"Война дала нам одну важную вещь: многие украинцы теперь понимают, что Россия

1.00

Нет

"О победе: верю ли я в нее? Здесь нужно разобраться, что мы имеем в виду. Победа – то, что мы не дали врагу пройти дальше? Что Краматорск или Славянск сейчас под нашими флагами? Стоит ли победой считать возвращение Крыма и Донбасса, но это будет очень нескоро.

А вообще, глобальной победой, и не только для нас, стало бы разделение РФ на какие-то независимые регионы", - десантник Иван (Метелица) рассказал изданию Цензор.НЕТ [2] о предстоящей войне, о службе как самом ярком периоде в жизни, и гражданке, с которой часто снова хочется на войну .

- Я с детства мечтал воевать против кацапни, точнее, с периода становления

- лет с 16, когда я более-менее понял, где мы живем и что вообще между нашими странами происходит, тогда же начал входить в околофутбольные круги. "Динамо-Киев" - структура старая и достаточно националистическая. И причастные к ней люди всегда воевали с соседями.А еще больше в националистическом русле меня воспитывало старшее поколение, которое входило в УНА-УНСО. Хотя я до 30 лет говорил по-русски. В детстве меня учили, что украинский язык - для деревенщины и так далее. Но после начала войны моя семья начала постепенно отходить от советского воспитания и увлекаться националистическими идеями (смеется).

Лет за 10 до начала военных действий я понимал, что рано или поздно будет война [3]. Россия [4] имеет империалистические комплексы, а империя [5] обитает только тогда, когда она расширяется.

На эту тему: Империя готовится нанести ответный удар: чего ожидать Украине [6]

После школы я учился звукорежиссуре, но бросил учебу, потому что какой может быть звукорежиссер без музыкального слуха? Пошел на срочную службу, думал, что меня научат военному делу, однако за весь период в армии ни разу не стрелял из автомата. Один раз из ПМа дали попикать – и все. Тогда министром обороны был Гриценко. А после армии я работал.

Когда начался Майдан, я понимал, что, конечно, противостояние нужно, потому что нельзя было мириться с легитимным мудаком, который у нас был. Как только планировались какие-то активные действия, я приходил на Майдан. Во время атаки баррикад на Грушевского выносил раненых ребят. Мы как раз отдыхали у друзей на даче, возвращаемся 19 января, а тут такой движняк. Кто домой шмотки отвозить, а я вещи забросил к знакомому в кабак - и сразу поехал под стадион.

А когда мне пришла повестка, а это было в первые же дни первой волны мобилизации, я радовался и думал: "Ну наконец!". Но это нетерпение не дало ничего хорошего. После срочной я был связистом. И когда побежал в военкомат, меня оформили связистом в полевой узел связи Генерального штаба, и я полгода сидел в части в Киеве.

Там было не ясно, чем заниматься, разве что водку пить. Мой командир, который мог чему-то нас научить, уехал в поля. Я позвонил своему сержанту со срочной службы, он мне нашел методички – и мы учились самостоятельно. Однако когда мне говорили, что бери веник – подметай плац, я отвечал, что точно не за этим пришел на службу.

Я очень хотел перевестись, каждый день ходил к исполняющему обязанности командира части. Говорил ему, что мне надоело здесь сидеть, что я не чувствую никакой пользы от армии, а армия от меня. Он каждый раз рассказывал, что не может меня перевести. Но как-то позвонил и спросил, устраивает ли меня 79-я бригада [7]? Спрашиваю, а где это? Ответил, что это десантура в Николаеве. Конечно, устраивает. И на следующий день я уже уезжал в Николаев.

Пришел в часть. Сам был в бундесовых шортах, футболке "Воля або смерть”, с чубом, бородой. Все изумленно смотрели на такого воина. Как потом рассказывал один младший лейтенант: когда увидел меня в части, подумал, что будто он в армию пришел, а тут какая-то махновщина (смеется). Этот лейтенант потом служил у нас снайпером.

Я попал во 2-й батальон, во взвод связи. Дней через пять мы выехали в Краматорск. Это был август 14-го года, когда 79-я бригада вышла из Изварино. И меня очень смешили кадровые сержанты-контрактники своими фразами типа: "Я не подписывал контракт, чтобы умирать". Говорю: "Стоп, наоборот, подписался, при чем сам: тебя государство обеспечивает, дает еду, деньги, оружие – за это ты должен платить самоотдачей и да, иногда смертью. Ты взрослый человек, сделавший свой выбор".

Расквартировались мы в бомбоубежище на аэродроме. И примерно через неделю вышли в знаменитый рейд десантников (Рейд 95 и 79 бригады в сторону Мариуполя, 1-5 сентября 2014 года). Нам не говорили, куда мы едем. Просто на задание – и все. И я считаю, что такой информации для солдата достаточно. Но когда потом узнал, что это была за операция, подумал, что ого.

Мы ночевали у машин. И однажды утром я проснулся от того, что у меня просто болит живот. С учетом того, что я с детства болел язвой, сначала не придал этому значения, а потом понял, что все – гайки. Короче говоря, отравили всю бригаду, и, скорее всего, что-то подсыпали в воду. Буквально все не вылазили из туалета. Когда в БТРе на ходу припирает, ты понимаешь, что колонну никто не остановит – и просто вынужден открывать аппарат и делать это на дорогу. Должен признать, что те еще кадры войны (смеется).

Я как связист пытался настроить связь с другими подразделениями. Но у нас были одни радиостанции, у кого-то - совсем другие – никакой коммуникации нет. И этот абсурд дошел до того, что поначалу мы воевали со своими же. Было, что удирали друг от друга где-то полтора часа, а потом поняли, что все свои и мы сами от себя убегаем. Но это 14-й год, тогда такие вещи случались нередко.

Во время рейда у нас были незначительные боеприкосновения. Затем мы вернулись в Краматорск. А там, кроме тренировок, делать было нечего.

Как-то встретил в городе ребят из подразделения, из которого я был переведен в 79-ю. Спросил у них, что, пацаны, вы хоть стреляли? А они - что у нас цинк патронов есть, но стрельбы нет. В результате я спросил комбата, когда у нас стрельбища, и пригласил на них ребят.

А потом, когда отбирали желающих в район аэропорта, кроме того, что я сам вызвался уехать, меня забирали, как единственного связиста, который что-то понимал в этом деле, знал, как настроить спутниковую связь, перепрошить радиостанции и тому подобное. Наш командир взвода остался в подразделении, у него вдруг случился аппендицит, все остальные – мобилизованные, никто ничего не понимает.

Мы поехали в Тоненькое. Там остановились в дачных домах. Вечером смотрели сепарские каналы по телевизору, потому что других нет, ржали с них, и здесь слышим – прилет "градов". Сначала спокойно так отреагировали, что, о, "грады" ложатся - это где-то в километре от нас. Сидим дальше, снова слышим прилет, уже метров за 500. Ну, а когда минуты через три прилетело в третий раз – все бегом шурнули в погреб. Ложилось уже на соседний дом.

Однажды подошел ко мне Майк (Максим Миргородский), командир первого батальона. Сейчас он командующий ДШВ ВСУ. Сказал, что в Авдеевке после обстрела ретранслятор ушел в одно место. Надо ехать туда – ставить новый. И добавил: кто может за рулем сидеть? У меня нет водительского удостоверения, но управлять я умею. Смотрю, больше желающих нет – и говорю, что могу. В тот день поехали. А на следующий приходит ко мне заместитель командира части связи. Говорит, что, ты возил вчера ретранслятор? (Предыдущий в ДАПе был разрушен огнем противника) Я. Поехали тогда еще раз. А это уже была поздняя осень, зеленки никакой не было. Деревья стояли голые. Я гнал быстро, потому что сепары могли подойти близко. А этот заместитель начинает ныть: "Не гони, у тебя летняя резина – мы разобьемся. Ты когда-нибудь был в аварии?". Отвечаю, что не был. А он мне, что ему приходилось. А я смеюсь, что тогда выходит из себя: это ты не умеешь управлять автомобилем, а не я (смеется).

В Авдеевке на крайнем блокпосту перед позициями сепаров, когда выходили из машины, у кого-то выпал патрон. Поскольку мы десантная бригада, никто на это не обращал внимания. А там тогда стояла бывшая "беркутня", и кто-то из них догнал меня со словами, что у тебя патрон выпал. Говорю, тю, возьми его себе. А бедняжка мне в ответ: "А мы за каждый патрон расписываемся". Это меня так удивило, что я пообещал им на завтра подарок – цинк калибром 7,62, и цинк – 9 мм. Привез и говорю: "Забирайте, пацаны! Это, чтобы вы не расписывались". Для меня было дико, что они стояли на передке – и с них требовали такие нелепые отчеты.

Ну, а дальше надо было отправлять смену на терминалы и диспетчерскую башню в ДАП [8]. Ехали те, кто вызвался. Отправились мы днем. Прикол в том, что каждый борт БТР рассчитан на три человека по 70 кг. У нас на борту было в одном парне – 100 кг, во втором 110, и я весил где-то 90. Поэтому я был вынужден закинуть ноги вверх – иначе не влезали. Мой побратим Эд сидел на командирском месте – командир побоялся там сидеть. Сказал, что вы же видели, что все стреляют в командирское место – я туда не полезу.

Едем и спрашиваем: "Эд, что ты видишь?" А он докладывает, что по нам стреляют из РПГ-7. И тут я слышу, что подо мной что-то взрывается, а дальше трещина в броне и огромное отверстие. В тот момент меня и спасло, что мы не влезали так, как нужно было сидеть – трещина от взрыва была прямо там, где должны были стоять мои ноги. С правой стороны кричал Вовка – у него была контузия нижней конечности. И тут Эд констатирует: "А это уже в нас прилетело". БТР остановился посреди взлетно-посадочной полосы, и никто не знает, что делать – все впервые на войне. С борта посрывало обварку, разлетелись шмотки – взрыв был сильный. Мы выгрузили Вовку. И все переместились на дальний борт БТРа, находящегося с противоположной стороны от противника, чтобы у нас было хоть какое-нибудь прикрытие. И здесь по нам начинает работать НСВ 12,7 (калибр шара 12.7 мм). Они нас видели, однако не могли докрутить ствол, чтобы влупить. А мы сидим, не высовываемся. Местами началась паника. Я сел покурить, понимая, что паниковать нет смысла, потому что варианта два: или мы здесь ляжем, или нас кто-то сейчас заберет. И тут со стороны Спартака вылетает танчик – и давай работать по сепарам. А потом к нам подъезжает БТР, а из него высовывается наш Слава, его все называли "Чуєш". Он никогда не помнил, как кого зовут – и ко всем обращался так, как его назвали. Слава выдвинул из "бетера" свою морду и спросил: "Чуєш, вас забрати?" (смеется). Эвакуировали нас в Пески.

Все время, пока я служил, переписывался со знакомой. И однажды она меня спросила, типа, что ты там, как? Отвечаю, что ничего – второй день рождения у меня был. А она, что хватит воевать – женись на мне. Говорю, что смотри – я же приеду. И когда я был в отпуске, мы обручились, а потом родили сына. Правда, меньше чем через год после его рождения мы разошлись. Однако малыша воспитываем патриотом, но, конечно, умеренно нагружая этим. Бывшая жена – гражданка Грузии. И одно из первых, чему она его научила, – это Путин-Х#йло (смеется).

На следующий день после неудачного заезда в ДАП, мы должны были заходить снова, но уже ночью. Погрузились на борта – сидим. Уже постепенно начинает светать, а команды ехать нет. Оказалось, что "бехи" боялись нас прикрывать. Решили, пока темно – надо ехать самим. И когда водители уже заводили моторы, по радиосвязи нас останавливают, что стойте – вас сейчас прикроют. В результате, что на входе на территорию ДАПа, что на выходе нас прикрывал ненормальный, в хорошем смысле этого слова, Адам (Евгений Межевикин). Он, конечно, красавчик. А из "приятного" – у нас на "бетере" заклинило оружие в башне. Электроспуски не работали. И я сказал наводчику, что если найдешь сепаров – веди их стволом, то есть чтобы постоянно был на них наведен. Он спрашивает, зачем, если спуски не работают? Говорю: "Да пусть хоть перепугаются - сделай вид, что у нас все ок!" Но зашли мы без приключений, наша задача была держать диспетчерскую башню. Это была середина ноября 14-го года.

На тот момент движняки в аэропорту были умеренные. Однажды катаюсь себе на креслице (вокруг башни на офисном кресле на колесах). Заглядываю в бойницу, оп – что-то блеснуло. И тут прилетает выстрел прямо рядом с окошком. Я побратиму, мол, дед, дай пулемет – и насыпал туда, откуда стреляли. Не знаю, был там кто или нет. Но потом уже такое не происходило.

Как-то нас собралось три болельщика: один за "Львовские Карпаты", я за "Динамо-Киев", тертий за "Донецк-Шахтер". И я говорю кому-то из них, что, мол, слышишь, а мы с тобой в драке фанатов случайно нигде не пересекались? В ответ получаю: "Да вероятно пересекались" (смеется). Интересно, что после фронта болельщиком я остался, но такого кайфа и адреналина, как до войны, уже не чувствовал – в этом смысле я изменился.

Еще было клево в аэропорту – это радиопереговоры с артиллеристами. У наших было две артпозиции: одна в Песках, другая в Водяном. Выходишь на одного артиллериста, а это уже опытный кадровый офицер, говоришь, что брось там пару "поросят" – пусть успокоятся. Он бросил, сколько нужно – и все. А потом вызываешь второго и говоришь ему то же, что брось им пару поросят. Он бросил. Потом еще несколько. Спрашивает, попал ли? Говорю, ну, еще два-три – и давай ложиться спать. И здесь на два часа канонада – "бум, бум, бум". Выходишь на него еще раз, спрашиваешь, он ли так "пляшет", а чувак сам или из Горловки, или еще откуда-то из того региона. Говорю, успокойся, мы хотим спать. А артиллерист отвечает: "Я этих п#дарасов всех сжечь должен!"

На башне мы пробыли около 11 дней. После ДАПа нас отпускали на неделю в Николаев. Но мы попросили на две, потому что отправка должна быть через две недели, - за полгода у всех накопилось много дел. А когда приехали, это уже было к концу декабря, оказалось, что нас всех нет в списках. Четвертого января у меня день рожденья. А пятого снова отправка – и я приехал уже на нее. Но вышло так, что уже после этого отпуска с нашими в ДАП и под Дебальцево я не попал. Хотя еще периодически бывал на фронте. А в марте 15-го года я демобилизовался. Остаться служить дальше не хотел, потому что только женился – и в приоритете была семья. Но чуть позже, уже после развода, думал снова уходить воевать, однако в 16 году сломал ногу. А дальше война приняла несколько иной формат.

Дома поначалу меня очень триггнрило. Гражданских, кто не был на войне, хотелось иногда убивать. Но потом я понял, что далеко не все там нужны, не все могут воевать. Мне же война дала ясное понимание, кто свои пацаны. И если в твоей жизни будет происходить что-то неприятное, ты просто скажешь им "фас" – и все эти "рексы" не будут спрашивать: что, куда, зачем, потому что они точно знают, что ты свой, ты брат.

Сегодня я периодически думаю, а не пойти ли снова в армию? Однако я не уверен, что готов полностью связать свою жизнь с ней. Потому что после трех лет там будет непросто снова что-то думать здесь. И эти "качели" возникают у меня постоянно. Иногда уже мысленно я в военкомате, а вспомнишь все наряды, или когда вообще нечего делать в ППД, когда ждешь отправки и плюешь в потолок – не хочется так терять время. Я не скажу, что я из тех личностей, которые не довоевали. Я просто хочу быть полезным. Но я сам перед собой горд тем, что всю свою взрослую жизнь обещал себе и друзьям, если начнется война – я пойду в первых рядах. И я это сделал. Когда вспоминаю тот период, понимаю, что это были самые лучшие мгновения в моей жизни. Война для мужчины – это определенная инициация, кульминация его бытия. Это как рождение ребенка для женщины.

Относительно погибнуть и смерти вообще – для меня это нормальные процессы. Я вспоминаю, как хоронили деда, потом мою двоюродную сестру – с детства не раз сталкивался со смертью. Может, у меня атрофированы какие-то нервные окончания в этом плане, не знаю, но воспринимаю это спокойно. Конечно, я не радуюсь таким событиям и не испытываю удовольствия от этого. Понимаю, что это горе другим. Но так устроен мир – и мы никуда от этого не денемся. Однако, когда умру я, хотелось бы, чтобы все вспоминали какие-то мои про#бы и ржали.

Что касается победы, верю ли я в нее? Здесь нужно разобраться, что мы имеем в виду. Победа – то, что мы не дали врагу пройти дальше? Что Краматорск или Славянск сейчас под нашими флагами? Стоит ли победой считать возвращение Крыма и Донбасса, но это будет очень нескоро. Если же брать возвращение территорий к, условно говоря, границам Киевской Руси, тогда нам нужно забирать часть нынешней России. Поэтому у каждого из нас своя победа, но враг один.

На эту тему: Полный кавалер ордена «За мужість»: Война дала мне сумасшедший опыт [9]

Я считаю, что население оккупированного Донбасса – это население потерянное для Украины и мира. С Крымом немного другая история. Уже прошло 7 лет с начала войны, еще пройдет 10 – и вырастет поколение, родившееся тогда, когда территории захватили. За 10 лет мы их не вернем, но если бы даже сейчас вернули границы, мы бы уже не перевоспитали тех, кто вырос там за 7 лет. Поэтому неизвестно, что бы мы делали с населением. Ликвидировать всех точно нельзя – мы не карательные отряды. А интегрировать их в наше общество почти невозможно. Есть только один вариант – это если Украина будет экономически сильным государством. Тогда люди смотрели бы на нашу богатую страну, пускали слюну и мечтали здесь жить. А вообще глобальной победой, и не только для нас, стало бы разделение РФ на какие-то независимые регионы.

Однако война с Россией надолго. И смена Путина на кого-нибудь другого ни к чему не приведет. Потому что он - квинтэссенция народной мысли, что, а, хохлы, а, чурки… и так далее. Они реально презирают большинство своих соседей – для них мы неполноценные народности. Но несмотря на весь негатив, война дала нам одну очень важную вещь – многие украинцы теперь понимают, что Россия – наш враг. Да, это стоит нам очень дорого, но без этой цены мы бы этого не поняли.

—

Віка Ясинська,опубликовано в издании Цензор.НЕТ [2]

На эту тему:

"Война дала нам одну важную вещь: многие украинцы теперь понимают, что Россия – наш враг"

"Война дала нам одну важную вещь: многие украинцы теперь понимают, что Россия – наш враг"