Китай ведет цифровую войну против уйгуров, тюркского мусульманского меньшинства. Центр цифрового сопротивления находится в Стамбуле, в Турции, где живут сбежавшие из Синцзяна женщины.

Синцзян, тюркский регион на северо-востоке Китая живет под колпаком. Каждое сообщение, каждое слово, каждое движение его обитателей проверяется под микроскопом — власти ищут экстремизм. Миллион уйгурских мусульман держат в концентрационных лагерях. В это время в Стамбуле община женщин, сбежавших от преследования в Восточном Туркестане, ведет цифровое сопротивление, пишет Сoda [2].

Нурджамал Атавула помнит, как купила свой первый смартфон. Это был 2011 год, она жила в Хотане, городе-оазисе в Синцзяне. Она фотографировала детей и обменивалась смайликами с мужем, когда он уезжал по делам. В 2013 году Атавула установила WeChat, главное китайское приложение для общения. Сразу после этого пошли слухи: правительство может узнать, где ты находишься, по своему телефону. Сначала она им не поверила.

В начале 2016 года полиция начала регулярно проверять дом Атавулы. Мужа вызвали в полицейский участок. Полиция сообщила ему, что его переговоры в WeChat подозрительны — он регулярно общался со своими турецкими друзьями, китайские власти считают такое поведение потенциально экстремистским. Дети Атавулы стали бояться полицейских.

Нурджамал Атавула в Стамбуле

Семья решила переехать в Турцию. Муж Атавулы, боясь, что ее тоже могут арестовать, послал ее первой, пока он оставался в Синцзяне и ждал, пока детям сделают загранпаспорта.

В тему: Большой брат - уже под кожей [3]

«В тот день, когда я улетела, мужа арестовали»,— говорит Атавула. Когда она приехала в Турцию в июне 2016 года, ее телефон сломался, и, когда его починили, оказалось, что все ее друзья и родственники удалили ее из своих WeChat. Она осталась в Стамбуле одна, и ее цифровая связь с Синцзяном была перерезана. В конце декабря 2016 года ей удалось поговорить с матерью по скайпу 11 с половиной минут — если не считать этого, связь была полностью перерезана. «Иногда я чувствую, что те дни и часы, которые я проводила с семьей, с мужем — это только сон, и что я была одна с первого дня моей жизни»,— говорит она.

Сейчас тридцатилетняя Атавула живет одна в Зейтинбурну, небогатом квартале в европейской части Стамбула. Тут живет самая большая уйгурская община в Турции. Всего их тут около 34 тысяч.

Атавула не может связаться  с родственниками — ни по телефону, ни через WeChat, ни через другие приложения. «Мне очень грустно, когда я вижу, как люди общаются с родственниками по видеочатам. Почему я не могу даже услышать голоса своих детей?»— говорит она.

Для синцзянских уйгуров любой звонок на некитайский телефонный номер может стать причиной немедленного ареста — даже несмотря на то, что формально это законно. Власти считают такие действия подозрительными, потенциально экстремистскими. Китайские уйгуры удаляют своих родственников-эмигрантов из чатов и соцсетей. И уехавшие даже не пытаются поддерживать контакт, боясь, что китайские власти накажут их родственников. Это только один из способов, которым правительство Си Цзиньпина поддерживает слежку за уйгурами в Китае, и это сказывается на жизни уйгуров по всему миру.

Зейтинбурну, район, в котором живет Атавула, усыпан ресторанами и кафе уйгурской кухни: лагман, бараний шашлык и зеленый чай. Часто можно увидеть сепаратистский флаг уйгуров: голубая версия турецкого флага. Он в Китае запрещен и символизирует Восточный Туркестан — запрещенное в Китае название, которое Уйгуры дают своей земле.

Зейтинбурну

Синцзян по-китайски значит «Новая граница», он оказался под контролем Коммунистической партии Китая в 1949 году. Во второй половине двадцатого века независимость уйгуров была угрозой, которую Партия воспринимала всерьез. Правительство пыталось ассимилировать уйгуров при помощи массового переселения ханьцев, китайского большинства, в Синцзян.

В девяностые в Синцзяне случились бунты и столкновения уйгуров с полицией. В документе [4], опубликованным китайскими властями в марте, правительство назвало эти бунты «антигуманными, антисоциальными и варварскими действиями», совершенными группами сепаратистов. «Международная Амнистия» описала [5] протесты в Синцзяне в 1997 году как мирные демонстрации, которые полиция превратила в бойню. Уйгурская активистка-изгнанница Ребия Кадир заявил, что «никогда не видела таких злодеяний в своей жизни». «Китайские солдаты избивали демонстрантов».

После 11 сентября китайское правительство подхватило риторику Джорджа Буша и устроила свою собственную «войну с терроризмом» — против сепаратистских групп в Синцзяне. В 2009 году в Урумчи, столице региона, случились кровавые межэтнические столкновения. Это событие назвали «китайским 11 сентября». Полиция закрыла город, выключила интернет и отключила сотовую связь. Это стало началом новой политики контроля уйгурского населения — цифрового.

WeChat — от свободы к тотальной цензуре

Последние годы китайское правительство успешно борется с исламским экстремизмом при помощи смартфонов. В 2011 году китайский айти гигант Tencent Holdings запустил приложение под названием WeChat (по-уйгурски оно называется Undudar). Оно быстро стало важнейшим способом связи в Китае.

Запуск WeChat стал «моментом огромного облегчения и свободы»,— говорит Азиз Иса, уйгурский ученый, изучавший использование уйгурами WeChat [6] вместе с доктором Рэйчел Харрис в лондонском университете SOAS. «Никогда раньше у уйгуров не было таких возможностей использовать социальные медиа», — говорит он, описывая, как уйгуры всех возрастов и уровней достатка открыто обсуждали все, от политики и религии до музыки.

В 2013 году приложением пользовались около миллиона уйгуров. Харрис и Иса увидели устойчивый рост исламского контента, «по большей части аполитичного, но иногда — открыто радикального и оппозиционного». Иса вспоминает, как его начал беспокоить националистический контент, хотя он уверен, что речь шла о менее, чем одном проценте всех сообщений. Большая часть уйгуров «не понимала, что власти следят за ними»,— говорит он.

Свободное общение в WeChat продолжалось около года. Но в мае 2014 китайское правительство создало специальный отряд [7] для борьбы со «злоупотреблениями» в мессенджерах, в особенности для борьбы со слухами и информацией, приводящей к насилию, терроризму и порнографии. WeChat и его конкуренты обязаны были позволить правительству следить за деятельностью юзеров.

Мюессер Миджит, 24 (имя изменено, чтобы защитить ее семью) была студенткой в Стамбуле. Она уехала из Синцзяна в 2014 году, незадолго до начала репрессий. Пока она училась в Китае, она и ее уйгурские друзья уже начали использовать компьютеры и телефоны с осторожностью. В частности они боялись, что их исключат из университета, если поймают за обсуждением религии. Брат Миджит, которого призвали в синзцянскую полицию в конце нулевых, предупреждал ее следить за языком в сети. «Он всегда говорил мне ничего не говорить о религии и вообще быть осторожной»,— говорит Миджит. Она не принимала участия в религиозных чатах в WeChat. Если друзья посылали ей сообщения на мусульманские темы, она их немедленно удаляла и делала жесткую перезагрузку телефона всякий раз, приезжая домой в Синцзян на каникулы.

В тему: Китайский вызов. Поднебесная и Интернет. Часть 1 [8]

Создание государства слежки

Слежка за уйгурами не ограничивается телефонами. Миджит помнит, как впервые познакомилась с технологией распознавания лиц летом 2013 года. Ее брат пришел домой с дежурства в полицейском участке с прибором немного больше смартфона. Он отсканировал ее лицо, ввел ее возрастную категорию «от 20 до 30». Прибор немедленно показал всю информацию о ней, включая домашний адрес. Брат предупредил ее, что скоро эта технология будет запущена по всему Синцзяну. «Вся твоя жизнь будет записана»,— сказал он ей.

Китайцы создали эффективные технологии распознавания лиц и массово применяют их в Синцзяне

В мае 2014 китайские власти запустили компанию борьбы против терроризма. Она появилась в ответ на несколько атак, приписанных уйгурским боевикам: наезд террориста-самоубийцы на пешеходов на площади Тяньаньмэнь в 2013, атаки с ножом на железнодорожной станции Кунмин, взрыв на рынке в Урумчи. Власти выбрали мишенью уйгуров, казахов, кыргызов и другие тюркские этнические меньшинства в Синцзяне.

Миджит в Синцзяне стали обыскивать каждый день. Она решила уехать доучиваться в Турцию. Когда она в 2015 приехала на каникулы, она увидела приборы для распознавания лиц, вроде того, что ей показал брат, каждые сто метров. Ее лицо отсканировали в тот момент, когда она въехала в город. «При выходе из автобуса всех проверили, одного за другим»,— рассказывает она. Кроме того, всех сканируют при входе в супермаркет, торговый центр, госпиталь, любое общественное место.

Амина Абдувайит, 38 занималась в Урумчи бизнесом. Сейчас она живет в Зейтинбурну. Она помнит, как ее лицо впервые отсканировали и внесли в полицейскую базу данных. «Это было как в цирке»,— вспоминает она. «Они просили пялиться в камеру так и сяк. Они просили засмеяться, и ты смеялась, просили посмотреть грозно — и ты пучила глаза».

Абдувайит попросили также сдать в полицию образцы ДНК и крови. Китайское правительство придумало масштабный план по созданию полного биометрического портрета уйгурского населения Синцзяна чтобы облегчить поиски тех, кого оно считает нонконформистами. «Полицейский участок был полон уйгуров»,— рассказывает Абдувайит. «И все сдавали анализы крови».

Напоследок Абдувайит попросили дать полиции образец голоса. «Они заставили меня читать газету вслух в течение одной минуты. Это был репортаж об аварии на дороге. Мне пришлось прочесть его три раза, полицейские думали, что я специально говорю не своим, низким голосом.

Китайская компания iFlytek — гигант на рынке искусственного интеллекта — держит примерно 70% рынка распознавания речи в Китае. Именно он отвечает за развитие программного обеспечения, распознающего речь в Синцзяне. В августе 2017 года Human Rights Watch нашла сведения [9] о том, что iFlytek поставляет технологию распознавания голосов в полицейские участке в Синцзяне. iFlytek  открыл офис в Кремниевой долине в 2017 году и не скрывает, что работает «под руководством министерства общественной безопасности» и создает новые технологии для безопасности и идентификации, говорится на китайском сайте компании [10].

Human Rights Watch также считает, что эта компания вместе с китайским Министерством общественной безопасности разрабатывает систему прослушки телефонных разговоров. «Многие партийные и государственные лидеры включая Си Цзиньпиня инспектировали и хвалили инновационную работу нашей компании»,— говорится на сайте Iflytek.

В тему: Китайский вызов. Поднебесная и Интернет. Часть 2: Огненная стена [11]

Халмурат Харри, уйгурский активист, живущий в Финляндии, побывал в городе Турпан в 2017 году и поразился психологическому эффекту от почти постоянных полицейских проверок. «Ты чувствуешь себя под водой»,— говорит он. «Ты не можешь дышать. Каждый вдох ты делаешь очень осторожно». Он вспоминает, как поехал с другом в пустыню, друг сказал, что хочет посмотреть закат. Они закрыли телефоны в машине и ушли пешком. «Мой друг сказал: “скажи мне, что происходит снаружи? Другие страны знают о том, как преследуют уйгуров?” Мы разговаривали с ним пару часов. Он хотел пробыть в пустыне всю ночь».

Чтобы превратить Синцзянь в самый контролируемый регион на планете, была построена грандиозная сетевая структура безопасности. К 2016 году только в Урумчи было установлено больше 160 000 камер, говорят эксперты по китайской безопасности Адриан Зенц и Джеймс Либолд.

После того, как Ченя Цюаньго назначили региональным секретарем КПК в Синцзяне, власти наняли более 100 000 специалистов по безопасности разного уровня, затраты на безопасность выросли на 92% и составили 8,6 миллиардов долларов [12]. Это только часть грандиозных инвестиций в безопасность [12]по всему Китаю, в 2017 году они составили рекордные 197 миллиардов долларов. За китайцами сейчас следят 173 миллиона камер. В ближайшем будущем китайское правительство надеется добиться [13] 100% видеопокрытия всех «основных общественных мест».

Ограниченная занятость, тотальная слежка, миллион человек в концлагерях, эмиграция женщин — так выглядит Восточный Туркестан сегодня

Для уйгуров, впрочем, ограничена еще и занятость. По словам Зенца, большая часть хороших работ требуют свободного знания китайского — а многие уйгуры им не владеют. Одним из немногих вариантов остается служба в полиции, то есть слежка за своими.

В тему: Китай намерен перевернуть мировой экономический порядок [14]

Цифровые ГУЛАГи Китая

В августе 2018 года Комитет ООН по ликвидации расовой дискриминации выпустил заявление, в котором говорилось, что не менее миллиона уйгуров содержится в огромных лагерях, «окруженных завесой секретности». После этого в октябре 2018 года китайское правительство заявило [15], что у него действует «программа переобучения и подготовки» и выпустило закон, легализующий эти «центры подготовки».

В сентябре 2018 года доклад Human Rights Watch выпустила доклад [16], описывающий нарушения прав человека в Синцзяне в масштабе, невиданном со времен Культурной революции. По мнению группы, создание лагерей «переподготовки» показывает решимость Пекина переделать регион по своему образу и подобию.

54-летняя Гульбахар Джалилова, уйгурский торговец одеждой из Казахстана, провела год, три месяца и десять дней в лагерях в Урумчи. Сейчас она живет в Стамбуле. Согласно ордеру на арест, выписанный на нее Бюро общественной безопасности Урумчи, ее задержали за «подозрительное вовлечение в террористическую деятельность в регионе». Полиция обвинила ее в отмывании денег через одну из ее сотрудниц в Урумчи, которую тоже арестовали.

Джалилову отправили в каншоусуо [17], так называются временные центры содержания заключенных в столице Синцзяня. В течение следующих пятнадцати месяцев ее переводили в три разных лагеря в Урумчи. Держали ее в камере 3 на 6 метров, в которой одновременно сидело, поджав ноги под себя, до 50 человек.

С тех пор, как Джалилову выпустили в августе 2018 года, она ведет блокнот, в который записывает имена всех женщин, которые делили с ней камеру. Она записывает причины ареста, среди которых, например, установка приложения WhatsApp, заблокированного в Китае, хранение трудов уйгурских ученых и религиозный контент в телефоне.

В камере 3 на 6 метров держали до пятидесяти женщин одновременно

Она помнит четыре видеокамеры на стенах и телевизор, установленный над дверью. «Вожди в Пекине видят вас», — говорили ей охранники. Раз в месяц они играли заключенным речи Си Цзинпина и заставляли их писать покаянные письма. «Если ты плохо писал, тебя наказывали»,— говорит Джалилова. «Можно было писать только «спасибо Партии за это», «я очистился от скверны того-то или сего-то» и «Я буду другим человеком, когда меня выпустят»».

Ее освободили в августе 2018 года, после чего она сразу уехала в Турцию. В Казахстане она не чувствовала себя в безопасности: власти этой страны обвиняют в том [18], что они депортируют уйгуров в Синцзян на расправу.

Побег в Турцию

Официальной статистики по лагерям не существует. Но добровольческая база данных жертв Синцзяна [19] получила свидетельства 3000 уйгуров, казахов и других мусульманских меньшинств, сообщивших о своих пропавших родственников. По этим данным 73% задержанных — мужчины.

При этом большинство тех, кто сбежал в Турцию в последние годы — женщины. Местные активисты считают, что две трети уйгурского населения Турции — женщины, при этом у многих в Китае остались мужья.

Некоторые из них тайно бежали из Синцзяна по земле, через Китай и Таиланд в Малайзию, прежде чем улететь в Турцию. В Зейтинбурну они делят квартиры, пытаются нелегально работать портнихами в местной текстильной индустрии. Женщины, приехавшие без мужей, считаются среди уйгуров «вдовами». Их мужья застряли в Синцзяне, и они не знают, живы они или нет, на свободе или в заключении.

Тридцатипятилетняя Калбинур Турсун уехала из Синцзяня в апреле 2016 года со своим младшим сыном Мохамедом, у него одного был загранпаспорт. Она оставила в Синцзяне мужа и детей. Она была беременна седьмым ребенком, дочерью, которую она назвала Марзия. Калбинур боялась, что ее заставят сделать аборт: у нее уже было намного больше трех детей, которых китайские власти разрешают заводить семьям в сельской местности по новому закону [20].

Когда Турсун только приехала в Турцию, она звонила мужу каждый день через WeChat. Калбинур думает, что его арестовали 13 июня 2016 года: именно тогда она с ним последний раз разговаривала. После этого друг сказал ей, что мужа приговорили к десяти годам тюрьмы в результате ее отъезда. «Я так боюсь, что дети меня возненавидели»,— говорит она.

Турция считается более безопасным местом, чем другие мусульманские страны, включая Пакистан и Саудовскую Аравию, чьи лидеры недавно дезавуировали уйгурскую проблему. Уйгуры приезжали в Турцию волнами из Китая с пятидесятых. Тут им не дают разрешения на работу, многие из них в результате найдут убежище в Европе или в США.

Несмотря на то, что Турция традиционно выступала защитницей уйгуров, которых турки считают дальней родней, президент Реджеп Тайип Эрдоган не решается всерьез выступить в защиту кузенов, особенно по мере того, как улучшаются торговые отношения Турции с Китаем. 9 февраля 2019 года Хами Аксой, пресс-секретарь турецкого министерства иностранных дел [21], прервал дипломатическое молчание. «Уже не секрет, что больше миллиона Уйгурских Тюрков подвергаются произвольным арестом, пыткам и политическому промыванию мозгов в лагерях и тюрьмах»,— говорится в заявлени Аксоя.

Его китайская коллега Хуа Чуньин опровергла это заявление два дня спустя [22] и назвала его «беспочвенным обвинением, основанным на лжи». Она подчеркнула угрозу «трех злых сил» — терроризма, экстремизма и сепаратизма — для Китая и других стран». В результате китайской политики в регионе, по словам Хуа, «жители Синцзяня обретают чувство безопасности, счастья и пользы… сияющая улыбка на лица местных людей — самый красноречивый ответ на эти слухи». Хуа также подчеркнула террористическую угрозу, с которой сталкивается Турция, тоже мультиэтническая страна. «Если она будет придерживаться двойных стандартов в борьбе с терроризмом, она навредит и себе, и другим».

Амина Абдувайит записывает видеообращение

Амина Абдувайит, у которой был свой бизнес в Урумчи, боялась свободно разговаривать, когда приехала в Турцию в 2015 году. Первые два года после бегства она не смела даже поздороваться с другим уйгуром на улице. «Хотя я была уже далеко от Китая, я еще жила в страхе и боялась слежки»,— говорит она. Хотя сейчас она боится меньше, WeChat она не открывала уже полтора года.

Другие пытались использовать приложение, чтобы связаться с семьями, но ручеек информации все пересыхает. В 2016 согласно исследованию [23] Citizen Lab, исследовательского центра  в университете Торонто, который занимается методами контроля информации, WeChat начал цензурировать юзеров по ключевым словам. Среди них любые слова относящиеся к уйгурским проблемам: бунты в Урумчи в 2009, бунты в Кашгаре в 2012, любые слова, связанные с исламом.

В Зейтинбурну сорокадвухлетняя швея Турсунгул Юсуф,  вспомнает, как, начиная с 2017 года, звонки от родственников стали все более короткими и напряженными. «Они говорили «У нас все нормально, мы в безопасности». Был свой шифр: если кого-нибудь посадили в лагерь, говорили «он попал в больницу». Я говорила: «понятно». Мы не могли свободно говорить. Моя старшая дочь написала «Я бессильна» в своем статусе в WeChat. Потом она послала мне одно сообщение — «Ассалам» и удалила меня.

Турсунгул Юсуф показывеат последнее сообщение, полученное от родни

Другой шифр в WeChat использует смайлики: падающая роза означает, что кого-то арестовали. Темная луна — отправили в лагерь. Солнышко — «я жив». Цветок — «меня выпустили».

С каждым днем сообщения становились все более таинственными. Иногда родственники получали цепочку пропагандистских лозунгов Коммунистической партии Китая — после чего собеседник пропадал навсегда. Живущая в Вашингтоне активистка Айдин Анвар вспоминает, что в тех случаях, в которых раньше уйгуры писали «иншалла», они теперь пишут КПК (Коммунистическая партия Китая). Ей несколько раз удавалось поговорить с родственниками, и это звучало, по ее словам, так, «будто из них вынули души». По мессенджеру часто передавали изображения граната: это партийный символ единства, идея, что все национальные меньшинства и ханьцы должны жить бок о бок в гармонии, «как зерна граната». К концу 2017 года большая часть турецких уйгуров потеряли связь со своими семьями в Китае.

В тему: Как социальные сети помогают диктаторам [24]

Решимость и стойкость

В уставленной книгами квартире в Зейтинбурну Абдувели Айюп, уйгурский активист и поэт, учит Амину Абдувайит, бизнесменку, сбежавшую из Синцзяна после того, как полиция взяла у нее образец ДНК. Они снимают видео, которое они планируют загрузить на фейсбук. Айюп снимает на смартфон, Амина сидит за столом и вспоминает, как ее родной Урумчи стал «цифровой тюрьмой». Абдувайит рассказывает, как они боялись включать свет рано утром, чтобы полиция не подумала, что у них утренняя молитва. Она перечисляет всех пропавших членов семьи — она думает, что они все находятся в центрах перевоспитания.

Абавайит одна из сотен уйгурок в Турции — и тысяч во всем мире — решивших выложить свои истории в интернет.

Эта цифровая революция продолжается уже год. Живущий в Финляндии активист Халмурат Харри думает, что он был первым уйгуром, снявшим кино о себе в интернете [25]. «Я требую свободы для моих родителей, свободы для уйгуров»,— говорит он в телефонном видео, снятым в ванне в его квартире в Хельсинки. После съемок он побрил себе голову в знак протеста. «Потом я позвонил другим уйгурам и попросил их снять свои собственные ролики», — говорит Харри.

Такие фильмы, снятые в уйгурских кухнях, гостиных и спальнях, начали появляться на ютубе, в фейсбуке и в твиттере. Айюп описывает как в начале люди прикрывали лица и боялись, что их голоса узнают. Но со временем они становились храбрей.

Джин Бунин, ученый, работающий в основном в Бишкеке и в Алматы, ведет с добровольцами Базу данных жертв Синцзяна [26] и собрал тысячи признаний от уйгуров, казахов, киргизов и других мусульманских меньшинств.

«Есть свидетельства того, что правительство готово дать послабление тем, чьи родственники записали такие видео»,— говорит Бунин. Он сказал, что людей отпускают через 24 часа после того, как такие признания появляются онлайн.

В последнее время Китай начал активную программу пропаганды в защиту своих действий, очевидно, реагируя на западное внимание. На прошлой неделе Reuters сообщил [27], что правительство пригласило европейских дипломатов посетить регион. Перед этим губернатор Синцзяна Шохрат Закир заявил, что лагеря — это на самом деле «школы-интернаты».

Харри завел хэштег #MeTooUyghur, призывая уйгуров по всему миру потребовать доказательств того, что их семьи живы.

Важнейшим источником солидарности для диаспоры стали группы в Whatsapp, утоляющие информационный голод изгнанников.

24 декабря 2018 года Калбинур Турсун — женщина, оставившся в Синцзяне пятерых детей — сидела в магазине женской одежды, которым она управляет в Зейтинбурну, и листала уйгурскую группу в Whatsapp. Она проверяет ее утром, вечером и десятки раз в день, потому что обновления и новые видео появляются непрерывно.

Она включила видео с целой комнатой играющих уйгурских детей. Голос за кадром кричит «Бизи! Бизи! Бизи!» (по-китайски это значит «нос») и дети показывают на себе. Турсун была поражена. Слева она обнаружила свою шестилетнюю дочь Айшу. «Ее эмоции, ее смех… это была она! Это было как чудо»,— говори она. «Я столько видела дочь во сне, я не думала, что я когда-нибудь увижу ее в жизни». Прошло два года с тех пор, как она последний раз слышала голос дочери.

Это видео одной из «Школ маленьких ангелов» в провинции Хотан, примерно в 500 километрах от Кашгара. Утверждается, что в ней держат около трех тысяч уйгурских детей [28]. Турсун не знает, как далеко забрали остальных детей. В интервью Радио Свободная Азия китайский чиновник рассказал, что уйгурские сиротские приюты охраняются полицией «для безопасности».

В отличие от многих других уйгуров-изгнанников Нурджамал Атавула смогла связаться с семьей после того, как WeChat у нее отключился. Она использовала древний способ: написала письмо и отправила его с курьером. В конце 2016 года она услышала о женщине из Зейтинбурну, которая регулярно ездит к родителям в деревню в Синцзяне. Она попросила женщину доставить письмо ее семье, та согласилась. Атавула написала брату, стараясь сделать так, чтобы никак не выдать его пограничникам в случае, если письмо найдут.

«Когда я писала письмо, я думала, что живу в средневековье»,— говорит Атавула. Она отдала женщине-курьеру письмо, подарки детям и деньги, которые она отложила для семьи.

Месяц спустя она получила ответ. Уйгурка, которую она называет сестрой, провезла письмо от брата, спрятав его в пачке салфеток.

Атавула послала еще одно письмо — но после третьей поездки женщина пропала. Атавула не знает, что с ней случилось. Она все еще пишет семье, но только в своем дневнике, надеясь, что когда-нибудь дети прочтут эти письма.

Прошло больше двух лет с тех пор, как Атавула получила письмо от брата. Она бережно хранит его, все так же в салфетках.

Милая сестра

Как ты? После того, как ты уехала из Урумчи, мы не могли с тобой связаться, но как же мы были рады получить твое письмо. Мне столько надо тебе сказать… может быть, когда мы встретимся, мы сможем все сказать друг другу. Ты сказала, что скучаешь по детям. Пусть бог даст тебе терпения. Мама, я и все наши так по тебе скучаем. Мы надеемся на тебя и гордимся тобой. Пожалуйста, будь сильной и не беспокойся о детях.

—

Изобель Кокерелл, фото и иллюстрации: Наташа Уигодер, Изобель Кокерелл; опубликовано в издании  Сoda [2]

---

В тему:

• Распознавание лиц. Как в Китае готовятся арестовывать за будущие преступления [29]
• Китай и цифровой кодекс строителя коммунизма. Как создадут людей нового поколения [30]
• Как Китай спасает страну от микрокредитов [31]
• Цифровой мир - тотальный контроль и никакой приватности [32]
• Обратная сторона Сети или Четыре всадника Инфокалипсиса [33]