«Волынская резня»: Существовал ли приказ УПА об истреблении поляков на Волыни?

1.00

Нет

В историографии польско-украинского конфликта времен Второй мировой войны одним из наиболее дискуссионных является вопрос о существовании в 1943 году приказа об истреблении польского населения на Волыни. Тезис о его наличии отстаивает целый ряд польских исследователей и политиков, и он является краеугольным камнем так называемой «геноцидной концепции».

О том, действительно ли существовал приказ УПА об истреблении поляков на Волыни, в своей статье рассказывает юрист, сотрудник Украинского института национальной памяти Сергей Рябенко.

В исторических исследованиях и разного рода публикациях в СМИ можно встретить «цитаты» из «приказа» или «секретной директивы», которую приписывают командующему УПА «Климу Савуру» (Дмитро Клячківський). Правда, за много лет полный текст этого «документа» так и не смог обнародовать ни один исследователь. По архивным ссылками также не обнаружен ни сам «приказ», ни даже его фрагменты. Зато удалось выяснить, что «цитаты» из «секретной директивы» впервые обнародовал еще в начале 1990-х бывший директор архива Волынского обкома КПУ Владислав Наконечный. Для их создания был использован фрагмент повстанческого документа за май 1944 года, который хранится в одном из центральных архивов в Киеве. Однако этот документ касается не Волыни 1943 года, а событий весны следующего года в Галиции, и не имеет никакого отношения к Клячкивскому. Более того, его полный текст, наоборот, скорее, отрицает тезис о полном истреблении польского населения.

Часто для доказательства тезиса о существовании «секретной директивы» ОУН об уничтожении поляков авторы также пытаются оперировать «косвенными» доказательствами. Таким, например, является свидетельство одного из командиров УПА на Волыни Юрия Стельмащука — «Рудого». Ряд исследователей утверждает, что на допросе 28 февраля 1945 года Стельмащук сообщил, как «в июне 1943 года представитель центрального „провода“ ОУН» Клим Савур «передал мне устно секретную директиву центрального „провода“ ОУН о поголовном и повсеместном уничтожении всего польского населения на территории западных областей Украины».

Протокол допроса Юрия Стельмащука

В тему: Голова ОУН на заяву Путіна про належність Медведчуків до націоналістів: НА ВСЕ ПРИХОДИТЬ ЧАС РОЗПЛАТИ [2]

Однако историк Владимир Вятрович обратил внимание на отсутствие в архивном уголовном деле Юрия Стельмащука протокола допроса от 28 февраля 1945 года. В нем содержатся протоколы за 8, 9, 20, 22 и 25 февраля, а следующий датирован аж 20 июня 1945 года. Более того, по описи документов дела такого протокола там никогда не было. Оригинал его в архивах советских спецслужб также не обнаружен. На сегодня известны лишь несколько выписок из него и две копии, хранящиеся в архиве Службы безопасности Украины в Киеве и государственном архиве в Москве (если судить по резолюции на копии документа, хранящегося в Государственном архиве Российской Федерации, эта копия была создана не позднее второй половины апреля 1945 года). Так является ли этот протокол допустимым доказательством для доказательства тезиса о существовании «секретной директивы» ОУН [3]? А главное, стоит ли некритично относиться к его содержанию, как это делают некоторые исследователи?

Владимир Вятрович отметил, что кроме «секретной директивы» об истреблении всех поляков в документе также упоминаются аналогичные указания о ликвидации на территории Западной Украины всех советских военнопленных, всех участников УПА русских по национальности и всех членов семей лиц, подозреваемых в просоветских настроениях, не исключая ни грудных детей, ни женщин, ни стариков. Накопление данных о таком количестве «секретных директив» Провода ОУН, которые не упоминаются в повстанческих документах, уже само по себе вызывает подозрения относительно объективности представленной информации. Впрочем, если внимательно проанализировать текст этого «протокола допроса», то можно заметить еще ряд интересных деталей.

Из семи вопросов, которые ставит во время допроса следователь, два прямо касаются «связи ОУН и УПА [4] с немцами». В ответах на три последующих — о руководителях ОУН Степане Бандере и Андрее Мельнике, деятельности УГВР и НВРО — красной нитью проходит та же тема: преступная роль украинских националистов на немецкой службе и националистическая фашистская деятельность, которую якобы проводит и хочет скрыть от советской и международной общественности «обанкротившийся „провод“ ОУН».

Наконец, два последних вопроса связаны с уже упомянутыми «секретными директивами» и участием Стельмащука в конференциях и совещаниях по линии ОУН и УПА, из которых упоминаются только «второй съезд» ОУН в Кракове в 1941 году и третий во Львове в 1943 году, на котором было принято решение о создании УПА и одобрена «тактика вооруженной борьбы против советской власти». Все это в совокупности создает впечатление, что ОУН и УПА только и делали, что сотрудничали с немцами, массово истребляли гражданское население на основании «секретных директив» своего руководства и преступно боролись против советской власти с оружием в руках. Очевидно, именно таких выводов и добивалось следствие.

А вот еще одна не менее важная деталь. Обе известные копии протокола — это пять листов машинописного текста, напечатанного с большими интервалами. Ответы арестованного на вопросы следователя четкие и в большинстве достаточно короткие. Крупнейшие из них, на несколько абзацев, относятся к одному из вопросов о связи ОУН и УПА с немцами и уже упомянутых «секретных директив». Вместе с тем отмечено, что допрос Стельмащука длился с 10:15 до 24:00, то есть почти 12 часов подряд.

Для ответов всего лишь на семь вопросов, которые уместились на пяти печатных листах, это явно многовато. Можно было бы предположить, что все это время следователь пытался «расколоть» и заставить говорить неподдатливого повстанца. Однако в протоколе не находим привычных для таких случаев упоминаний, что арестованный говорит неправду, и следствию об этом известно.

Нет там и требований «давать правдивые показания», и никаких контраргументов или наводящих вопросов со стороны следователя, которые заставили бы подследственного «говорить правду». Наоборот, видим четкие ответы арестованного, причем именно в таком ключе, который, очевидно, устраивает следствие. Этому можно найти только два объяснения. Или весь «протокол допроса» от первой до последней страницы выдумка следователя, который заставил Стельмащука под этим подписаться, возможно даже «задним числом». Или же большую часть времени нужную информацию получали от арестованного повстанца с помощью «физических» методов, и при этом вряд ли волновались, насколько такая информация соответствовала действительности.

Следует обратить внимание и на еще одно обстоятельство. Из чекистских документов известно, что в плен Стельмащук попал в ночь на 27 января 1945 года «в крайне тяжелом болезненном состоянии — больной тифом и раненный». Хотя по утверждению арестованного, он проболел тифом до 3 февраля, однако в письме руководителя подполья ОУН на Волыни упоминается, что 12 февраля повстанцы видели «Рудого» на Ровенщине. «„Рудой“ имел перевязанные голову и руки, а один большевик помогал ему идти». Так что о том, в каком состоянии находился арестованный во время допросов в феврале 1945 года, можно только догадываться.

Не следует забывать и то, что уголовное дело против Стельмащука было возбуждено 9 июня 1945 года. Однако следователь никак не указывает, когда, а главное — по какому принципу к нему были приобщены протоколы допроса «Рудого» за февраль, которые составлялись совсем другими лицами, и почему туда не попал этот так называемый «протокол допроса» от 28 февраля?

Из документов советских спецслужб также знаем, что еще до первого допроса 8 февраля чекисты проводили с пленным как минимум две «беседы», и отдельная полученная на них информация позже почти дословно была отражена в протоколах допроса. То же содержание так называемого «протокола допроса» от 28 февраля так же могло быть следствием какой-то другой «беседы» со следователями, которые воспользовались слабым состоянием больного тифом и раненого повстанца для получения нужной информации.

Возникает вопрос, для чего чекистам понадобился этот сомнительного характера «протокол допроса» с «секретными директивами» и данными о «сотрудничестве» ОУН и УПА с немцами. Документы, которые прямо бы объясняли это, в архивах советских спецслужб пока не обнаружены.

В тему: Украина — Польша: непростой Счет [5]

Юрий Стельмащук — «Рудый»

Однако известно, что в первой половине 1945 года чекисты активно использовали Стельмащука, чтобы принудить других повстанцев к явке с повинной и прекращению сопротивления. В частности, 15 февраля от имени «Рудого» было изготовлено обращение «До всіх командирів, політвиховників та стрільців з’єднання групи УПА „Завихост“», которое тиражом в несколько тысяч экземпляров распространили на Волыни и Ровенщине.

В тему: Мифы о «волынской резне» [6]

В нем делалось ударение на бесперспективности дальнейшей борьбы, на «возможностях», которые советская власть якобы дала людям, и том, что народ, мол, ненавидит повстанцев, которые «мешают ему строить свою счастливую жизнь». В апреле чекисты организовали 14 собраний населения в нескольких районах Волынской области, на которых Стельмащук «выступил с обличительной речью о враждебной деятельности ОУН и УПА и их связях с германским фашизмом».

И даже после того, как осенью 1945 года Стельмащука расстреляли по приговору военного трибунала, чекисты в специально изданном в ноябре следующего года приказе пытались убедить повстанцев, что «„Рудому“, „Очерету“, „Зміюці“ (сину Вітовського Д.) і багатьом іншим, що осудили зрадницьку антинародну діяльність українсько-німецьких націоналістів і свою бандитську роботу, збережене життя і надана можливість повернутися до праці».

Также нам удалось обнаружить в одном из центральных архивов интересный документ. Это напечатанное якобы от имени Стельмащука его собственное «жизнеописание», которое охватывает период с детства до советского плена в январе 1945 года. Документ повторяет информацию из протоколов допроса «Рудого», но подает это как его собственный рассказ, разбитый на 15 тематических разделов.

Каждый из них имеет свой заголовок, причем абсолютное большинство из них призвано утвердить впечатление об ОУН и УПА как о «коллаборантских» структурах на службе у немцев: «Як ми оунівці готувалися у німецьких школах шпигунів та диверсантів для нападу на СРСР», «З німецьким динамітом — для диверсійної роботи у Радянський Союз», «Для боротьби з радянськими партизанами та Червоною армією ОУН з допомогою німців створили бандитські загони — УПА», «Центральний провід ОУН мав домовленість з німецьким командуванням про спільну боротьбу проти радянської влади» и др. Предпоследний из этих разделов посвящен как раз «секретным директивам» руководства ОУН и почти дословно воспроизводит соответствующий фрагмент «протокола» от 28 февраля.

По стилю этот документ очень похож на провокационные издания, которые в 1960-е годы массово издавались советской пропагандой от имени бывших повстанцев для того, чтобы рассказать украинской, а особенно зарубежной общественности «правду» о «преступном характере» борьбы ОУН и УПА. Среди «авторов» этих книг были, например, бывший главный командир УПА Василь Кук [7] и руководитель ОУН Волыни Василь Галаса [8]. Так, возможно, что-то подобное планировалось издать от имени Стельмащука, и именно для этого понадобился «протокол» от 28 февраля с накоплением «секретных директив» и информации о «сотрудничестве ОУН и УПА [9] с немцами», и созданное на основе материалов уголовного дела «жизнеописание» «Рудого».

Василь Кук — «Леміш»

В тему: Гебисты против Шухевичей [10]

Позже, в 1966 году для сотрудников КГБ [11] была подготовлена специальная лекция с красноречивым названием «Подрывная деятельность украинских буржуазных националистов и борьба с ними органов государственной безопасности Украинской ССР в период Великой Отечественной войны». В одной из ее частей говорилось, что борьба ОУН и УПА с немцами — это такая хитро задуманная комбинация, призванная отвлечь «народные массы от настоящей антифашистской подпольной и партизанской борьбы».

А на самом деле, мол, повстанцы действовали по указанию своих «хозяев — фашистских захватчиков» и занимались только грабежами населения, борьбой с советскими партизанами и участвовали в карательных операциях гитлеровцев. Для «доводки» этого тезиса были использованы все те же «показания» Стельмащука о «секретных директивах» из «протокола» от 28 февраля. Поэтому теперь созданный «предшественниками» документ должен был играть роль учебного материала для будущих поколений чекистов, у которых не должно было возникать ни малейшего сомнения в необходимости борьбы против украинского освободительного движения.

Наконец, осталось сказать еще несколько слов о происхождении якобы полученного Стельмащуком от Клячкивского указания об истреблении польского населения. Дело в том, что хотя в «протоколе» от 28 февраля оно описывается как «секретная директива» Провода ОУН, в материалах уголовного дела на Стельмащука содержится две разных версии ее происхождения.

В протоколе допроса от 20 февраля отмечается, что уничтожение польского населения на севере Волыни в конце августа 1943 года было осуществлено «по указанию командующего военным округом „Олега“ [командира ВО „Туров“ Николая Якимчука — авт.]». Еще одну версию со ссылкой на протокол судебного заседания по делу Стельмащука подробно проанализировал в своей книге Владимир Вятрович. Согласно ней «Рудый» в июне 1943 года получил приказ об уничтожении поляков на севере Волыни от Клячкивского, однако присутствовавший на этой встрече представитель Провода ОУН Александр Луцкий объяснил, «что это указание не от центра, это искажение на местах».

Вместе с тем, эта версия также оставляет много вопросов. По словам «Рудого», он изначально был против этого приказа, однако «Клим Савур» начал угрожать ему полевым судом за неисполнение. Тем не менее, Стельмащук все равно тянул до августа 1943 года, когда его во второй раз вызвал к себе Клячкивский, и вместе с Якимчуком снова потребовал исполнения приказа. «Рудой» и на этот раз не согласился, однако, в конце концов, в последние дни августа все-таки провел антипольскую акцию в северных районах Волыни.

Но несмотря на споры с командиром УПА и саботаж выполнения его приказа в течение почти двух месяцев, Стельмащук почему-то не только не попал «под суд», а наоборот осенью того же года пошел на повышение: вместо отряда возглавил целую военную округа «Туров». Так вопрос о том, насколько соответствовали действительности показания «Рудого» об основаниях уничтожения польского населения, требует дальнейшего выяснения.

Наконец, еще одну, уже четвертую версию, находим в документах советских партизан. В радиограмме одного из отрядов соединения Алексея Федорова за 6 сентября 1943 года отмечается, что «на тайном совещании 6 лагерей националистов принято решение уничтожить все польское население. 28-29-30 августа они вырезали польские семьи [в] селах: Куты, Островетська Воля, Островки, Чмикус». Указанные населенные пункты расположены на севере Волыни, на той же территории, о которой идет речь в уголовном деле Стельмащука.

Все вышеизложенное лишний раз доказывает, что истинные причины и ход польско-украинского конфликта во время Второй мировой войны требует дальнейшего исследования с привлечением максимального количества доступных источников и осуществлением их системного и всестороннего анализа. Однако в рамках такого исследования вряд ли стоит использовать как надлежащее доказательство «показания» Стельмащука из «протокола» от 28 февраля и, тем более, некритично относиться к их содержанию.

—

Сергей Рябенко, опубликовано в издании Galinfo [12]

Перевод: Аргумент [13]

В тему: