзей и знакомых — боялся навредить нам. Я часто слышал его голос... Много раз. Он говорил и на русском языке, и на украинском. Преимущественно — на литературные темы.

Мои ли рассказы о сталинских лагерях послужили отправной точкой для написания Виктором Некрасовым повести «Кира Георгиевна»? Нет. Кира Георгиевна была любимой женщиной одного нашего киевского писателя — Аркадия Добровольского. Его посадили, в лагерях он провел лет десять. Вернулся домой больной и надломленный. В Москве у него была любимая. Звали Кирой Георгиевной. Она его очень любила до ареста, любила и после. И он, бывший узник, приехал к ней, в Москву. У него ничего не было, кроме нее. А она уже вышла замуж и жила в роскоши. Они стали разными людьми. И любовь не состоялась. Вот на основе этой истории Аркадия Добровольского и была написана «Кира Георгиевна».

Хочу еще сказать, что за границей у Некрасова были большие разногласия с остальными сотрудниками «Континента» (журнал «Континент» [3] — «А». И ему пришлось уйти из редакции. С самыми ярыми антисоветчиками он тоже не дружил. Не сошелся. Ему было душно в тесном пространстве эмиграции. И умер он в одиночестве.

Я был после его смерти во Франции. Но на могиле не был. Не получилось...«

Примечания

* Книга вышла в 1954 году.

** Повесть А.Кузнецова «Бабий Яр» впервые была опубликована в «Юности» № 8, 9, 10 за 1966 год. После вынужденной эмиграции автора за границу его книги были изъяты из библиотечных фондов СССР и уничтожены.

*** Главным редактором журнала «Штерн» в то время был Григорий Исаакович Полянкер.

**** Книги-мемуары «Малая Земля», «Возрождение» и «Целина», автором которых считался Генеральный секретарь ЦК КПСС Леонид Брежнев (фактически же, на основе воспоминаний Брежнева, книги были написаны группой профессиональных журналистов).

СПРАВКА: Еврейский писатель Гершл (Григорий) Полянкер родился 15 февраля 1911 года в Умани, в многодетной семье сапожника. Начальное образование получил в школе рабочей молодежи. В 17 лет переехал в Киев, поступил на учебу в фабричное училище, стал рабочим 4-й киевской обувной фабрики, где в 1930 г. его приняли в ВКП(б).

В республиканской периодике опубликовал очерки и рассказы, которые составили основу первой его книги «Уголь» (на языке идиш). С 1934 года — один из первых членов новообразованного Союза писателей СССР. По окончании Киевского пединститута (1935 год) Г.Полянкер перешел на литературную работу. До 1941 года им написаны повести «Уголь» и «Шойл из Бапилля», книги рассказов «На том берегу», «От Днестра к Дунаю», «Дядя Яша», «Разлука». Он редактировал еврейский ежемесячник «Советише литератур».

Когда началась Великая Отечественная война, Г.Полянкер ушел добровольцем на фронт и дошел до Берлина. Григорий Полянкер воевал на Южном, Центральном, Первом и Втором Белорусских фронтах; награжден боевыми орденами и медалями. В его фронтовой биографии — сражения на Курской дуге и под Сталинградом, в Пинских болотах, участие в освобождении Варшавы, форсировании Одера, в боях на территории Пруссии и Померании, штурм Берлина. На одной из колонн Рейхстага появились на мамэ-лошн фамилия писателя Полянкера и слова: «Их бин гекумен фун Киев, генумен некуме фар Бабий Яр» («Я пришел сюда из Киева, чтобы отомстить за Бабий Яр»).

Демобилизовавшись в конце мая 45-го, Полянкер вернулся в Киев. Был участником знаменитого Парада Победы на Красной площади в Москве 24 июня в 1945 года.

Вместе с еврейским поэтом Ициком Фефером создал литературно-художественный альманах «Штерн» (был его главным редактором). В послевоенные годы издал книги «Сын Отчизны» и «Шмая-разбойник», которые были переведены на языки народов СССР.

15 ноября 1951 Г.Полянкер был схвачен на улице возле своего дома агентами МГБ; в квартире писателя устроили обыск. На первом же допросе Полянкеру предъявили стандартный для тех лет по отношению к деятелям еврейской культуры набор обвинений: антисоветская деятельность, буржуазный национализм, шпионаж в пользу международного империализма. Одиннадцать месяцев длилось следствие, Полянкер был осужден на 10 лет лишения свободы с конфискацией имущества. Отбывал наказание в лагере в Инте (близ Воркуты), где работал на угольной шахте. 21 ноября 1955 года Военная коллегия Верховного суда СССР своим решением дело писателя прекратила из-за отсутствия состава преступления.

В тему: ГУЛАГ, Долина Смерти — обвинение СССР в опытах над людьми. ФОТО [4]

***

Справка

Григорий Полянкер дожил до перестройки и успел опубликовать в московском еврейском журнале «Советиш геймланд» свои воспоминания «Тяжелые годы». Последний его роман — «Было когда-то местечко...» — был издан в 1991 году. Умер писатель 21 октября 1998 года в родном Киеве. (Леонид Школьник, «Еврейский журнал» [5]).

—

Материал подготовил Георгий Семенец, «Аргумент» [6]

В тему: