Вадим Борсяк, боец 74-го отдельного разведывательного батальона, в октябре 2014 года защищал Донецкий аэропорт. Радіо Свобода разыскало его, когда выясняло, кто изображен на неназванных фотографиях Сергея Лойко. Борсяк рассказал, почему ушел добровольцем, как удавалось отбивать многочасовые атаки, чего больше всего боялся и почему называет «киборгом» свою жену.

Когда начались беспорядки в Донбассе, я решил, что надо идти. Не мог выдержать того, что кто-то воюет, а я сижу на диване и смотрю это по телевизору. Я не знал, куда попаду, что со мною будет, но пошел сознательно, зная, что там — настоящая война.

В военкомат ходил с мая 2014 года, но меня не брали, потому что тогда мобилизовали в возрасте до 40 лет, а мне в то время было уже 44. Взяли только в третью мобилизационную волну.

Месяц был на учениях в Новочеркасске, после чего попал в 74-й отдельный разведывательный батальон. В зону АТО мы зашли 31 августа, заняли село Славное, окопались и заняли оборону. Далее дождались замену и пошли в разведку.

Однажды комбат объявил, что нужны добровольцы для защиты Донецкого аэропорта. Из батальона согласились около 20-ти бойцов, среди них был и я. Надо — значит надо.

Тогда для нас аэропорт был чем-то страшным, мы понимали, что у нас — билет в один конец. Мы шли с осознанием, что можем оттуда не вернуться, что это могут быть последние бои. Но оказалось все не так страшно. Когда попадаешь туда, то даже появляется определенный азарт, который сильнее страха. Война захватывает, война — наркотик, я в этом убедился.

«Киборгом считаю свою жену»

Когда приехал туда, увидел разбитый аэропорт, окон не было, везде дыры, вокруг стояли сгоревшие танки, люди показались страшными: все грязные, в оборванной одежде. Я охранял пост в новом терминале.

Там практически круглосуточно шли бои: сначала атаковали нас, затем атаковали мы, постоянная стрельба, работа артиллерии, танков, града. На отдых имели час-два. Спали одетые, в бронежилетах.

Начинался бой — мгновенно все просыпались и хватали оружие. Было время, когда вообще сутками глаза не смыкали. Адреналин был такой, что, казалось, не уставали.

Война есть война: начинается бой, все стреляют, прилетело что-то, взорвалось, кого-то контузило, оттащили, привели врача, жгуты, укол, вызвали «коробку». Все быстро. Может, цинично звучит, но эти все ранения — часть рабочего процесса и каждый, кто там, это понимает.

Тяжелых потерь, как это было в январе, тогда еще не было. За две недели, что там находился, двухсотых не видел. Однако аэропорт большой, и о том, что случалось в одном его конце, в другом могли даже не знать. А выяснять не было времени: у каждого был свой ​​сектор, надо было держать позиции.

Что запомнились, так это то, что сама атмосфера в аэропорту была тяжелой и удручающей, особенно ночью. Все раздолбано, ветер воет, железяки шатаются, скрипят, везде темень, и когда наступают эти долгожданные две минуты затишья, то такое ощущение, будто ты — в фильме ужасов.

В тему: Последствия прихода «русского мира» на Донбасс — развалины донецкого аэропорта. Облет беспилотника [2]

Психологически мне очень помогала семья. Жена каждый день звонила и я, чтобы с ней поговорить, залезал в укрытие, накрывался спальным мешком, чтобы по огоньку не били снайперы, разговаривал с ней. Она очень волновалась, ей это пережить было в разы тяжелее, чем мне. Вот ее я считаю действительно «киборгом».

Мы знали, что с нами воевали россияне, разведка сообщала: сегодня будет штурмовать российская десантно-штурмовая бригада. Руководство постоянно говорило о каком-то перемирии, но его не было.

15 октября получил контузию: что-то прилетело и взорвалось рядом со мной. Меня отбросило и засыпало штукатуркой и кирпичом. На время потерял сознание, а потом ничего, пришел в себя. Но выехать возможности не было, поэтому оставался в аэропорту.

«Я не мог, чтобы какой-то „Моторола“ лазил по моим карманам»

За все время я ни разу не прощался с жизнью. В любой ситуации пытался держаться и выжить. Когда там находился, то страха почти не чувствовал. Страх был, когда мы оттуда выходили.

Мы знали, что надо будет на БТРах проскочить около 5 километров по ровной местности, практически по взлетке, под прицельным огнем сепаратистов. И от осознания того, что ты провоевал две недели в терминале и остаться целым, а здесь можешь погибнуть, было страшновато и немного грустно.

Когда садишься в БТР, каким бы ты ни был «Рэмбо», какую бы не имел подготовку и невероятные способности, там ты можешь только молиться, потому что сидишь в «консервной банке» и не можешь спрятаться. Тебя везут, и если попадут — ты труп.

Единственное, что мы могли — сидеть и молиться. Я звонил своим знакомым и просил, чтобы они также молились. Говорю: сейчас будем выходить, попросите, чтобы вышли живыми.

В последний день приехала другая группа из нашего батальона, мы их сутки учили: откуда можно ждать атаки, как себя вести, куда можно ходить, куда нет, как, впрочем выжить в этих условиях. На следующий день мы весь день ждали "ласточек«,так мы называли БТРы, а солдат — «попугаями». Так мы засекречивались: например, 28-го едут «попугаи» на трех «ласточках».

Только вечером через радиостанцию ​​мы узнали, что три «ласточки» вышли. Правда, по дороге одна сломалась, и поэтому другая потянула ее назад. Пришел один БТР, в него влезли только восемь человек, в том числе и я. Ехали без фар. Пули летят, вокруг все взрывается.

А потом начались «зеленые коридоры», я их считаю просто издевательством над нашей армией и солдатами. Руководство армии, руководство страны несет за это ответственность. Как это вообще возможно — проходить «таможню» врага перед тем, как с ним воевать. Такого специально не придумаешь! Этого просто не может быть!

Вот тогда мне стало ясно, что аэропорт сдадут. Вот именно тогда надо было его отдавать и выходить оттуда, не жертвуя людьми. Именно поэтому я больше туда не поехал. Это было ниже моего достоинства ездить, чтобы меня сепары «шмонали», чтобы какой-то «Моторола» [3] лазил мне по карманам. Думаю, что действия командования в аэропорту были непрофессиональны.

В тему: Сегодня годовщина гибели Сергея Табалы — самого молодого «киборга». Видео [4]

«Наши военные стоят до последнего, но мы почему-то проигрываем»

Когда шел на войну, не мыслил масштабами страны. Я боролся за свою семью, за свой ​​клочок земли, чтобы сюда не пришла война, чтобы ни моей жены, ни детей никто не мог коснуться, чтобы они могли спокойно жить.

Сейчас многие спрашивают о войне, говорят, зачем оно тебе было нужно. Думаю, они просто боятся, или просто хотят в Россию. Таким я сразу говорю, чтобы ехали туда.

Я пошел на войну, чтобы «ДНР» [5] не пришла сюда, чтобы не было этого бардака здесь, этих бандитов — «Гиви» и «Моторолы», всего российского сброда, которому дали оружие и платят деньги. Все идеи — в мозгах Путина, а не Захарченко. Может, в начале еще ​​были идейные, то сейчас таких там нет.

И сейчас, когда думаю, что могут амнистировать сепаратистов, честно говоря, становится не по себе.

«С фронта я вернулся другим человеком, душа состарилась»

С фронта я вернулся совсем другим человеком, чувствую, что душа состарилась, хотя и так уже не маленький, 45 лет. Иногда бывает до того грустно от всего этого ... Бывают такие моменты, что думаешь: какой смысл жизни, когда люди, как звери, убивают друг друга.

В тему: Аркадий Бабченко: Как война меняет человека [6]

Считаю ли себя героем? Не знаю. В Иловайске, в Дебальцево, на Саур-Могиле было не легче, чем в аэропорту. Вообще эта война очень тяжелая для нас.

Я не знаю, почему. Или командование у нас такое, что за что ни возьмется — везде «котлы». Все так трагично, потому что простые воины, солдаты, младший состав офицеров, настоящие командиры стоят до последнего, но почему-то мы проигрываем. У нас одни трагедии. Как-то это неправильно.

В тему: Окопная правда: «Армии не хватает логики, логистики и последовательности» [7]

Возможно, для командования люди — как спички: можно жечь коробками, но для нас, обычных военных, человеческая жизнь — это самое ценное.

В ДАПе у всех были одни обязанности — все были бойцами. Там не было майоров или еще кого-то, был только один старший, который воевал наравне со всеми.

Иногда чувствую ностальгию, иногда даже есть желание туда вернуться, но понимаю, что семье я также нужен. Но если надо будет — снова пойду. Ибо какая бы ни была у нас власть, что бы ни происходило в стране, но это наша страна и мы должны разбираться во всем сами. А чтобы приходили сюда иностранцы, пусть даже, как говорят, наши братья-славяне, я этого допустить не могу, пусть они у себя сами, а мы у себя сами разберемся.

74-й разведывательный батальон защищал Донецкий аэропорт с сентября и до последнего дня. Нас представили к награде Орденом мужества 3-й степени: представление прошло все инстанции Министерства обороны, но в Администрации президента считают, что мы этой награды не достойны. Видимо, президент считает, что надо награждать только тех, кто умер, а живые, которые страдали не меньше, совершавших подвиги и, наконец, смогли выжить — подождут.

—

Ярослава Трегубова, опубликовано на сайте  Радіо Свобода [8]

Перевод: Аргумент [9]

В тему:

• Исповедь «киборга»: Не хочу, чтоб война изменила меня [10]
• Доброволец Владимир Компаниченко: «Я горжусь этим прозвищем — «киборг» [11]
• Три дня в аэропорту Донецка [12]
• От первого лица о войне в аэропорту Донецка и обращение «киборгов» из Донецкого аэропорта [13]
• «Аеропорт»: фильм о защитниках международного аэропорта «Донецк» имени Сергея Прокофьева [14]