Орест, ангел Майдана

Версия для печати

История лучника, который спасал людей на Институтской.

20 февраля Орест Каракевич из Дрогобыча встретил свой ​​22 день рождения не в уютном кафе с друзьями, а с побратимами на Институтский. Было много крови, криков о помощи, снайперы стреляли на поражение, целились в глаза... Орест вместе с другими «ангелами Институтской» бросился на передовую — забирал раненых и выносил убитых. Не было ни бронежилета, ни даже щита. Выжил. Это был не просто протест. Это была война, о которой никто не предупреждал. История Ореста — бесстрашного лучника Майдана.

Орест Каракевич, как и другие «ангелы Институтской», не считает себя героем. Он медик, но на Майдане людей не лечил. «Спросите почему? Медиков хватало... Не хватало воинов, которые их могли бы прикрывать», — пояснил он.

Орест заканчивает шестой курс медицинского. В минувшую пятницу принял присягу офицера, теперь намерен продолжить учиться в Военной медицинской академии в Киеве.

Фото с lviv24.com

«Поехал на Майдан сам, никого не хотел с собой брать. Мне говорили: „Ты что, хочешь там умереть?“. Когда ты сам, то ни за кого не отвечаешь, и так легче», — говорит парень.

Лучник из льва сердцем

18 февраля на Майдан Орест Каракевич приехал уже девятый раз. Ехал каждый раз, когда объявляли мобилизацию. Ехал, чтобы защищать свой народ.

Самостоятельно парень сделал лук и стрелы. Говорит, что другого оружия не имел, а требовалось защищаться и давать отпор, так как на Майдане тогдашняя власть начала открытые военные действия против собственного народа. Именно из-за лука Орест был ценным трофеем для «беркутов», которые объявили на него настоящую охоту.

«18 февраля я приехал в Киев где-то в 16.00, добирался ночным поездом. Очень мучила совесть, что не успел на произошедшее в Мариинском парке. Рукопашный бой — это то, на что я натренирован. Очень много людей погибло, и мне было очень обидно, что я не успел...», — корит себя Орест Каракевич.

В тему: Безымянная сотня. Сколько на самом деле жертв бойни 18 февраля?

Он рассказал, что когда в этот раз прибыл на Майдан, то первым впечатлением был шок: «Очень мало людей. Все говорили, что трудно попасть на Майдан, но это не так. Не было трудно. Со стороны Михайловского собора и Бессарабки пройти было легко. „Беркут“ окружил Майдан только со стороны Грушевского и Институтской. Октябрьский уже был захвачен. Я думал, что если будет штурм, то все снесут.

В Михайловском была моя знакомая. Я пошел туда посмотретьв, как она. Потом встал на баррикаду у Профсоюзов. Особенно было страшно, когда подогнали БТР и начали раздавать оружие спецназовцам... Тогда успокаивал себя, что стрелять по нам они не будут, не хотелось в это верить».

Однако, вспоминает Орест, стреляли по активистам уже тогда. В ночь на 19 февраля силовики использовали боевые гранаты. Рядом с ним на баррикаде застрелили выстрелом в голову парня, который был в мотоциклетном шлеме, еще один человек упал от огнестрельного ранения в грудь.

Организация обороны была такова: первый ряд воинов Майдана стоял со щитами на баррикаде, а остальные сзади — бросали брусчатку.

«Беркут» послал вэвэшников «черепашкой», чтобы зацепить трос за баррикаду. Мы пытались их отогнать. Потом пошел БТР... несколько раз ударил. Под ногами тряслась земля, мы падали. До сих пор в голове эти кадры, когда БТР таранит баррикаду и люди с нее слетают вниз. Ребята организовались и забросали БТР коктейлями. Он вспыхнул«, — вспоминает Орест Каракевич.

По его словам, ожесточенные бои велись до часу ночи: «Я перешел на сторону Институтской, где даже не было нормальной баррикады, ребята просто стояли со щитами. По дороге туда я расстрелял остаток стрел, которые оставались. Мне стало странно, почему возле меня взрывается очень много гранат и травматические пули постоянно свистят над головой... когда перемещался с луком, силовики светили по мне фонариками. Наверное, поэтому и светили, потому что увидели лук».

Спрашиваем у Ореста, почему лук? Отвечает, что другого оружия не было, а стрельбой из лука увлекался с детства.

К сожалению, свой ​​легендарный лук лучник Майдана потерял тогда же — 18 февраля.

«Когда закончились стрелы — он мне мешал, я был очень с ним заметен. Оставил его вместе с вещами в Михайловском соборе. Двое суток туда не появлялся, и лук исчез...», — рассказал Орест Каракевич.

По его словам, еще одного лучника он встретил ранее на Грушевского в января, парень тоже сам сделал свой лук.

Об утраченном луке Орест жалеет...

Ранения

«У Профсоюзов было много дыма. Пошел на передовую и сразу получил ранение из дробовика в голову, отступил назад. Мне начали кричать, мол, куда отступаю, не испугался ли гранаты, но когда я снял балаклаву, то увидели, что все лицо было в крови. Кровь глаза заливала, мне заклеили рану, я еще немного побыл на линии боя, а потом очень заболела голова. Я пошел в Михайловский собор. Повезло, что дробина высоко попала, кость не побила, проскользну под надкостницей, застряла в голове... папа говорил, что если бы на 1 сантиметр ниже, то выковыривали уже бы из кости или мозга», — вспоминает Орест Каракевич.

Потом вернулся на баррикады. Постоянно перемещался, силовики бросали брусчатку, разбили ему ногу, потом он еще две недели хромал.

«Ночью пошел сигнал, возле Михайловского „титушки“. Как я уже говорил, там у меня была знакомая, и в то время в соборе было много раненых. Я пошел туда. Там рядом в переулке действительно стоял заслон из „титушек“, все с огнестрельным оружием, с автоматами, щитами. За ними был „Беркут“. Он их курировал. Они развлекались — стреляли по всему, что двигалось.

Я хотел подойти ближе, но рядом со мной от выстрела упал мужчина, который не имел к Майдану никакого отношения, обычный прохожий. Пуля прошла насквозь сбоку, сразу под кожей, его забрали в Михайловский к врачам. Мы боялись, чтобы „титушки“ не пошли на Михайловский, ребята из Самообороны выставили заслон», — вспоминает Орест Каракевич.

В ту ночь «титушки» на штурм собора, где были раненые, не пошли. Орест пробыл на Майдане до пяти утра.

«В какой-то момент на Майдане вспыхнули палатки. Я не знаю, кто первый это сделал, но огонь — это был единственный способ остановить силовиков. Потом начали гореть Профсоюзы», — вспоминает парень.

Говорит о «Правом секторе». «До событий 18 февраля я и сам хотел вступить в эту организацию, но потом у меня к ним появилось очень много вопросов. Я все время повторяю, что до 19 февраля они были. Многие из них пострадали в Мариинском парке. Ребята были в черной амуниции, я видел их раненых. Да, их было мало. По состоянию на 19 февраля их осталось 14 человек, и им большое спасибо за то, что они не выполнили приказ командиров и не ушли, когда горел Майдан».

Орест Каракевич вспоминает, что 20 февраля руководители «Правого сектора» дали приказ своим бойцам не идти на Институтскую: «Прорыв длился 20 минут. За это время не реально было предупредить всех бойцов „Правого сектора“, а следовательно, они ничего не знали заранее. Вопрос второй — почему нас не предупредили? Многие из тех ребят, которые погибли, прожили на Майдане два часа... ».

В тему: Мутный сектор

И снова о событиях 19 февраля: «Почти не спал. Поспал в Михайловском соборе где-то час, проснулся, потому что мучила совесть. Целый день 19 февраля строили баррикады, поддерживали огонь — был довольно спокойный рабочий день. Вечером были определенные столкновения, все было как всегда, но разница была в том, что на Майдане уже никого не оставалось — ни руководителей, ни людей. Было понятно, что это конец и нас бросили.

Политиков не было, и это хорошо, потому что 18 февраля они так мешали! 19 февраля координаторы на сцене нам реально помогали тем, что говорили, где нужны люди, где требуется усиление. Политики с криками „Беркут“ остановитесь! Не провоцируйте» — только раздражали. Мы уже даже просили их замолчать. Это была война, и никто останавливаться не собирался«, — вспоминает парень.

Лучник с крыльями ангела

По словам Ореста Каракевича, 20 февраля примерно в 8 утра начались бои: «С самого утра мы почти дремали на баррикадах. Началась „утренняя зарядка“, перебрасывались камнями и гранатами. Я передислоцировался к памятнику основателям Киева. Тогда именно и приехало подкрепление на Майдан. Мы стали там со щитами. Ребята даже не умели держать щиты... Беркут бросал „коктейли Молотова“.

Возле меня взорвалась граната, после ранения к головной боли добавился еще и звон в ушах. Отошел назад, ближе к сцене, чтобы прийти в себя. Вижу, началось какое-то движение. Бежала Львовская сотня. Начался прорыв возле стелы и „Сбербанка“. „Беркут“ очень быстро отступал. Я не задумывался, просто бросился туда. Я пошел в обход, на гору в Октябрьский. Снайперы уже стреляли на поражение. Однажды видел снайпера в клубе Кабмина, он стрелял из окна.

У меня был деревянный щит. Видел, как медики оказывали помощь парню с простреленной ногой, у него бедренная артерия была задета. Я под него щит подсунул, его понесли. Вперед я побежал уже без щита, затем снова нашел какой-то деревянный щит. Мы остановились со стороны Октябрьского. У отеля „Украина“ еще ​​никого не было, ребята только начинали движение вперед.

Мы решили, что надо прорваться к баррикаде (на улице Институтской — ред.). Побежали, стали за двумя биотуалетами. Хотели сделать рывок, но застрочили автоматные очереди. Наверное, сначала хотели нас напугать, так как стреляли по верху и по низу. Мы хотели наступать дальше, но потом я услышал звук СВД. Я понял, что это уже на поражение. И здесь ребята начали падать... это уже „работали“ настоящие отморозки, которые целились точно в голову, стреляли прицельно в глаза. Они знали, что у нас нет оружия, но стреляли на поражение».

Орест, который бесстрашно спасал людей, почему-то корит себя: «Потом мне сказали, что спецназовцы прятались за баррикадой. Меня до сих пор мучает совесть, что я этого не учел... Если бы я это знал, я бы не остановился у биотуалетов, я бы побежал дальше, попытался их выбить... Может, меня бы расстреляли сразу, но я бы хоть что-то сделал».

Орест Каракевич говорит, что удивляется вопросам, например, почему никто из «Правого сектора» не погиб: «Люди, вы понимаете о чем вы говорите? Не погибли, и слава Богу! Это чьи-то сыновья, чьи-то родители. Ну как измерить деятельность организаций по их смертям. Вопрос в том, что делали руководители? Своих предупредить, забрать..., а других бросить? Тех, кто приехал, надо было организовать.

Там были сотники. Если вы взяли функцию по обороне Майдана, то организуйте его. Ярош, конечно, выглядит весьма позитивно, но на одном из последних эфиров он даже не поблагодарил матерей. Он подтвердил, что был у Януковича, думал, что убьют, но все же пошел. Рассказал, что Янукович рассказывал ему о своей семье и, в конце, Ярош улыбнулся и сказал, что этой историей Янукович поломал его стереотипы. Выглядело так, что он над нами издевался. Оправдывать убийцу — это неприемлемо».

Спрашиваем, как он сам для себя объясняет, что ему повезло выжить. Орест ответил: «Много нас было на Институтской, может, потому и не заметили меня снайперы».

Спрашиваем, было ли страшно?

«Нет. Человек никогда до конца не верит, что его могут убить. Я боялся не за себя. Разве моя жизнь так много стоит в сравнении со всеми другими... но мама мне после событий на Грушевского сказала, что если меня убьют, то ее жизнь закончится. У меня постоянно крутилось это в голове. Поэтому я не сказал ей, куда еду. Не хотелось бы... родителей боялся», — говорит Орест Каракевич.

На вопрос об экипировке смеется: «У меня даже щита не было, только строительная каска. Только у немногих были бронежилеты».

Интересно, что у Ореста на куртке, в которой он был на Институтской, изображены крылья: «Не знаю, возможно, они помогли мне тогда выжить... Я молю Бога, чтобы это все не зря было, чтобы подвиг Небесной Сотни не просто запечатлелся в нашей памяти, а был примером для нас и постоянно напоминал, какую цену мы заплатили за свободу! Я хочу, чтобы наша страна любила нас так , как любим ее мы».

После боя

«Когда мы уже почти всех вытащили, ребята выставили заслон из щитов. Мы начали строить баррикаду немного ниже линии огня, чтобы дым поднять», — вспоминает Орест Каракевич.

Спрашиваем, кто, по его мнению, стрелял?

Он отвечает: «Кто стрелял — это дело правоохранителей, это не мое дело. Их задача найти и наказать виновных».

«Помню, что я как в тумане спустился на Майдан. Я подошел к охраннику и попросил подвести к сцене. Сказал координатору, чтобы сделали хоть что-то. Объяснил, что мы уже вынесли больше 20 трупов. Перед тем он выдал со сцены, что на Институтской информация не проверена, возможно, работают снайперы. Сказал, чтобы люди не шли, потому что там провокация. Это слово уже в горле стояло.

Ребят жаль... Очень жаль...

Оппозицию, которая теперь власть, начал яростно ненавидеть еще 18 февраля. Они объявили „мирное наступление“ на ВРУ. Для „Беркута“ „мирное наступление“ было понятно только как „наступление“, с их стороны полетели первые коктейли и гранаты, наши начали защищаться.

Если объявили „мирное наступление“, то где же были политики, депутаты? Они должны были идти впереди, поддерживать людей. Их не было, и произошло то, что произошло».

День рождения

20 февраля Орест Каракевич встретил свой День рождения в огне и под пулями: «У меня день рождения как раз 20 февраля... 22 года исполнилось, вот и отметили его. Ребята сигаретами угощали... Отец позвонил поздравить, он не знал, что я на Майдане... услышал по телефону звук выстрелов... только сказал, чтобы я выжил. Маме ничего не сказал. Я приехал домой, узнал, что папа уехал на Майдан, потом я за ним поехал. Вот только больше день рождения я праздновать не буду».

Он отметил, что в целом Майдан Независимости нужно переименовать. А еще он вспоминает Устима Голодюка, видел его на Институтской: «Устим — это лицо Майдана. Он был там с самого начала. Устим — лучший из нас всех! Я хочу, чтобы люди знали, как все было. Украину спасали не какие-то спецгруппы или обученные боевики, а простые люди: интеллигенция, рабочие, люди искусства... И я горжусь тем, что был вместе с ними... Что еще должно произойти, чтобы наши политики наконец поняли, что власть — не главное, что нельзя больше цинично делить и разворовывать Украину?»

«Почему так действует наша власть? Возможно, они просто хотят показать, что все изменилось, что все должно быть мирно, потому сепаратистов и не бьют. Я все больше начинаю в этом сомневаться, ведь Яценюк сказал, что поддерживает референдум на Донбассе. Это маразм. Это неуважение к тем, кто погиб. Хочу одно сказать власти — мы уже знаем, как нужно драться, и теперь все будет иначе, Украинцы уже знают, как надо бороться! Если политики не будут действовать правильно, то никто им не поможет, и они, как Янукович, не убегут. Больше так не будет», — убежден лучник Майдана.

Вместо послесловия от Ореста

В одной из соцсетей на 40-й день расстрелов Орест Каракевич написал:

«Прошло более 40 дней с того кровавого четверга... И все больше людей задают мне вопрос — что изменилось? Не напрасно ли шли мы на смерть, не напрасно ли умерли лучшие сыны и дочери Украины? И все больше разрывается сердце, когда видишь, что опять творится в стране... И не можешь принять того, что все было зря...

В тему: 40 дней с момента трагических событий 18-20 февраля. Пиккардийская терция — Пливе кача (неофициальный клип)

В голове до сих пор раздаются выстрелы, перед глазами на всю жизнь запечатлелись моменты, когда видел, как падают те, кто еще секунду назад бежал с тобой рядом... Помню, как держал щит перед собой, уже продырявленный (каким-то чудом пуля не задела меня) и бежал вперед, за ранеными... а из амуниции только строительная каска на голове... впрочем, как и у большинства там... Помню, как старался прикрыть раненых и медиков уже не щитом, а собой, понимая, что толку с того щита ноль, что пуля пробьет его только так...

Отдельная благодарность медикам, более бесстрашных людей я никогда еще не видел...

Было страшно... страшно не за себя, за родителей... постоянно крутились слова матери в голове «вернись живым...», и в любой момент, ожидая смерти, думал «прости, мама, иначе не могу...»

С ироническим смехом вспоминаю два туалета на институтской, за которыми мы прятались, наивно полагая, что это нас защитит... 5 или 6 человек, одними из первых мы побежали вперед туда... помню, как пули прошивали эти шаткие туалеты, и мы бежали оттуда, потому что стало очень страшно, и те 5 секунд, что убегал и каждый миг ждал смерти, казалось, длились вечно...

Я удивлялся бесстрашию украинцев. Cначала там, в аду, нас было не более 50... и несмотря на все смерти, люди рвались вперед, под баррикаду... Я сорвал голос, пытаясь вернуть их, объяснить, что если их там положат, мы должны будем последовать за ними, потому что совесть не позволит оставить их на произвол судьбы... как стоял на виду и размахивал руками, споря с мужчиной. Тот настаивал бежать снова вперед, а я говорил, что наша смерть будет на его совести, я пойду за ним. И он вернулся...

Меня спрашивают — зачем мы туда бежали, если видели, что там убивают? Я скажу, зачем. Мы не хотели бежать туда, мы боялись... но когда видели, что наши братья, те, с кем мы держали оборону последние дни, гибнут и кричат ​​о помощи, мы не могли их бросить... Я называю их братьями, хотя почти никого не знал... почти ни у кого из нас не было амуниции, у некоторых щиты были деревянными... но в тот момент об этом не думалось...

Помню другую группу из 4-5 человек, которые бесстрашно рванули вперед, двое даже не успели спрятаться за щитами — упали один за другим.. в голове сидит момент, когда в двух метрах от меня парень опрометчиво высунулся в щель между щитами, и ему пробило ногу... вспоминаю, как мы никак не могли взяться за него, чтобы оттянуть, потому что он кричал от боли, когда брали его за ноги... помню, как я кричал и матерился, чтобы за руки брали, разворачивали и тянули его вниз, чтобы не слушали его крики, чтобы он терпел... (этот момент примерно с 45 сек. на этом видео) стыдно признаться, но каждый раз, когда спускался с новым раненым вниз к отелю, то радовался, что имею возможность оттуда уйти... но далеко спуститься не мог — один взгляд туда, вперед, и возвращался назад... как же так, они там гибнут, а я буду в безопасности здесь? И каждый раз казался последним — наверное, теперь не вернусь...

Очень удивило и разочаровало, что не было там Правого сектора... Впрочем, его не видел еще с ночи 18 февраля... Как мне потом сказал товарищ, «славный» «Правый сектор» сложил «броники» в ночь с 18 на 19 и куда-то ушел... Дай Бог, чтобы это было неправдой, но факт остается фактом — я их нигде не заметил. Больно это слышать, не хочется в это верить. Были единичные члены сотен Самообороны, но лишь единицы... Гиб народ, несколько десятков обычных людей...

Вспоминаю женщину-медика, которая рвалась вперед, которую никак не мог удержать внизу... которой объяснял, что ее жизнь важнее, что она пусть ждет, мы принесем раненых... но она не слушала... как лежал под щитом, наивно полагая, что это поможет, что когда пробьют щит, то не попадут по мне... я не знал тогда, что снайпер был позади — в гостинице «Украина»... Помню медсестру, которую не пустил вперед и, вероятно, тем самым спас ей жизнь... хочется в это верить.

Но, наверное, самым ужасным был момент, когда я увидел, как один парень оттаскивал другого, и вдруг остановился, обмяк над ним... В голове до сих пор звучит фраза человека, который оказался сбоку — «Наверное, брат, один погиб»... Не знаю, правда ли это, но тогда я не смог сдержать слез.

Помню, как медики подбежали к ним, и кто-то опрометчиво отодвинул щит... выстрел — и упал медик, а у сердца расплывалась красное пятно... надеюсь, он выжил... Поразило еще то, что даже среди того мизерного количества людей, которые держали оборону Майдана, среди той группы людей, которые пошли на Институтскую, были граждане других стран... они стояли бок о бок с нами и не бежали, хотя это и не их война...«.

— 

Анна Новик, опубликовано на сайте galinfo.com.ua

Перевод: «Аргумент»

В тему:

• Как воевал Майдан 18 — 20 февраля. Уже история: хронология в воспоминаниях очевидцев
• Людей на улице Грушевского расстреливал «Беркут» — улики (фото)
• Расстрел на Институтской: как это было
• «Эскадронов смерти» нет. Есть государственные преступники и подчиненные им бандиты
• Радиоперехват при работе группы снайперов на Майдане