Город Тростянец в Сумской области был в оккупации больше месяца. россияне прикрывались местными жителями, пытали их в подвале вокзала, убивали, выгоняли из квартир.

Журналисті hromadske [2] приехали в Тростянец в теплый погожий день. Люди торговали на базаре, копались на огородах и клумбах с красными тюльпанами, под звуки радио разбирали завалы и чинили стены своих разбитых домов. 

Следователи Государственного бюро расследований с камерами фиксировали последствия разрушений на железнодорожном вокзале, куда уже начали прибывать пассажирские поезда. 

Тростянец был в оккупации больше месяца. россияне прикрывались местными жителями, пытали их в подвале вокзала, убивали, выгоняли из квартир. Мэра Юрия Бову разыскивали с первых дней оккупации. Поэтому он уехал из Тростянца и скрывался в соседних селах. 

Местные же в это время не сдавались и приближали победу своими силами в подполье.

Читайте также: Роман Безсмертний про досвід спілкування з окупантами: можу сказати, що це орда [3]

Железнодорожный вокзал в Тростянце после обстрелов россиянами. Фото: hromadske

Дом, на котором поставили метку 

«Володя, расскажите, как тому мужчине глаза выкололи», — просит местный житель Максим своего товарища. 

«Да я ничего не знаю», — отмахивается мужчина.

«Расскажите, что знаете». 

«Он шел по вокзалу, крикнул “Слава Украине!” Его забрали и начали пытать. Руки изрезаны, шея перерезана, глаза выколоты. Еще нагадили сверху. Все. Вон, Яковлевич больше знает», — умолкает мужчина и возвращается к работе.

Петр Яковлевич, товарищ Максима и Владимира, в рассказах об оккупации Тростянца немногословен. Лишь после того, как проводит нас в свой дом, показывает место, где упал снаряд, погреб, где прятался, и рассказывает еще одну историю о зверствах в Тростянце. 

«Я своими глазами видел, как у гаража Дома пионеров мужчину опознавали с выбитыми зубами. Его вытащили из смотровой ямы где-то 28 марта».

«У нас по улице танки не ездили, только ходили вооруженные солдаты. Просили, чтобы белые ленты повесили на ворота и на руках, чтобы тоже их носили», — рассказывает Петр и возвращается во двор к Максиму.

Владимир и Петр, жители Тростянца. Фото: Алексей Никулин / hromadske

Он вместе с Владимиром чинит его дом. Наружных стен нет. Теперь каждый, кто проходит по улице, видит разбитые зеркала с узорами на шкафу-купе в одной комнате, а в другой — серый запыленный диван, на котором теперь отдыхают от работы мужчины. 

Максим утверждает, что попадание именно в его дом могло быть случайностью, следствием перестрелки россиян. А может, и нет. Он показывает сохраненные на телефоне скриншоты из чата, где на его дом местная жительница поставила метку, красную точку. 

«Она, наверное, не очень опытная пользовательница Телеграма. Забыла скрыть свой номер. Жду, когда придет ГБР, чтобы передать им эту информацию. Я уже сказал ей, что все знаю».  

В доме Максима на момент попадания никого не было. Свою маму мужчина вывез из города, как только открыли зеленый коридор, а сам воевал в подполье. 

Читайте также:  Город мертвых и живых — место преступлений российской армии. Буча после оккупации  [4]

1 з 2Дом Максима после обстрелов. Фото: предоставлено hromadske

«Мы здесь занимались партизанщиной»

На другой день после того, как российские военные зашли в Тростянец, Максим с товарищами организовали партизанское движение. Создали в Телеграме канал, чтобы фиксировать перемещение вражеской техники и россиян и передавать информацию дальше — местным волонтерам в Ахтырку и украинским военным из 93-й механизированной бригады «Холодный Яр».  

В партизанском чате было около 400 участников. Всех, кто хотел присоединиться, тщательно проверяли, даже если они представлялись друзьями друзей.

«Где мы только не были: и на территории заводов ходили, прятались, и вокруг нашего пруда обходили в сторону села Белки, смотрели, где их посты стоят, и жители окрестных сел и городов помогали нам».

В Боромле, в 17 километрах от Тростянца, партизаны передавали информацию о расположении российских САУ и БУК.

«По всем локациям, которые сдавали местные, работали наши военные.

Ребята из Лебедина передавали, где их видят. Звонили с Мартыновки, говорили: “Вот они проехали и вернули”. Из другого села тоже передавали: “Они здесь стоят”. Присылают точные координаты, и там их накрывают. Как только мы слышим, что у нас летит самолет, сразу звоним на Ахтырку — говорим, что по ним сейчас прилетит». 

Трудности возникали только тогда, когда россияне стояли среди домов местных жителей, рассказывает Максим. Тогда их приходилось выбивать за пределы городов, на блокпосты или к блиндажам. 

Читайте также:  Спустошені землі. Якою буде природа України після російської навали [5]

«Мы знали, где они прятались»

Люди, казалось, ничего не боялись. Максим пересказывает историю, как в деревне Становая местные отжали у россиян ГАЗ с горючим и спрятали его в лесу. 

«Когда город освободили, и его передали украинским военным, те были шокированы, как людям удалось это сделать». 

Или как люди обстреливали танки из противотанковых гранатометов и поджигали их.

«В один из дней мне позвонил по телефону местный фермер, предложил прийти к нему забрать свиней. Мы шли с товарищами под обстрелами к нему на ферму. Зарезали их, отрезали головы, вынули кишки. Я возвращался в Тростянец с мешком мяса и сала через плечо, чтобы раздать людям. Навстречу мне шли двое россиян с оружием. Они не сказали мне ни слова, как и я им. Но я сразу позвонил по телефону и сказал, что оккупанты патрулируют улицу. Когда возвращался назад — их уже не было», — с улыбкой пересказывает Максим. 

Перед уходом оккупантов из города, российские военные поставили в соседней Боромле САУ и обстреливали из нее Тростянец. 

«Мы получили и эту информацию, передали нашей 93-й бригаде, их разгромили. Они убегали оттуда — только пятки сверкали. Не ожидали, что их там могут накрыть». 

Максим выносит из дома несколько вещей, которые он хранит для следователей — шевроны «4 танковой Кантемировской дивизии Московской области», которая стояла в Тростянце, заламинированный документ с «телефонами доверия», медицинские книги россиян. 

Их он достал 26 марта из танка, когда россиян из Сумской области вытесняла 93-я механизированная бригада «Холодный Яр». 

Шевроны 4 танковой кантемировской дивизии Московской области, которые Максим хранит для следователей. Фото: hromadske

Читайте також: Звірства російських загарбників в Україні: ґвалтування, вбивства, знущання [6]

«Освободили маму от квартиры»

Черный, выжженный пятиэтажный дом напротив железнодорожного вокзала — как условный символ оккупации Тростянца. Если спросить людей, что больше всего пострадало в городе — они сразу же отправляют к этой пятиэтажке, что на улице Благовещенская, 53. 

Перед освобождением Тростянца россияне прицельно обстреляли ее из САУ. 

Здесь — необычная, глухая тишина, у вишен гудят пчелы. 

Вдруг с верхних этажей дома доносится голос. 

На четвертом этаже среди груди кирпича и стекла встречаем растерянного мужчину с запыленной чашкой в ​​руках. 

«Освободили маму от квартиры. Видите, раньше был туалет, перегородка — и квартира соседа. Он сейчас в Польше, попросил меня пофоткать», — указывает мужчина на выбитую стену, которая раньше разделяла квартиру его матери и соседа. Прикрывается руками от нашей камеры и коротко рассказывает: когда Тростянец оккупировали, его мама уехала во Львов и только сейчас послала его посмотреть на квартиру и забрать металлическую чашку, которую он когда-то ей подарил. 

Мужчина проводит нас в уцелевшую квартиру на первом этаже, к управдому, Юрию Смирнову. Он единственный, кто оставался жить в пятиэтажке во время оккупации.  

Сгоревший пятиэтажный дом напротив железнодорожного вокзала в Тростянце. Фото: hromadske

Бегал между этажами, тушил пожары

«Чего я не уезжал? Некуда было. Понимал, если здесь кто-нибудь будет, то, возможно, это будет их останавливать. Они боялись свидетелей. Я тихонько ходил. Когда были прилеты, прятался за двумя стенами, думал, что спасет», — скромно рассказывает Юрий и, словно ведет «экскурсию» между этажами разбитого дома. 

«Здесь — стояли ведра с водой, которой я тушил пожар. Здесь пришлось снести дверь. В эту квартиру был прилет — прямо в окно. Выход на крышу, скорее всего, до сих пор заминирован. Здесь — жила Валентина, там — Володя».  

Читайте также: Як Росія вчиняє геноцид: спочатку йде дегуманізація, а за нею настає масове вбивство [7]

Сейчас в доме живет только Юрий и его сосед с первого этажа. Это единственные квартиры, которые удалось спасти после обстрелов и пожара во время оккупации. 

Первое возгорание дома было где-то 12-13 марта. Оккупанты обстреляли одну часть дома. Тогда Юрий вместе с соседом гасил пожар, пока не приехали спасатели. 

После этого люди постепенно начали уезжать, а в дом вошли российские военные и поселились в местных квартирах. 

«Они сидели с нами в подвале. Правда, в другой части. Здесь и буряты, и чеченцы, и “ЛНРовцы” были. В основном все молодые. Нас не трогали. Мы их только спрашивали: 

“Почему вы сюда пришли?”

“Мы вас защищаем”.

“От кого?”

“Ищем бандеровцев, фашистов”. 

Мы смеялись над ними. Разве мы похожи на фашистов? У них каша в голове. Они не могли объяснить, почему они здесь». 

Выходить из подвала было небезопасно. Над головами постоянно летали снаряды. Но Юрий все равно успевал бегать по микрорайону, ставить затычки на обстрелянные газопроводы. 

Юрий, который остался жить в пятиэтажном доме, обстрелянном россиянами. Фото: Олеся Бида / hromadske

Важная задача

После импровизированной экскурсии среди руин, Юрий все же признается еще об одной причине, почему он не мог выехать из города.  

С началом полномасштабной войны мужчина решил, что пойдет оборонять Тростянец. Одним из первых явился в военкомат, чтобы вступить в территориальную оборону города. Правда, домой он вернулся с другим заданием — докладывать о ситуации на месте. 

«Поэтому я и не мог покинуть это место», — коротко говорит он. 

Соседи знали о задании Юрия, поэтому кроме россиян мужчине приходилось остерегаться и своих. Некоторые не скрывали, что сдадут его, если к ним придут с вопросами.   

«Я не знаю, почему россияне меня не тронули. Хотя они знали, что я здесь оставался. Может, и подозревали меня». 

Фото: hromadske

«Мне некуда идти»

23 марта, накануне освобождения, россияне подогнали САУ к дому и в 10 утра пулеметной очередью обстреляли. 

Юрий как раз шел по улице. Сначала показалось, что стреляют по нему. Когда же поднял голову – увидел, что из дома летит кирпич. 

«Я забежал в подвал. Просидел там минут 20. Потом слышу: знакомый запах. Выбегаю, а тут уже все пылает. Хорошо, что мы заготовили воду — на каждом этаже поставили по два ведра».

Юрий взялся сам тушить пожар. 

«В тот день ветер был страшный. Все разносило. Я почти потушил 5 этаж, как вижу, что уже горит в другом месте. Пока туда добежал, снова наверху загорелось. Дальше оно пошло по балконам. Пожарных они сюда не пропускали». 

В течение пяти часов Юрий бегал с ведрами по дому. Воду набирал из соседнего болота. Но уберечь удалось только первый этаж, там сгорела только одна квартира. 

Юрий ходит по развалинам дома, где с момента постройки жила его мама. После ее смерти в дом переехал и он. 

Мужчина до сих пор точно не знает, что будет с его домом дальше. Когда после освобождения города специальная комиссия пришла осматривать здание, ему об этом не сообщили. 

По словам [8] главы Сумской областной военной администрации Дмитрия Живицкого, вероятно, восстановить дом напротив вокзала уже не удастся. В планах построить рядом новый, а на месте пятиэтажки, которую спасал Юрий, создать мемориал. 

«Мне некуда отсюда идти, –– говорит Юрий. –– Я и оркам то же самое говорил, когда они угрожали, что все равно нас уничтожат, и чтобы мы убегали».

—