Андрей Куликов: «Слушайте. Думайте.»

Версия для печати

Известный украинские теле- и радиоведущий — о времени и о себе.

Андрей Куликов, 57 лет. Украинские теле- и радиоведущий. Сооснователь «Общественного радио». Ведущий ток-шоу «Свобода слова», автор и ведущий радио-программы «Время года».

Фразой о том, что «мы живем в смутное время», уже никого не удивишь. Времена действительно бурные, кажется, от начала времен. Жизнь сменяется выживанием, тишина — затишьем, правда — правдоподобием. Даже в покое современному человеку трудно найти дорогу к самому себе и собою стать.

Что уж говорить об украинце времен независимости. Журналисты в этой ситуации имеют очень простой выбор. Или согласиться на джинсу, темники и цензуру, но получать стабильный доход, или наоборот — по-донкихотски бороться с ветряными мельницами, но таки говорить правду, распространять общечеловеческие ценности, изменять мир ... Журналист Андрей Куликов говорит, что на цензуру не соглашается.

А вот самоцензуру считает признаком ответственного журналиста. Несмотря на прайм-тайм на национальных каналах, колонки в ведущих еженедельниках и кучу премий, ведущий «Свободы слова» на ICTV своим знаковым проектом сегодня называет «Общественное радио».

Говорит, что это едва ли не единственное действительно независимое средство массовой информации в Украине сегодня. Успешный украинец Андрей Куликов после общения с сильнейшими игроками отечественной политики слушает хороший рок и читает фантастику. И говорит, что самое главное в жизни — быть полезным.

— Как и почему Вы стали тем, кем вы являетесь сегодня?

— Не знаю, как и ответить. Особенно на вопрос «Почему?». Пожалуй, нужно сформулировать так: а кем я являюсь? или чем я являюсь?

— А кем Вы и чем Вы являетесь сегодня?

— Я человек, который пытается делать в жизни что-то интересное и полезное и при этом оставаться в мире с самим собой.

— Очевидно, что журналист такого уровня, как Вы, не раз в своей жизни сталкивался с искушениями, которые могли облегчить его жизнь, хотя бы в бытовом смысле. Какие ответы, какие принципы Вы тогда перед собой ставили, чтобы не «испортиться»?

— На самом деле, мне в жизни не раз приходилось идти на компромиссы, о большинстве из которых я сейчас не жалею. Конечный результат компромиссов очень часто оказывается неожиданно полезным и для человека, и для общества. Однако, с другой стороны, есть и такие «общие знаменатели», которые через некоторое время кажутся такими, что их можно было избежать. Однако в целом могу сказать, что не поступал в жизни неправильно.

Это то, что касается нравственных вопросов. А относительно бытового аспекта, то лучше меня скажет Тарас Шевченко: «Мені потрібно зовсім небагато...» Думаю, что человек, который в жизни не стремится к каким-то заоблачным материальным высотам, купить невозможно. Или, по крайней мере, сложнее. Можно находить удовольствие в очень многих вещах. Не только в заработке и в том, что ты можешь приобрести на заработанные деньги, но и в самой работе можно найти то, чему радуешься.

— Кто, кроме родителей, произвел на вас наибольшее влияние?

— Думаю, это те писатели, чьи произведения я читал. А потом, когда я уже начал работать, большое влияние на меня оказывали те люди, с которыми мне приходилось встречаться как журналисту. Большинство их имен я, конечно, даже не помню, как и обстоятельства, при которых я с ними встречался. Это естественно для журналиста — ты каждый день встречаешься и общаешься с огромным количеством людей, и они, безусловно, на тебя влияют. Конечно, какие-то знаковые встречи, разговоры, забыть сложно.

... А рос я в семье служащих. Дом, где мы жили, был очень интересным. В нем жили люди определенного круга, преимущественно — киевская интеллигенция. В одном крыле квартиры имели преимущественно инженеры, преподаватели технических вузов и так далее, а в другом — актеры, музыканты оперного театра ... Кстати, жила там и Евгения Мирошниченко (известная украинская оперная певица, педагог, профессор, — TU), и часто по утрам было слышно, как она распевается. А друзья моих родителей все были из инженерного круга, соответственно и общение было своеобразным. У меня было хорошее детство, я был окружен очень интересными людьми. Здесь, видимо, тоже было очень большое влияние на формирование личности.

Моя семья — полностью русскоязычная. На украинском общалась только моя бабушка по маминой линии — Нина Савицкая (легендарная диктор Украинского радио, -TU). Несмотря на то, что была коренной русской, в силу своей профессии дала мне стимул к изучению украинского языка. Библиотека бабушки была частично русскоязычной, а частично — украиноязычной.

Вообще в те годы очень много интересной литературы издавалось в основном на украинском языке. И все эти книги я имел возможность читать именно у бабушки. А еще в среде ее коллег и знакомых бытовал также именно украинский. Вот так, посредством языка, я открыл для себя всю глубину, как бы пафосно это ни звучало, украинской культуры.

... Ну а в первую свою командировку я поехал на Западную Украину. Раньше там не бывал. Встречал очень разных людей. Это были с одной стороны доярки и рабочие, а с другой — лауреаты Шевченковской премии. То есть после такого уже более-менее понятного и знакомого Киева в моей жизни появились люди, к которым я раньше не имел доступа. Тут я начал понимать, что люди — разные, что нужно иметь индивидуальный подход к каждому. Одно из главных требований к журналисту — уметь слушать. Вот эта «профессиональная привычка» меня многому научила.

— Насколько я помню, для Вас этот переход к украинскому языку был большим событием, серьезным решением ...

— Лучше сказать, что переходов на украинский было два. Первый был несколько пассивным. После окончания восьмого класса родители решили, что в дальнейшем я должен учиться на украинском языке. Я и не сопротивлялся. С моей стороны в этом был определенный элемент неосознанного расчета. Я почему-то знал, что когда-то мне понадобится более глубокое знание украинского.

Поэтому девятый и десятый класс я провел в лучшей на то время украинской школе Киева — девяносто второй. Руководство неоднократно подвергалось давлению, поскольку наша школа оставалась едва ли не единственной украинской школой в центре города, поэтому она постоянно «мылила глаза». Однако, несмотря на все, никто из родителей не написал популярное в то время заявление, мол: «У меня болит колено, поэтому я не могу продолжать обучение на украинском языке».

— То есть? Объясните подробнее, пожалуйста ...

— В советское время можно было добиться перевода школы на русский язык обучения при условии, что несколько родителей подпишут похожее заявление. Причины, конечно, были высосанными из пальца. Например, «их дети не имеют возможности продолжать обучение на украинском по состоянию здоровья». Поэтому и в нашей девяносто второй могло появиться несколько таких бумажек, но к чести всех родителей — такого не было.

... Школа расположена там, где Музей литературы, а когда-то была коллегия Павла Галагана (это первое украинское среднее учебное заведение на территориях, принадлежавших Российской империи). В школе обучались всего 300 учеников. Обучалось очень много детей писателей.

К примеру, в моем классе училась Оксана — дочь Василия Бережного, Дмитрий — сын Михаила Стельмаха, Валерий — сын Николая Руденко, Вадим — сын Гелия Снегирева. Это давало нам возможность больше узнавать о том, о чем не могли знать 90 процентов людей того времени. Скажем, приходишь в школу, а одноклассник тебе говорит — вчера у его отца проводили обыск. Это, во-первых, расширяло кругозор, а во-вторых — сплачивало.

Таким был мой первый переход.

... Дальше — пять лет обучения в университете. Учились на русском языке, потому что на нашем факультете училось много иностранцев, и это было оправданием для того, чтобы весь учебный процесс проводился на русском. Однако и там мы «дали трещину». Например, мы, киевляне, с преподавателями английского языка общались на украинском, а они, люди начитанные и мудрые, — охотно шли нам на встречу. Там мы тоже чувствовали, что украинский язык нам понадобится. И так действительно случилось! В конце восьмидесятых, начале девяностых Украине понадобились молодые переводчики, которые свободно владеют украинским и английским языками. И вот тут мы оказались в выгодном положении!

После окончания университета в 1979 году русский язык стал для меня неактуален. Не имел и не имею ничего против него, но потребности в пользовании не испытывал. С тех пор в своем общении вне семьи перешел на украинский. До сих пор этого правила не нарушил. Хотя с родителями и большинством родственников я до сих пор временами общаюсь на русском. Не вижу в этом ничего крамольного.

— Какой из всех журналистских проектов в вашей жизни Ввы считаете наиболее знаковым?

— «Общественное радио».

— Почему? У Вас было много значительно более ярких проектов.

— А я считаю, что «Общественное радио», собственно говоря, и является тем самым ярким проектом. Во-первых, это радио никто не навязывал сверху, инициатива пошла снизу. Были несколько журналистов, решивших, что пора создавать что-то новое. Весной 2013 года ко мне за советом обратились несколько журналистов. Первой была Наталья Соколенко. Звонит: «Андрей, есть идея нового радио! Какой должна была быть сетка успешного вещания?». На следующий день позвонил Владимир Корсунский, а впоследствии — Александр Бузюк. То есть видите, как? Идея создания радио такого формата одновременно появилась у нескольких разных людей. Это было хорошим знаком.

Постепенно мы приобщали к проекту новых людей. Началась настоящая работа. Каждый сделал вклад в размере 500 гривен, которые в то время были немалой суммой. Приобрели диктофоны и начали запись. Все это наталкивает меня на мысль, что если столь разные люди обратились ко мне с такой инициативой, то в этом есть общественная потребность.

Во-вторых, работа на «Общественном радио» является попыткой воплотить то, о чем многие мечтали — действительно независимое средство массовой информации.

И в-третьих, история развития «Общественного радио» очень вдохновляет. В августе 2013 года мы выставили в Интернете свой ​​первый подкаст, а дальше планово появлялись другие подкасты. «Общественное радио» работало достаточно стабильно до событий на Евромайдане. Мы пытались освещать темы, которые считали важными, приглашать гостей, чье мнение действительно ценим, формировать собственную экспертную среду.

— Вы говорите, что до Евромайдана работали стабильно. А потом что случилось?

— В то время члены команды «Общественного радио» чувствовали определенную растерянность. Нам казалось, что мы недостаточно оперативно отреагировали на то, что произошло. Это понятно — у нас не было прямых эфиров. Но! Я уже упоминал, что когда идея рождается в разных головах, она имеет все для того, чтобы воплотиться и развиваться. Дальше было так ...

1 декабря меня пригласили на какое-то собрание в Доме учителя, куда пришло много высокодуховных людей. Однако, несмотря на то, что несколькими кварталами ниже гудела революция, тематика того собрания все же не совсем касалась тех событий. По правде говоря, в тот вечер я больше чувствовал свою нужность на Банковой, а не в Доме учителя. Это был неприятный диссонанс. Так что несколько спикеров не явились, мероприятие состоялось по сокращенной программе. После окончания я поспешил на работу. И вдруг мне позвонил Кирилл Лукеренко и сообщил, что Денис Кубряк с радиостанции «Европа плюс» предложил нашей команде выходить в прямой эфир на их частотах!

Почему так произошло? Денис Кубряк и Юлия Бурковская (работники радио «Европа плюс», — TU) ехали на автомобиле на работу, слушали радио. Прокрутив весь fm-диапазон, они, внимание, не нашли ни одной станции, которая сообщала бы о том, что происходит в стране. В стране ничего, оказывается, не происходило!

Поэтому радиоведущие предложили нам радиоволну для того, чтобы мы могли максимально эффективно проводить прямые включения, общаться с гостями, сообщать новости. 1 декабря я был первым, кто вышел в эфир из маленькой студии в ресторане «Радио Бар». Мы транслировали информацию, поступавшую из сообщений информагентств и журналистов, находившихся в то время в гуще событий. То есть началась настоящая работа.

... Конечно, радиостанция «Европа плюс» в такой ситуации рисковала. К тому же в то время они уже успели заработать предупреждение за нарушение условий лицензии — у них музыкально-развлекательный формат, и вдруг в эфирах появляются текущие политические события в невыгодном для правящей верхушки свете. Впоследствии (как же без этого!) начались различные провокации и угрозы. Но это нас не останавливало.

— Какие, например, провокации?

— Однажды в нашей студии появились люди с Майдана. На вид им было порядка 40-50 лет. Обычные, среднестатистические майдановцы. В руках они держали листовки, где было написано: «Дорогой революционер! За твою доблесть и готовность служить Украине приглашаем тебя на горячий ужин. Совершенно бесплатно!» А внизу — адрес нашей студии.

Конечно, эти люди просто стали жертвами провокационных схем. Здесь просто — люди мерзнут и недоедают. А тут приглашение на бесплатный ужин в ресторане. Они приходят и уходят ни с чем. Таким образом, даже несмотря на невиновность радио и ресторана, «Общественное радио» и «Европа плюс» получают негативные отзывы. Однако мы и здесь выстояли, в конце концов, и на Майдане неглупые люди стояли.

... После фактической смены власти в Киеве, мы по инициативе Натальи Соколенко пришли в Национальную радиокомпанию Украины и заявили, что готовы обеспечить минимум два часа прямого эфира ежедневно. Руководство немного поколебалось, но в конце концов согласилось. Это было важно не только для нас лично, но и, я убежден, для очень многих украинцев.

По моему мнению, «Общественное радио» — это самый успешный в Украине малобюджетный проект за последние 5 лет.

... Стоит отметить, что со временем, после аннексии Крыма , значительное количество журналистов, которые не захотели мириться с ситуацией, присоединились именно к нашему радио. На данный момент они работают над подборкой «Хроники Крыма», что очень важно для граждан, которые по определенным причинам там остались. Они требуют незаангажированного взгляда на происходящее.

Еще одним важным аспектом является наша работа над «Хрониками Донбасса», которые транслируются как на оккупированных, так и на освобожденных территориях. Учитывая языковую ситуацию, ведем вещание на русском.

И я очень рад, что мы это делаем. Потому что мой личный опыт пребывания в Донецкой области подтвердил, что местное население испытывает потребность в информации.

— Кто такой честный журналист?

— Первое, что приходит в голову — это люди, которые не принимают материального вознаграждения вне законного гонорара или зарплаты.

— В Украине много честных журналистов?

— Подавляющее большинство! Говоря о журналистах, мы сразу вспоминаем сотню (или несколько десятков) наиболее известных имен. Однако мы забываем о тысячах и тысячах коллег, которые ежедневно работают, выдают продукцию, о которых мы можем так и не узнать. К примеру, жителю Львова вряд ли известно о том, как живет и работает журналист районной газеты на Кировоградщине. А на самом деле это люди, которые работают честно и составляют большинство среди нас, журналистов. И их работа, к сожалению, не всегда достойно оплачивается. Зарплаты низкие, оборудование никудышное, а они таки работают, таки распространяют правду.

— Можно не брать ничего больше своего низкого гонорара, но при этом вполне соглашаться и на самоцензуру, и на джинсу ...

— На джинсу соглашаться нельзя. А самоцензура — это нормально.

— Что такое самоцензура?

— Это другое название, которое можно дать собственной, личной, редакционной политике, так сказать. Собственно цензура — это то, что тебе навязывают извне государство, владелец или временами общественные организации, например, религиозные организации, которые если и не осуществляют, то пытаются осуществить цензуру. Ну и так далее. А самоцензура — это когда журналист думает о последствиях того, что он публикует. Без нее нельзя обойтись.

Что означает цензура? Ограничение. Что означает самоограничение? Сознательный акт, действие, направленное ​​прежде всего на себя. Именно поэтому я не вижу здесь ничего плохого. Однако здесь тоже надо быть осторожным. Если ты совершаешь самоцензуру, исходя из боязни, не обнародуешь определенные мысли, факты не из-за опасений, что это будет невыгодно обществу, а из-за опасений, что это будет невыгодно тебе, тогда — да, это плохо. Но въедливые журналисты, журналисты сознательные, стремящиеся к совершенствованию, должны обязательно думать о том, что и как обнародовать.

Чтобы что-то говорить о человеке (неважно, с востока он или запада), нужно очень хорошо его знать, общаться с нем. И пока ты не смог понять мотивы других и обосновать свои, у тебя нет права давать оценку, что является достойным, а что плохим. Осудить всегда легче, чем понять.

— Что такое успех и считаете ли Вы себя успешным украинцем?

— Да, я считаю себя успешным украинцем. Мне удалось, наконец, делать то, что я хочу делать. Я знаю, что часть того, что я делаю, приносит пользу обществу, многим конкретным людям. Если бы я действовал иначе, против себя, то не смог бы достичь того, чего достиг сейчас.

— В чем, по Вашему мнению, заключается наибольшая ответственность журналиста?

— Банально уже в определенной степени, но это то же, что мы часто говорим о врачах: «Не навреди!» Это, кстати, касается и вопроса о самоцензуре, о нашей собственной ответственности за редакционную политику. Вы работаете в «The Ukrainians», я — на «Общественном радио» и в «Свободе слова». Все наши проекты имеют редакционную политику, это нормально и правильно.

Однако представим, что мы не работаем там, что мы — независимы. У меня часто об этом спрашивают. Есть ли в Украине или в мире независимые журналисты? Отвечаю, что есть. Есть такие, которые вообще не работают постоянно на какую-то организацию, а предлагают свои материалы в различные СМИ. Они должны чувствовать персональную ответственность и за своих героев, и за свои факты, и за способ подачи информации.

... Расскажу вам одну историю. Во время вручения мне премии «Телетриумф» на сцене было два или три мима, их загримировали и одели в разные цвета. А так как обычно я речей не готовлю (ведь не знаешь наверняка, придется ли ее произносить), то и на этот раз рассчитывал на экспромт. Поэтому когда объявили, что я стал лауреатом, меня пригласили сказать несколько слов.

Я сказал: «Здесь на сцене есть люди, окрашенные в синий, красный и зеленый. Куда-то исчез оранжевый цвет, — говорю, — малинового нет. Даже если для всех нас есть какие-то предостережения, мы не должны допускать, чтобы в нашей жизни исчезали цвета.

Мы не должны допустить, чтобы с нашего телевидения исчезали языки, мы не должны допустить, чтобы из нашего сообщества исчезали коллеги. В нашей программе работают люди разных цветов, я имею в виду, люди разных политических убеждений, и, может, именно поэтому она выходит такой, какой она есть». Сказал и ушел. А на следующий день разразился скандал, поскольку эти мои слова вырезали из эфира.

Проще назвать эту историю цензурой. И, может, так оно и было. Однако я до сих пор убежден, что это просто неловкая редакционная правка. Вполне вероятно, что для человека, который монтировал программу, моя речь контрастировала со всем остальным. Если бы редактором был я или другой подобный мне человек, мы бы наоборот оставили этот эпизод, так как он является удачным контрапунктом, который показывает разнообразие. Опытным журналистам понятно, что это стоило оставить. Однако был ли вырезан пассаж об оранжевом цвете намеренно? Не думаю.

Другим таким примером является интервью в Межигорье с Януковичем. Далеко не все знают, что было целых четыре телевизионных версии этого интервью. На каждом канале, который его транслировал, сделали свой ​​вариант. Наш генеральный директор выделил мне определенное эфирное время и дал задание монтировать. То интервью получилось общей продолжительностью более часа.

Если бы мне дали возможность выбирать, то я бы это время уменьшил. Но надо было втиснуться ровнехонько в этот час с копейками. Поэтому я удалил рассказ Януковича о том, что после поражения на президентских выборах 2005 года он сначала на многих обиделся, в том числе на Леонида Кучму, и о том, как трудно ему было прийти в себя и всех простить.

Трактовать такой монтаж можно по-разному . Например, для меня выгодна такая версия. Я делал это с учетом того, что эта история звучала уже не в первый раз, ее все уже слышали. Однако невыгодная для меня версия заключается в том, что я удалил эти моменты потому, что Янукович «прощал» в этом интервью Кучму, который является тестем Виктора Пинчука, который, в свою очередь, является владельцем телеканала, где и должен был выйти в эфир этот разговор. Следовательно, по второй версии, я просто не хотел, чтобы на это определенным образом отреагировал человек, который платит мне хорошую зарплату.

С учетом тех всех историй должен еще раз подчеркнуть: ответственность журналиста заключается в том, чтобы, качественно донося до людей правду, им не навредить.

— Чего, по Вашему мнению, не хватает украинцам?

— Нам, украинцам, очень не хватает знаний друг о друге. Особенно остро это ощущается во время путешествий.

Около четырех лет назад изобрел небольшой тест. Когда оказываюсь в среде молодых журналистов из разных регионов, то спрашиваю их, что такое «копанка». Из ответа можно определить, из какой части Украины выходец этот человек. Если он говорит, что это «самодельная шахта», то, скорее всего, что это житель Донбасса. Если отвечают «футбол», то этот человек из Галичины. Когда говорят «ставок», то, скорее всего, это выходец из Центральной Украины. А подвал называют «копанкой» на Подолье. Вот таким образом люди, которые работают вместе годами, могут выяснить, что каждый вкладывает свое значение в слово «копанка».

Веду к тому, что мы очень мало знаем самих себя. С одной стороны, существует миф об очень разных украинцах, а с другой — можно часто слышать, что все мы одинаковые. В этом есть своя правда. Только нужно знать, в чем именно мы различны и похожи.

Чтобы что-то говорить о человеке (неважно, с востока он или с запада), нужно очень хорошо его знать, общаться с ним. И пока ты не смог понять мотивы других и обосновать свои, у тебя нет права давать оценку, кто является достойным, а кто — плохим. Осудить всегда легче, чем понять. И меня это беспокоит. Считаю, что события прошлого года многим людям дали возможность понять суть определенных явлений, шире посмотреть и на людей, и на себя. Однако в то же время те события породили новые мифы.

— Какое успокоительное Вы принимаете после понедельничных эфиров?

— Слушаю любимую рок-музыку. Ранее чаще включал английскую группу «Slade», польскую «Czerwone gitare», украинскую «Вася Club» и еще несколько. Люблю песню Zdravko Colic «Jedna zima sa Kristinom» в украинском переводе буковинского поэта Николая Бучко. Ее исполняет ивано-франковская группа «Полис».

В настоящее время чаще всего слушаю малоизвестных украинских исполнителей. Несколько лет назад я начал программу о рок-музыке «Время года» на радио «Эра». Зимой 2013 года я переформатировал программу на музыку времен Евромайдана. Это удачный способ популяризировать новые украинские группы. В последнее время популярность программы растет. И я очень доволен этой своей работой. Очень приятно от того, что имю удовольствие «давать дорогу» талантливым украинцам.

— Что посоветуете почитать?

— Это зависит от того, что люди уже читали.

— Дайте свой совет.

— ... Глубокое впечатление на меня произвела книга «Приключения бравого солдата Швейка» Ярослава Гашека, «Тореадор из Васюковки» Всеволода Нестайко, «Бубачек і Водяник» Йозефа Лады. Из фантастики люблю русских братьев Стругацких, украинских Владимира Савченко, Ларису Копань (особенно «Пульсары»). Из англоязычной фантастики больше по душе Клиффорд Саймак, Роберт Шекли, Рэй Брэдбери.

А из японской литературы читаю Кобо Абэ, Саке Комацу, Саньютей Енто. У последнего есть произведение «Пионовый фонарь», читал его в переводе одного из братьев Стругацких. Оно сначала было рассказано, а потом уже записано. Это такой особый жанр в японской литературе. Роман «Пионовый фонарь» кажется мне очень японским — и по стилю, и по образам ... Все это может быть сложно понять европейскому человеку, но в этом и прелесть.

— Один совет для наших читателей.

— Посоветую то, что написано на свитере, который одеваю на большинство публичных событий, где не нужно ходить в галстуке. Это фирменный свитер «Общественного радио», на котором написан наш слоган: «Слушайте. Думайте.»

—

Беседовал — Володя Беглов, фото — Светлана Левченко; опубликовано в издании  The Ukrainians

Перевод: Аргумент

Еще в разделе Герои нашего времени читайте:

• Хирург Дмитрий Бондарь: «Умирают все одинаково»
• «Наши солдаты должны больше бояться Украины, чем сепаров». Рассказ канадского добровольца
• Александр Кравцов: «Люди с Майдана были готовы умереть за идею, а „Беркут“ — нет»
• «У Минобороны две проблемы: отсутствие инициативы и персональной ответственности»
• Надежда Савченко: «Я пока еще какой-то заочный депутат»