Яна Сидоркина познакомилась с жителями Крыма, для которых полуостров остаётся украинским, и узнала, как они пережили вторжение российских войск и как им живётся сейчас.

ВЛАДИСЛАВ ДУНАЕВ, 19 ЛЕТ, СИМФЕРОПОЛЬ

Когда захватили крымские органы власти в Симферополе, я, мягко сказать, офигел. Не мог себе такого представить, потому что здесь никогда ничего подобного не происходило. На последних парламентских выборах в ещё украинском Крыму партия Аксёнова набрала 4%. А тут этого человека поставили главой полуострова. Я был на митингах возле здания Кабинета Министров в Симферополе 26-го февраля 2014-го года.

Народу было много и с той, и с другой стороны (сторонников Украины и присоединения Крыма к России — прим. J & W). Много стычек было, двоих человек задавили насмерть. Потом обе стороны договорились разойтись, но ушли только сторонники Украины. Представители русских организации через полчаса вернулись, оцепили здание и стояли там до вечера, пока здание не захватил российский спецназ. Без шевронов, конечно же. Эмоциональное состояние моё после этого было ужасным — первая в жизни настоящая депрессия, а не просто плохое настроение. Просыпался с мыслями, что потерял родину.

На учёбу потом ходил, как овощ, завалил сессию, потому что полгода появлялся в университете лишь один день в неделю. Несколько раз мне звонили с неопределённого номера. Сначала спрашивали: «Бандеровец?», я отвечал: «Нет», и бросал трубку. Хоть я и украинец, но я либеральных взглядов.

Потом звонили — и просто молчали. Какой-то звук был в трубке, будто из подвала с вентиляцией. Я, в итоге, поменял номер телефона. Про бытовую жизнь — молчу. Банковских карт с оборотом Крым-Украина уже нет в принципе, никакого почтового сообщения нет, оплатить что-либо в интернете невозможно. Я ничего не могу получить из Украины, приходится ехать туда лично.

Автобусы ходят только до границы, чтобы доехать до Чонгара (пропускной пункт), нужно сделать две пересадки. Есть прямой автобус, но билет на него стоит до 400 рублей — это очень дорого. Цены выросли невероятно. Раньше я жил на 500 гривен в неделю, а теперь мне не хватает двух с половиной тысяч рублей. Почему остался? Потому что у меня тут друзья, круг общения.

В Крыму немного людей, которые жалеют об аннексии, но мои друзья и знакомые — жалеют. Хотя если бы сейчас была кнопка «вернуться в 27 февраля 2014 года», я бы без раздумий нажал на неё, забрал бы документы и перевёлся в Украину. Понимаю, что зря остался. Население в Крыму невероятно «ватное» — просто заповедник Советского Союза. Тут три компартии баллотировались летом в парламент: КПРФ, Компартия Леонида Грача и КПСС. Кстати, по поводу «ущемления русского языка».

Я — русскоязычный, вся моя семья говорит без акцента, даже отец, который живет в Украине — на чистом русском говорит. И никто никогда мне не сказал, что я москаль. Газеты, журналы, новости, радио, книги — всё на русском было в Крыму. Чтобы найти украинскую книгу, приходилось облазить весь город. Поэтому когда мне говорят, что «бандеры бы тут насадили фашизм» — я кручу пальцем у виска. Особенно, если это говорит кто-нибудь из Барнаула.

В тему: Крым — разбитая витрина [2]

АЛЕКСЕЙ СЕРЕДА, 21 ГОД, КЕРЧЬ

Невыносимо стало. Скандалы с близкими, инициированные не мной. Я поначалу что-то пытался доказать, но только хуже делалось. Поэтому тему аннексии мы теперь просто стараемся в разговорах обходить. С родственниками из России я вовсе перестал общаться. Они даже угрожали мне и моей маме расправой, причем один из них работает в полиции РФ.

Началось всё из-за какой-то ерунды, из-за моего спора с двоюродной сестрой, затем подключились её родственники, среди которых был как раз тот самый полицейский. Он начал мне угрожать, я не придал этому значения. А через неделю к нам домой пришли, стали душить мою маму, повалили её на пол. Кое-как она отбилась. Звучит невероятно, но тут и не на такое люди способны. Все будто с ума посходили. Я сейчас в Харьков перевёлся учиться, домой приезжаю только на лето.

АНДРЕЙ НЕЧАЕВСКИЙ, 45 ЛЕТ, ОСОВИНЫ

Я сам из Донецка, переехал в Крым с женой десять лет назад. Построили дом за Керчью, в дикой местности, зимой там ни души. Как вдруг в феврале 2014-го каждую ночь над нами начали летать российские вертолеты. Потом войска пошли через Керчь, я это видел своими глазами. Была такая замечательная штука — русские паломники.

Это колонны автобусов с людьми, которые якобы массово ехали поклониться православным крымским святыням. Я наблюдал, как они переодеваются в военную форму во дворе церкви. Керчь наполнилась совершенно нетипичными персонажами: стало очень много казаков. Ко мне в городе стали приставать на улице, такого никогда не было.

Подходят и спрашивают: «Пацан, откуда ты?». Пьяные, достаточно сильные. А пацану, блять, 45 лет! Возникло ощущение, что все вокруг сбрендили. По всему Крыму пустили слух, что «Правый сектор» едет убивать русских. Все тряслись, что свалят памятник Ленину, воздвигнут памятник Бандере и заставят на него молиться. Народ было дико взбудораженный.

Старый добрый друг кидается ко мне в объятья и кричит: «Андрюха! Наши сегодня три бандеровских самолета сбили, ура!». Я говорю: «То есть, наших сбили…». «Ты что, за бандеровцев?!». «Ну, да». «Давно я знал, что ты какой-то не русский». Потом у меня забрали все деньги, на которые я жил: 40 тысяч долларов заблокировали в банке. Когда всё это стало бесповоротным, мы с Динкой (женой) написали заявление об отказе от принудительного российского гражданства, взяли по сумке — и уехали.

Не уверен, что заперли за собой дверь в доме. Нам, конечно, уезжать не хотелось, для нас это вся жизнь, мы очень грустные ходили по саду, за которым ухаживали десять лет. Динка занималась растениями, я — мастерил, а ещё занимался радиолюбительством. Все мои вещи остались там. Я вывез две английские радиолампы и один конденсатор — скорее, как воспоминание.

Может, мы ещё попытаемся пробраться и вывезти всё… Было адски жалко, до сих пор жалко. Но есть вещи, которые я не согласен терпеть ни при каких условиях. Как будто ты среди ночи проснулся, а тебя насилуют. Насилуют, насилуют, а утром говорят: а теперь пойдем в ЗАГС, я буду на тебе жениться. Ничего хорошего нас бы не ждало.

Стадия пропаганды длится до вторжения, после начинается стадия зачистки и ассимиляции. Я читал учебники по вторжению. У меня дедушка был «смершевец», полковник гэбни. И у него были все эти дивные пособия по ассимиляции захваченных территорий. Я когда увидел, что эта хуйня происходит там, где я живу… Боже мой, я хотел жить в провинции у моря, а не там, где происходит зачистка неблагонадежных элементов. Все эти спецоперации одинаковые, их как преподавали, так и преподают. Старя схема, но она работает.

Сейчас мы перебрались во Львов. Не то что бы мы в восторге, здесь моря нет. Но жизнь в новом Крыму несовместима с моим представлением о нормальной жизни. Если бы это была не Россия, а агрессивная Финляндия, то я бы, наверное, остался. Но Россия сейчас возглавляет список стран, в которых я бы не хотел находиться. Мне кажется, в этой стране пошло что-то не так, причём достаточно давно, а как это лечить, я не знаю.

У Динки вот есть сестра с мужем-священником, очень православные оба, воцерковленные. Когда был первый майдан, в 2004-м году, они бросили свой дом и удрали в Поволжье, потому что им сказали, что сейчас придут украинцы и будут убивать всех православных. Они поверили. Украинцы не пришли — и они вернулись. Про это можно было бы снять комедию положений.

Для меня вся человеческая история делится на две части: одна из-за которой мне стыдно быть человеком, вторая — из-за которой не стыдно. Вот прочтешь «Молот ведьм» — и становится очень стыдно. А потом прочтешь, например, «Фауста» — и не стыдно. То, что происходит в России — это типичный «Молот ведьм». Я понимаю, что как-то эта ситуация должна разрешиться, но я совершенно не представляю, где взять такое количество психоаналитиков и кушеточек?

Мы с Динкой это представляли в виде марсианского десанта, который сбрасывает на одних парашютах кушеточки, а на других — психоаналитиков. Но потом поняли, что не сработает. Нужен уже индивидуальной подход. Ещё одной пропагандистской кампанией и ещё одной промывкой мозгов это не вылечишь — мозгов к тому времени не останется. Тут надо каждого брать за ручку, поить чаем, накрывать пледом и говорить: «Ну всё, пиздец, всё закончилось, мы тебе сейчас убьём, всё в порядке».

Если меня спросить, кого мне жальче, украинцев или русских, то я отвечу — русских. Потому что у украинцев есть шанс, что они выберутся из этого унылого говна, в котором сидят. А русские — наоборот, всё больше в него погружаются. Симпатичен ли мне кто-то из украинских политиков? Мне симпатично, что они есть, и что они грызут друг друга.

Пока есть реальная политическая борьба, состязательность в принятии решений — есть шанс на развитие. Представьте, человек каждый день какает. Симпатична ли мне прямая кишка из-за того, что она делает? Нет. Но я очень рад, что она есть.

Меня бы удовлетворил такой вариант, когда в Украине раз в месяц проходили бы парламентские выборы, а раз в два месяца — президентские. Потому что степень интоксикации организма такова, что нужна постоянная смена крови, лимфы. Ну, говняное место, на самом деле, труп Советского Союза, в котором мы живём. Страна на этом месте не возникла ещё ни одна. Украина, на мой взгляд, все эти годы просто паразитировала на этом трупе. Но Россия и вовсе старается делать вид, что труп этот — лучшее место на свете.

ЕВГЕНИЙ СЕЛЕЗНЁВ, 19 ЛЕТ, СИМФЕРОПОЛЬ

Оккупация была похожа на инопланетное вторжение: центр города оцеплен непонятными пришельцами, на здании парламента красуется флаг другого государства, официальных комментариев нет, украинские каналы отключены.

По слухам — российские танки в Крыму. Ощущение нереальности происходящего. Мы так долго жили в мирное время, что не было ни малейших сомнений в том, что агрессия со стороны соседнего государства невозможна. Это казалось чем-то из области научной фантастики. Поэтому у многих, кто был за Украину, сначала наступила стадия отрицания. А потом уже поздно было…

В тему: «Грязный» банкинг в «сером» Крыму. Финансовая система полуострова исковеркана [3]

Говорить о том, как изменилась жизнь, довольно сложно, особенно не предвзято. Одни, в самом начале, говорили, мол, здесь будет как в Швейцарии. Другие, что будет голод и безысходность. На самом деле, ни то, ни другое. Мы стали жить хуже — это факт. Но не настолько, насколько предполагалось. Для многих — вообще незначительно. На мне всё это отразилось, конечно, посерьёзнее.

Не так-то просто жить без паспорта. Хочешь на работу — можешь только грузчиком или дворником, остальное — простите. Словно ты бывший заключённый. Думал, закончу университет — и поеду домой. Как бы не так — я из Донецкой области, если что. Так что уезжать мне, по сути, некуда.

Я живу у дедушки в его доме — так уж сложилось. Он всегда за Россию — что бы ни происходило. Смотрит телевизор целыми днями, потом приходит и пересказывает то, что там услышал. Не удивлюсь, если в какой-нибудь день по телевизору Путин скажет ему: все, кто убил хохла — автоматически попадают в рай, и дед погонится за мной с ножом.

Иногда доходит до абсурда: приезжает моя мать из Донецка, рассказывает то, что видела своими глазами, а дедушка это опровергает со ссылками на новости. Тут все такие. Что в такой ситуации сделаешь? Можно только попытаться забыть обо всём, каким бы это ни было несправедливым, и жить дальше.

АКИМ В., 21 ГОД, АЛУШТА

Мне пока пришлось перебраться во Львов. В Крыму я учился в Таврическом национальном университете имени Вернадского, на истфаке, закончил там второй курс. Перешёл на третий, посмотрел расписание — а там одна история России. Это академическая причина.

Бытовые причины — люди с ума посходили. Все мои родственники верят только телевизору. А последней каплей стало нападение на меня в троллейбусе. Ехал я в гости, на рюкзаке желто-голубая ленточка, и вдруг слышу какие-то крики позади. Поворачиваюсь — на меня две женщины прут. «Гнида украинская, бандера, скакать сюда приехал?». Это при том, что раньше я одну из этих женщин видел много раз, Алушта ведь маленькая. Потом на эти вопли прибежал какой-то мужик коренастый — работяга, наверное. Хватает меня за руку: «Ленточку эту тебе в жопу засуну». Мне-то страшно, я соплячок.

Говорю: «Это не украинская ленточка, а шведская». Он: «Ничего не знаю, снимай». В троллейбусе плебс начинает одобрительно гудеть. «Поговори с ним по-мужски, чтобы знал как на Майданах скакать!». Любит народ расправиться с кем-нибудь чужими руками. Я, в итоге, отдал ленту, мужик по ней потоптался. А потом говорит: «Поднимай». Я — ему: «Она теперь ваша».

У мужика ступор на пару секунд. Я этим воспользовался и выскочил на остановке… Страшно, что делает пропаганда с людьми, у которых нет критического мышления. А в Крыму таких большинство. Собираются во двориках, распивают, обсуждают то, что по телику показали, в компании всё это нагнетается, а потом ходят по улицам, цепляются к людям. Сейчас такой период в Крыму, как кто-то сказал —борьба между телевизором и холодильником. Очень точно подмечено.

Возвращаться домой я пока не планирую — опасно. Страна, в которой я родился и вырос, оказалась для меня terra incognita в некотором роде. Сравниваю Львов и жизнь в Алуште, и понимаю, что мне ещё Украину открывать и открывать.

В тему: Крым: пришла Россия — бизнеса не стало [4]

ИЛЬМИ УМЕРОВ, 57 ЛЕТ, БАХЧИСАРАЙ

Конечно, тем, кто считает себя гражданами Украины, стало намного тяжелее жить. Год назад я ушёл с работы. Можно сказать, ушёл сам, добровольно: я являюсь членом меджлиса крымскотатарского народа, последние девять лет возглавлял бахчисарайскую районную администрацию, не уйти было бы предательством.

А вот моя дочь со своей работы не увольнялась — её убрали с должности по политическим мотивам. Директор бахчисарайского историко-культурного заповедника открытым текстом сказал: «Дочери Умерова у нас не будет». Потом моей супруге не продлили аренду помещения, которое она снимала.

У неё был художественный салон — хорошее подспорье для нашей семьи. Плюс ко всему меня лишили пенсии по инвалидности. У меня серьёзное заболевание — паркинсонизм. По украинским законам я получал пособие, по российским же мой диагноз под инвалидность не попадает. Сейчас мы фактически остались без средств к существованию — ну, без официальных средств.

Близкие, друзья, помогают, конечно. Но им тоже тяжело — ситуация задела каждого. Никто из тех, кто руководил процессом аннексии, не стараются завладеть умами крымских татар — стараются просто запугать. Раньше ко мне часто приезжали журналисты, я организовывал им разные встречи — с бизнесменами, руководителями районов, простыми гражданами. В последнее время я перестал это делать, потому что люди боятся говорить, в том числе — многие мои коллеги. Их можно понять.

С теми, кто не поддерживает оккупацию Крыма, постоянно общаются представители ФСБ и прокуратуры. Особенно в те дни, когда предстоят какие-то памятные мероприятия — по поводу дня депортации, или дня крымскотатарского флага. Грозят, в случае чего, лишить работы, уголовными делами за экстремизм.

Вот сейчас идёт подготовка ко всемирному конгрессу крымских татар, который состоится в Анкаре в начале августа, и многим, кто собирается принять участие в этом конгрессе, угрожают тем, что не пустят обратно в Крым. Хотя количество людей, которые уезжают, и без того растёт с каждым днем, мы даже не можем назвать точное число. Журналисты приводят цифру в 15 тысяч человек.

Почему не уезжаю я? Из-за убеждений. Я считаю, что не для того мы возвращались из депортации, чтобы потом вот так взять — и в один день разъехаться кто куда. От тюрьмы и сумы не зарекаюсь, но буду жить в Крыму пока это физически возможно. Честно скажу: живу надеждой, что американские и европейские санкции, в итоге, принесут результат.

Что в связи с экономическим кризисом какие-то обратные процессы начнут происходить не столько в Крыму, сколько в России в целом, и в результате этих процессов Крым сможет или вернуться, или, по крайней мере, оказаться в каком-то не сегодняшнем статусе. Я знаю, что в это верят совсем немногие люди, но я всё равно живу этой надеждой.

МАРИНА Р., 22 ГОДА, СИМФЕРОПОЛЬ

Ощущение того, что мы попали в оккупацию, было острым весной прошлого года. Сейчас оно притупилось. Тогда действительно было страшно, причём страшно было даже тем, кто был за вхождение Крыма в состав России. Все ждали войны. Мы с друзьями из разных населённых пунктов каждый вечер проводили перекличку — все ли живы, ни у кого ли не стреляют.

Потом страх за свою жизнь отступил. Иногда кажется, что это просто дурной сон: вроде, те же места, те же люди, такое же лето… Разве что на улице слышишь теперь одни и те же словесные конструкции, повторяемые разными людьми независимо друг от друга. Влияние ли это телевизора, провокаторов, или чего-то ещё — не берусь судить. Но не могут такие похожие мысли одновременно возникать в головах разных людей. Тем более, то, что они говорят, не соответствует действительности.

Самая популярная фраза у нас — «зато нет войны». Это как крестное знамение от любой напасти. Плохие дороги, высокие цены, мало туристов — «зато нет войны». Когда спрашиваешь, а кто в нас собирался стрелять, если «Правый сектор» даже к Перекопу не приближался, да и такого оружия у них нет, то в ответ тебе начинают кричать, что ты бандеровец.

Что касается инфраструктуры и уровня жизни, то минусов много, а плюсов, увы, не видно. Непомерные цены на продукты и товары первой необходимости. Отвратительная ситуация на рынке съёмного жилья: риэлторы завышают цены до безумных отметок. Аренда обычной комнаты в квартире со средненькими условиями стоит 8-9 тысяч рублей в месяц, при том, что больше 20 тысяч в месяц получают единицы моих знакомых, а я всё-таки специалист по продажам.

Много трудностей возникает из-за того, что с полок исчезли привычные крымчанам товары. Трудно «на глаз» подобрать качественные российские продукты, которые раньше мы не видели и не пробовали. Ещё труднее найти в аптеке аналоги привычных лекарств.

Очень много жалоб на государственные медицинские учреждения. Огромные очереди — сначала за талончиками, потом непосредственно на приём к врачам. Фраза, сказанная моим гинекологом: «Тебе нужно сделать УЗИ, но если встанешь в очередь в нашей консультации (государственной), раньше чем через месяц на приём не попадёшь. Иди лучше в любую частную клинику».

Много показательных наказаний мелких чиновников, но те, кто воровал и ворует по-крупному, остаются безнаказанными. Показательно снесли торговые павильоны возле центрального рынка в Симферополе — якобы для того, чтобы создать пешеходную зону.

Но уже есть информация, что там будет платная парковка. Зато местные жители, глядя на всё это, верят, что стоит только позвонить на горячую линию Аксёнову или обратиться с петицией к Путину — и проблема тут же решится. Советуют друг другу писать такие обращения по любому поводу, вплоть до жалоб на местных алкашей, оставляющих мусор на детской площадке.

Оптимизм и самовнушение совершенно необоснованные. Если раньше неудачный курортный сезон не стеснялись обсуждать в открытую, то теперь только уверяют друг друга, что всё хорошо, а будет ещё лучше, мы ведь в России. Во многих экономических проблемах принято винить Украину (перекрыли воду, отключают свет, не везут продукты), а также кивать на то, что там экономическая ситуация ещё хуже. Люди стали злее, нетерпимее друг к другу.

Даже к беженцам из Донбасса, которых считают пострадавшими от рук украинской армии, отношение у многих презрительное, а иногда и агрессивное. Стало хуже отношение к крымским татарам, появилось неуважение к их традициям и языку, чего раньше в таких масштабах не наблюдалось. Всё, что связано с Украиной, вообще является бранными словами, хуже мата.

У нас в Симферополе от рук непонятно кого (догадки есть, но нет доказательств) погибли несколько крымскотатарских активистов. Один мой знакомый организовал студентов для записи видеообращения в поддержку крымскотатарского канала ATR [5], которому не давали лицензию. Ребята не стояли на площади с флагами и лозунгами, они собрались в тихом уголке университетского парка.

Но их тут же задержала направленная доносчиками полиция — якобы за организацию несанкционированного митинга. Впаяли крупные штрафы. Знаю, что они продолжают судиться, и вроде как частично выиграли апелляцию. Но факт есть факт: люди теперь боятся.

Организованной толпой с флагами и лозунгами никто уже не выйдет — в лучшем случае это чревато потерей работы и травлей со стороны соседей, в худшем — проломленным черепом или застенками ФСБ. Общаемся один на один с теми единомышленниками, которых хорошо знаем ещё со времён Украины. Иногда находим единомышленников по комментариям в группах.

Но так можно найти только тех, кто активно высказывает своё недовольство. Пассивных же сторонников Украины, людей неконфликтных, осторожных, занятых, обнаружить очень сложно. Думаю, их больше, чем кажется. Одно время в моде были чаты единомышленников (создавались беседы в сети «Вконтакте», организатор приглашал своих друзей, которым доверял, те, в свою очередь — своих, и т. д.), но туда стали проникать доносчики, поэтому такое общение практически прекратилось. Одно только хорошо: разобраться, что из себя представляет человек, теперь можно гораздо быстрее.

Опубликовано на сайте  Julia & Winston [6]

---

В тему:

• «Намкрыш»-2015. О чем говорят предприниматели в Крыму [7]
• «Миллионная» туристка в Крыму поражена ценами и совковым сервисом [8]
• Заставьте россиян отдыхать в Крыму! Пусть почувствуют оккупацию на собственной шкуре [9]
• Туризм в Крыму накрылся медным тазом [10]
• Крым как Абхазия — совсем дикий [11]