«Стреляли в сердце»

1.00

Нет

«Господи, ну за что их убивали?» — монологи родственников первых погибших на Майдане.

К 22 января 2014 года бои активистов Евромайдана с милиционерами на улице Грушевского достигли критической точки. В правоохранителей летели коктейли Молотова и петарды, в ответ они забрасывали протестующих светошумовыми гранатами и стреляли из помповых ружей. Сергей Нигоян [2] и Михаил Жизневский — были первыми погибшими на Майдане, несколько дней спустя от ран скончался Роман Сеник [3]. Международные правозащитные организации и историки называют этот день поворотным для Евромайдана — для многих его участников мирный протест после превратился в месть за гибель товарищей, насилие и жестокость распространились по всей стране. В рамках спецпроекта к годовщине Евромайдана издание «Ґрати [4]» рассказывает, почему спустя шесть лет следствие так и не установило, кто же виновен в роковых убийствах.

Иллюстрация: Владимир Кузнецов, Ґрати

Ранним утром той среды медики импровизированного госпиталя евромайдановцев на улице Грушевского безуспешно пытались вернуть к жизни 20-летнего студента Сергея Нигояна. Смерть зафиксировали в 6:30 , об убийстве сообщили в Печерский райотдел милиции, оттуда на место выехала следственно-оперативная группа.

К ее прибытию милиция начала очередное наступление на позиции протестующих, заняв в том числе и помещение госпиталя. Евромайдановцы перешли в контрнаступление и вскоре отбросили правоохранителей за линию баррикад из сгоревших автобусов. Новая волна столкновений оставила после себя один труп — беларус и член украинской националистической организации УНА-УНСО Михаил Жизневский [5] погиб около 9 утра, не дожив до своего 26-летия три дня.

В обед в Киевскую городскую больницу №17 привезли 45-летнего Романа Сеника — бойца 29-й сотни Самообороны Майдана. Спустя три дня, после нескольких операций, он умер.

На эту тему: Фильм «Михаил Жизневский. Воин света» [6]

Причиной смерти всех троих протестующих стали огнестрельные ранения — об этом практически сразу заявила столичная милиция, которая взялась за расследование. Правоохранители сразу же столкнулись с дефицитом свидетелей: евромайдановцы не шли на контакт, обоснованно опасаясь преследований за массовые беспорядки.

Уже на следующий день в МВД поспешили уточнить: Нигояна убили свинцовой картечью, а Жизневского — охотничьей пулей.

«Патроны, которыми причинены телесные повреждения обоим погибшим, на вооружении подразделений ведомства не находятся и милицией не используются. Кроме того, работники милиции и военнослужащие внутренних войск, несущие службу по охране общественного порядка, находятся там без табельного огнестрельного оружия», — заявил первый замначальника Главного следственного управления Виталий Сакал. Тогда же он впервые высказал версию: убить Нигояна и Жизневского могли сами протестующие, «с целью спровоцировать эскалацию конфликта и оправдать применение оружия митингующими».

Слова Сакала, были если не ложью, то полуправдой — журналисты уже несколько дней фиксировали, что правоохранители использует на баррикадах помповые ружья «Форт-500». В милиции их называли спецсредством для отстрела резиновых пуль, но оказалось, что стрелять из них можно любыми патронами 12 калибра, в том числе и заряженными свинцовой картечью.

Пулю, убившую Михаила Жизневского найти не удалось, но боеприпас, вытащенный из тела Романа Сеника, версию МВД опровергал. Журналист Аркадий Бабченко выяснил, что бойца Самообороны подстрелили специальной пулей 12 калибра для остановки автомобилей. Вслед за ним издание «Наші гроші» обнаружило тендерную документацию о закупке милицией подобных патронов [7] в 2012 году.

Тем не менее МВД продолжала искать убийц среди евромайдановцев. После интервью корреспондентки газеты «Вести» и журнала «Вести.Репортер» Инны Золотухиной с товарищами Жизневского, милиция начала разыскивать неизвестную женщину якобы застрелившую беларуса.

Милиция не смогла установить даже точное место гибели протестующих. Однако в начале февраля обнародовала результаты баллистической экспертизы [8]: все трое были убиты с близкого расстояния до 3 метров, об этом якобы свидетельствовали остатки пороха на их одежде.

Уже после победы Евромайдана расследование убийства Нигояна, Сеника и Жизневского поручили прокуратуре [9]. С декабря 2014 года им занималось управление спецрасследований ГПУ в рамках одного большого уголовного производства о событиях января-февраля 2014 года. Спустя почти три года начальник управления Сергей Горбатюк признался, что несколько лет следствие двигалось не в том направлении.

«Мы вели расследование в пределах именно тех экспертиз и, зайдя в тупик, поставили под сомнение их результаты. Назначили дополнительные судебно-химические экспертизы и не обнаружили следов, которые свидетельствовали бы о близком выстреле. Кроме того, есть разлет пуль в самом убийстве Нигояна — применялись охотничьи патроны, картечь, разлет дроби свидетельствовал, что стреляли с расстояния более 20-30 метров. Таким образом под подозрением именно правоохранители, которые находились на таком расстоянии», — говорил Горбатюк [10].

С тех пор следствие безуспешно пытается установить, кто же конкретно стрелял в протестующих летальными патронами. Как оказалось, 22 января на Грушевского находилось несколько тысяч правоохранителей из 11 разных подразделений, и никто из них не спешил свидетельствовать против коллег.

На эту тему: Кровавое Крещение: 6 приговоров на 240 потерпевших. Итоги боев на Грушевского 6 лет спустя [11]

Специальная мониторинговая миссия ООН по правам человека, которая начала следить за расследованием «дел Майдана» именно с первых убийств, в отчете за 2019 год [12] отдельно отмечала нежелание МВД сотрудничать со следствием.

«Тот факт, что некоторые работники полиции высокого ранга, подозреваемые или обвиняемые в различных преступлениях против протестующих, сохранили свои должности, могло иметь демотивирующее влияние на многих работников полиции в плане показаний по конкретным действиям как сотрудников «Беркута», которые были на месте преступления 22 января 2014 года», — говорится в документе.

Следствие не сообщало никаких новых подробностей по делу об убийствах Нигояна, Жизневского и Сеника последние два года. Родион Достатний, возглавлявший расследование ГПУ отказался от комментариев для этого материала, посчитав некорректным комментировать дело после расформирования управления спецрасследований. В Госбюро расследований, куда после реформы прокуратуры должны перейти все «дела Майдана» не ответили на запрос редакции до выхода статьи.

«Ґрати» обратились к родственникам первых погибших на Евромайдане, с просьбой поделиться информацией известной им, как потерпевшим в деле. Редакция публикует монологи отца Сергея Нигояна, а также сестер Михаила Жизневского и Романа Сеника.

«Правду невозможно узнать, бесполезно» — Гагик Нигоян. Село Березноватовка, Днепропетровская область

Иллюстрация: Владимир Кузнецов, Ґрати

Нет у меня никакой информации. Какая там информация, никто не будет это расследовать — сколько лет уже расследуют. Все это пустые понты. Я не знаю, это не мне решать, почему не расследуют. Я ни с кем не общаюсь по этому поводу и не хочу даже. Что это даст?

Хотел бы я знать, кто убил моего сына? Думаю, это лишний разговор. Все знают и толку какого?

Шесть лет прошло, хоть кого-то наказали за это (преступления во время Евромайдана — Ґ)? Я, сколько у меня возраст, в жизни не разу не бачил, чтобы сам кто-то себя наказал. Вот так и это дело будут расследовать. Они (правоохранители – Ґ) добре знают, кто это сделал. Бестолково это все, не хочу даже об этом вспоминать.

Какой толк во всем этом, что я буду говорить? Понимаю, для вас это будет материал, работа, а для меня, ни туда-ни сюда будет. Думаю, правду невозможно узнать, бесполезно, чтобы за это кого-то наказали. Вообще. Там (в руководстве правоохранительных органов — Ґ) все друг с другом связаны.

Шесть лет назад ко мне походили адвокаты и что толку с них? До сих пор никого не наказали. А через 10 лет и забудется об этом все. Сегодня уже забыли.

У меня нет даже статуса потерпевшего, я сто процентов уверен, что это ничего не даст.

«Ничего особо не поменялось, если до сих пор не выяснили» — Наталья Жизневская. Гомель, Беларусь

Иллюстрация: Владимир Кузнецов, Ґрати

В первый раз милиция позвонила нам в январе 2014 года, когда сообщила о смерти моего брата. Они спросили, чей это номер телефона и все. Звонивший не представился, потом я пыталась перезванивать на этот же номер, но там не отвечали, глухо. Дальше мы выясняли уже все сами — через интернет, через знакомых.

Уже весной мама с папой поехали в Киев на встречу со следователями. На первых порах их эти встречи не устраивали. Поначалу следствия как такового не велось. Я помню, как они были возмущены до глубины души и говорили, что следователь был такой, что абсолютно не хотел вести дело. Вплоть до того, что звучала фраза: «Одним быдлом больше, одним меньше»; и так далее, и что ему за это не доплачивают.

После этого я помню, что поменялись следователи — в конце 2014 — начале 2015 года. Но нас все равно не особо часто информировали о ходе расследования. Мои родители, в основном, узнавали все, когда ездили в Киев — примерно два раза в год. У них был официальный статус потерпевших в деле, после смерти родителей (Михаил Жизневский-старший умер 8 апреля, Нина Жизневская — 4 мая 2018 года — Ґ) в позапрошлом году я ездила в Киев, переписала заявление и тоже стала потерпевшей. Но меня тоже с тех пор особо не информировали, все закончилось просто переоформлением бумаг.

Последняя информация — это то, что брата застрелили специальной пулей, но кто ее выстрелил — не установлено. Все это было известно фактически еще в 2014 году, спустя пару месяцев после его смерти.

Как следователи объясняют отсутствие прогресса? Да никак. Они ничего не могут объяснить, и после переоформления документов со мной никто не связывался.

Я лично сразу для себя поняла, что убийство моего брата связано с высшей украинской властью, с политикой, которая тогда была на Украине. И ничего особо не поменялось, если до сих пор не выяснили. Если его (Виктора Януковича – Ґ) уже давно свергли, а выяснить до сих по ничего не могут, то какой ответ напрашивается? Самый очевидный.

Они (следователи – Ґ) уже ничего и не выяснят, если им неизвестно ничего. Одно из двух: либо им известно, кто убийца, и они это скрывают, либо неизвестно, и тогда вряд ли, спустя шесть лет, удастся что-то узнать. Поэтому я считаю, что все расследование — одна сплошная фикция, только вид делают, что работают по этому делу.

Тоже самое и у нас милиция. Расследование об убийстве Михаила они не заводили. Даже по актам вандализма (могилу Михаила Жизневского несколько раз разрисовывали вандалы — Ґ) десять раз вызывают, одни и те же факты перебирают, одно и тоже переспрашивают: может, вы сами узнали, кто это сделал? Глухари.

Вы знаете, какая сложная обстановка у нас в стране? Поэтому даже если в милиции кто-то и нормально относится, то старается этого не показывать. Ведь, у нас если мент — хороший мент, то его быстро вышибут с работы. У нас хорошие люди там не работают, особенно следователями. Как они относятся к тому, что убийцами, возможно, были их коллеги? Стараются об этом не разговаривать. У нас здесь все, вы же знаете, все шито-крыто. Я даже не уверена, что перестали прослушивать мой телефон. Очень долго прослушивали, дурдом целый был. Мы с подругами специально на конкретные женские темы вести разговоры, чтобы они смущались.

Если следствие все-таки установит виновных, то это, конечно, будет иметь большой резонанс. Если это окажутся бывшие милиционеры и докажут, что власть дала приказ вести огонь на поражение. Будет ли это иметь последствия в Беларуси? Не знаю — у нас тут пороховая бочка замедленного действия, и когда она выбухнет неизвестно. То, что у нас здесь сейчас творится — это дурдом. А для Украины — даже не знаю, у вас все так меняется. Беларуси это ничего особо не даст, у нас тут люди до того забитые, загнанные. Это ужасно. Кто может, тот уезжает, чтобы не жить в этом беспределе.

Даже самый мирный протест у нас пресекается — всех участников распихивают по тюрьмам. У вас такого уже нет, а у нас продолжается. И это страшно. Безнаказанность убийства Михаила — назидание как участникам протеста, так и милиции. Это действует в обе стороны: предупреждение для тех, кто участвовал и для тех, кто потом будет это расследовать.

«Мы по-любому будем знать, кто это сделал» — Леся Лисак. Львов

Иллюстрация: Владимир Кузнецов, Ґрати

На эту тему: Первые убийства на Майдане. Почему не найдены убийцы Нигояна, Жизневского и Сеника? [13]

В самый первый раз я увиделась со следователями 23 января. Когда 22 января Романа ранили, то уже на следующий день я была в Киеве. Приехала, а ему как раз делали операцию — ампутировали руку. Буквально через 10 минут после того как я пришла в больницу, приехали следователи. Их было двое, говорят: «Вы должны пойти с нами». Будто я должна ехать с ними в участок, давать показания. Какие показания? Во-первых, я приехала в больницу не к вам и не давать показания. Убрались они, уехали, через десять минут вернулись уже трое или четверо. Приезжали несколько раз в течение часа и все больше: «Вы должны, как это вы не знаете? Как это вы не знаете, с кем он там был? Где это произошло? А кто видел? А кто с ним был? Дай телефон». Грузили по полной.

Не знаю, каким образом мне удалось их отбить. Возможно, действительно волновалась очень, как пройдет операция. Сказала, что не поеду с вами, и откуда я могу знать, где это произошло, как он упал и откуда стреляли. Это вы милиция, и вы должны это расследовать — это ваша работа. Это была первая встреча с органами. Только через три дня, 25-го, когда забрала тело Романа из морга, уже тогда дала первые показания.

А на первой встрече в генеральной прокуратуре в мае 2014 мне рассказали о версии, что якобы Романа убили сами майдановцы. Следователь так и сказал: «Ну вы знаете, по нашей баллистической экспертизе, сделанной еще во времена Януковича, в него стреляли с расстояния трех метров, и скорее всего, в него стреляли протестующие. Я сразу ответила: «Этого не может быть, и не несите вы, уважаемый, ерунды». Это было сказано в наглой форме и завершен наш разговор был тем, что «вы не надейтесь, что когда-то это преступление будет раскрыто».

Для меня это был шок. Но, наверное, это придало мне какой-то злости, какой-то уверенности, что так не будет. Я получила статус потерпевшей по делу, для меня это было принципиально. Начала собирать разные материалы, просматривать миллионы видео в интернете, все что могла найти. И все возила следователям.

Их у меня до 2017 года сменилось четверо, они мне говорили разные глупости. Были такие, которые приходили на два месяца, ничего не изучали и вообще, наверное, дела в руки не брали. Хотя я в Киеве, в генеральной прокуратуре была каждый месяц. Ездила три года, звонила Горбатюку: я буду, я приеду вот такого-то числа. Он предупреждал следователей. Или же звонила следователям: хочу видеть дело. Это заставляло их что-то делать. Я писала заявления о повторной баллистике, заставляла показывать мне дело, привозила новое видео, заставляла их вместе его пересматривать. Говорила, где я видела на них Романа, или что-то подобное. Следователям приходилось меня терпеть, хотели они этого или нет.

С 2017 года у меня был один следователь — Родион Достататний, и слава Богу, что он у меня есть, и он такой. Только от него я услышала, что первая экспертиза неправдива. Именно он пересмотрел так же, как и я, семь миллионов видео. И он полностью изменил направление расследования. Именно благодаря ему была проведена повторная баллистическая экспертиза, которая подтвердила, что убийства 22 января были совершены не с близкого расстояния и не со стороны майдановцев, а именно снайперами, асами. Потому что там были такие выстрелы, которые любой наугад не сделал бы.

Благодаря Родиону мы уже точно знаем, что Роман стоял рядом с Жизневским, когда Михаила убили. Роман был свидетелем этого, они стояли в метре друг от друга у тех автобусов. Есть видео, где они стоят рядом и бросают эти бутылки. Их подстрелили с другой стороны баррикад, стрелял именно обученный, выдрессированный человек. Это был прицельный выстрел на поражение. Стреляли в сердце, но, возможно, Роман наклонился в тот момент, и пуля попала в артерию. Я это, например, так понимаю. Но выстрел был в цель, на смерть.

Я не знаю, будет ли наказан убийца, но мы по-любому будем знать, кто это сделал. Хотя бы какое подразделение, кто был командиром, кто отдал приказ. Хотя, кто отдал приказ мы уже знаем — Янукович и его команда.

Все, что сделала МВД в свое время до мая 2014: львовская милиция вызвала меня на допрос. Записали все, что я сказала — вот и все сотрудничество со мной. Никто не помогал.

Летом прошлого года я нашла телефон бывшего руководителя закарпатского «Беркута» (в 2012-2014 году командиром роты милиции особого назначения «Беркут» в Закарпатской области, был Василий Шаленик; согласно декларации [14] он работал в полиции по крайней мере до 2019 года — Ґ). Я знаю, что в тот день он был на Грушевского. Я его попросила меня выслушать и понять. Он говорит: «Я все сказал полиции, мне нечего скрывать, я живу там-то и там-то, можете приехать ко мне в любое время». Я его просила дать хоть какую-то подсказку: возможно, вы что-то видели или общались между собой. Поняла, что он ничего не знает, Бог ему судья. Возможно, я поеду когда-нибудь к нему, пообщаюсь вживую.

Со львовскими я не имею желания встречаться. С командиром Пацеляком (командира роты «Беркут» во Львовской области Ростислава Пацеляка прокуратура обвиняет в превышении власти, препятствовании протестам и журналистской деятельности во время столкновений на Банковой 1 декабря 2013 и мирного шествия 18 февраля 2014, его дело с 2016 года слушается в Святошинском суде Киева — Ґ) я никогда не общалась. Понимаю, что толку от этого никакого. Я знаю этого человека, эту семью и… До него доходит, рассказывают, что огромный позор, что среди нас (львовян — Ґ) есть такой человек. Но без толку. Я еще когда в 2014-м встретилась с ними в Генеральной прокуратуре, когда посмотрела в эти лица без глаз, то поняла, что это не люди, а твари.

На эту тему: Дела Майдана: по ту сторону баррикад [15]

Конкретно по нашему делу, я понимаю, что установить истину трудно, потому что с января по февраль, когда у власти стояли прихвостни Януковича, они зачистили, все что можно. Убрали за собой все. И ни по документам, на по оружию найти что-то невозможно. А еще, потому что Роман пошел на Грушевского один, без своих друзей. Был хаос, и рядом не было никого знакомого. Если бы кто-то был, то точно показал бы: вот мы стояли тут, он упал сюда, выстрел был оттуда. Я миллион его друзей переспросила. Все говорят: «Ой, он наш побратим»; но свидетельствовать в милиции в 2014 году никто не хотел — боялись люди. А сегодня уже забывается. Есть объективные причины.

Каждое преступление должно быть наказано. Безнаказанное зло порождает новое зло. Если мы не накажем убийц, то они будут убивать и дальше. А во-вторых, Господи, ну за что их убивали? За то, что они хотели быть свободными в своем государстве. Так не должно быть.

—

Игорь Бурдыга, опубликовано в издании Ґрати [4]

На эту тему: