Евгений Дикий: «Вокруг айсберги, читаешь новости и вдруг узнаешь, что тебя орден догнал»

|
Версия для печатиВерсия для печати
Фото:

Директор Национального антарктического научного центра, кандидат биологических наук, ученый, общественный деятель, воин рассказал изданию "Тиждень"- о науке и о его гражданских победы.

- За что вы полюбили Антарктиду?

- Там прекрасно. Это наименее испорченный человеком участок планеты. Антарктида открыта лишь 200 лет назад. Для сравнения: в последнее континентом, который заселили к тому, была Южная Америка; по данным археологов, полностью, до Патагонии, до Огненной Земли, ее заселили 11 тыс. лет назад. Представьте себе, 11 тыс. Лет воздействия человека на природу и лишь 200. То есть Антарктида - это уникальный кусок планеты, где человеческое влияние, несмотря на то что на самом деле его видно и там гораздо меньше, чем в любом другом уголке. Это во-первых.

А во-вторых, это другой мир. Начнем с цветов. Представьте себе целый мир, нарисованный без горячих тонов. Красный, желтый, оранжевый, зеленый если и есть, то отдельными точками. Например, красный клюв пингвина или крошечная щепотка травы где-то на скале, а так все написано в цветовой гамме от белого до синего через множество вариантов голубого, бирюзового, так сказать, тема воды и льда, а еще цвет вулканических скал от черного до бледно кирпичного. Собственно, там не 50 оттенков, а 500, но исключительно этих двух цветов, других просто нет. Это ни с чем не сравнишь, в такие моменты жалеешь, что ты не художник и не можешь все это нарисовать.

А еще нигде более невозможно ощущение Эдемского сада, когда ни одно животное не боится человека. Вот ты выходишь за дверь станции и видишь сотни пингвинов, и ты им совершенно безразличен, ты для них деталь пейзажа. А если высаживаешься на каком-то другом острове, где нет нашей станции и человека там видят не так часто, то они не только не убегают, а наоборот, им становится интересно. Станционные пингвины привыкли, мы им уже неинтересны, а нестанционные сходятся к тебе, осматривают, что это такое странное появилось, могут клювами подергать, то было шнурки развязали. Так же тюлени на метр-два подпускают, вообще не реагируя, а потом уже начинают тебя гаркать: чего беспокоишь, отдыхаем мы здесь.

Вообще наши старожилы-полярники говорят, что Антарктида человека всегда как-то трогает: либо нет-нет-нет, ни за какие деньги я туда больше не поеду, или, наоборот, за уши не оттащишь. Я однозначно попал во вторую категорию.

- Какое из ваших научных достижений является самым весомым?

- В прессе прошла информация об аномальном потеплении в стратосфере, оно бывает раз в 10-20 лет, непредсказуемо, и дальше уже идет целый ряд тяжелых последствий. В частности, в Австралии ожидаются страшные засухи и пожары. Это серьезное, важное явление в масштабах глобального климата. Так вот наши ученые научились его наконец предвидеть. Сейчас на станции «Академик Вернадский» мы осуществляем целый ряд проверочных измерений. Думаю, летом следующего года группа украинских физиков во главе с профессором Геннадием Милиневского (это, кстати, руководитель первой украинской антарктической экспедиции 1996 года, получила от британцев станцию «Фарадей» и переименовала ее в «Академик Вернадский») завершит исследования. Именно его научная группа, проанализировав данные, накопленные за те четверть века, Украина принадлежит станция, первой в мире сделала модель, которая позволяет предусматривать аномальные стратосферные потепления. На сегодня это, пожалуй, самый весомый результат.

В тему: Как разобраться в происходящем с климатом. Инструкция

В следующем году ожидаем значительных результатов от наших биологов, потому что начат целый ряд интересных исследований по двум направлениям: микробиология и молекулярные механизмы, благодаря которым антарктические растения выживают в экстремальных условиях.

- В 16 лет вы вступили в Украинский Хельсинский союз и всю жизнь были политически активным человеком. Как все начиналось для вас лично?

- Знаете, на самом деле всю мою жизнь очень просто описать одной формулой: я всегда хотел быть тем, кем являюсь сегодня, то есть ученым, биологом, исследователем, и при этом жить в нормальной стране. А эмигрировать не хотел. Вот из-за этого противоречия в желании жить в нормальной стране и нежелании эмигрировать пришлось делать нормальную Украины здесь. Это еще и наполовину не удалось. Но по сравнению со страной, в которой я родился, считаю, усилия не были напрасными, учитывая то, что родился я в совке, когда Украина еще не была независимой. Мне жаль тех, кто родился буквально на год-два-три позже меня, им немного не повезло. А мне повезло, я успел принять участие в борьбе за независимость нашего государства, за распад советской империи, до 18 лет успел пройти свою первую революцию.

Кстати, первое задержание за сине-желтый флаг у меня произошло еще до революции на граните. Это был декабрь 1989 года, когда я еще учился в школе, в выпускном классе. Меня забрали после траурного митинга, когда умер академик Сахаров. Еще меня задержали, когда я заканчивал выпускной класс. Была такая акция группы молодых людей из Союза националистической украинской молодежи (СНУМ), на квартире у Корчинского тогда собрались первые 16 ее членов, я был одним из них, и объявили о создании организации. Так вот мы тогда положили венок из колючей проволоки к памятнику Ленину с надписью «Владимиру Ленину от благодарного украинского народа». Милиция это трактовала как злостное хулиганство - статья, по которой давали до пяти лет. Двух, которые несли венок, вообще закрыли в Лукьяновке, а у остальных взяли подписку о невыезде и вызывали на допросы. Это был апрель, соответственно, я успел випуститься, получить серебряную медаль, даже поступить в университет, и в конце летних каникул дело таки закрыли.

- Вы поступили в Киевский университет на биологический факультет.

- Да. И продолжал деятельность и в СНУМ, и в Хельсинской союзе, который затем трансформировался в Украинскую республиканскую партию. А до того в УСС (Украинских студенческом союзе), и далее, когда он уже раскололся на УСС и СУС, я остался в СУС.

С окончанием университета у меня веселая история. Вообще-то я принадлежу к выпуску 1995 года. Но диплом получил в 1997-м, так умудрился сделать почти невозможное - быть отчисленным с последнего курса за несколько месяцев до выпуска. Но не из-за двоек. На пятом курсе поехал волонтерить на Первую чеченскую войну, зимнюю сессию пятого курса всю провел в Грозном, потом уже из Грозного отступал с чеченцами дальше к горам. И коль в конце апреля вернулся в Киев, конечно, на тот момент уже был отчислен, поэтому пришлось восстанавливаться. Дипломную работу защищал в 1997 году.

- В Чечне вы были волонтером и руководителем гуманитарной миссии.

- Да. В Чечне я не воевал. Тогда воевали мои друзья из УНСО. Было четкое разделение: если ты ездишь как гуманитарий, особенно если пользуешься журналистскими корочками, а у меня были такие корочки от газеты «Всеукраинские ведомости», то оружие в руки не возьмешь, чтобы не подставлять других гуманитариев и журналистов. Статус не сочетался. Ты или в статусе добровольца-боевика, или в статусе волонтера-гуманитария. Конечно, с нашими бойцами-унсовцами я там пересекался не раз, потом вышел наш со Славиком Марченко материал во «Всеукраинских ведомостях», «Письма с Чеченской войны», большая статья на четыре полные страницы, в том числе и о наших ребятах. Это был один из первых подробных рассказов в нашей прессе о том, кто и за что там воюет.

В тему: 20 лет истребления

Когда мы возвращались, многие говорили нам, мол, что вы там забыли, это не ваша война. А мы объясняли: люди добрые, вы не понимаете, что такое Россия, вы не понимаете, что если бы сейчас чеченцы не перемололи армию в Грозном, то она была бы уже в Симферополе. На нас смотрели как на сумасшедших, говорили: какая оккупация Крыма, какая российско-украинская война, что вы вообще несете, вас там в горах контузило. И это, к сожалению, была реакция абсолютного большинства, даже тех, кто сочувствовал, даже тех, кто был не против, но «все равно Украине это не надо». Это были 1994-1995 годы. Прошло ровно 20 лет, и все же: кто прав? Кто тогда понимал, что такое Россия, почему чеченцы были абсолютно правы и почему мы им обязаны тем, что эта война началась на 20 лет позже, чем могла бы. Если бы русские пришли тогда, мы были бы еще менее готовы, чем в 2014-м.

В тему: Шамиль Басаев был прав (точка зрения)

- Расскажите о вашем знакомстве с Дудаевым.

- За те несколько месяцев, что мы провели в Чечне, я виделся с ним дважды. Однажды на большом собрании, куда нас пригласили, но он с нами тогда не общался. А второй раз была встреча с ним, мы пили чай, говорили об Украине, о Чечне, о Балтике. У меня остались очень светлые воспоминания об этом человеке. Я и сейчас считаю, что он очень большой государственный деятель, один из лучших на постсоветском пространстве. Конечно, его убийство - это более чем убийство одного человека. Убив Дудаева, а дальше Масхадова, Россия сделала страшную вещь - уничтожила светских чеченцев. Она практически выбила всех таких, как Дудаев. Некоторые еще успели убежать и живут в эмиграции в Западной Европе. А дальше ситуацию в Чечне Москва свела к очень плохой дилемме: там или коллаборационисты во главе с Кадыровым, которые договорились с Путиным и предали свою страну, или исламисты. Третьего варианта не осталось, а Дудаев был именно третьим вариантом. Это было развитие Чечни и вообще Кавказа как нормальных, светских, европейских государств. Для Дудаева моделью были страны Балтии, он хотел вести Кавказ таким путем, и тогда такой шанс еще был. Сейчас его просто нет.

Среди третьего варианта остались единицы, часть из них воюет у нас. Батальон имени Дудаева, батальон имени Шейха Мансура - это последние светские цивилизованные чеченцы. Я не считаю, что все потеряно навсегда, но не менее одного поколения точно упущено. Там надо начинать почти с нуля, восстанавливать систему светского образования, и только когда подрастет следующее поколение, появится шанс на правильный, демократический, западный путь развития для Кавказа. Я не могу сказать, что джихадисты, исламские фундаменталисты гораздо лучше путинской России. Это два разных варианта зла. Так же как во время Второй мировой войны в Украине не было выбора между демократией и нацизмом, а был выбор между нацизмом и сталинизмом.

- Вы занимались правозащитной деятельностью, а затем победила наука и вы поступили в аспирантуру и стали преподавать в Киево-Могилянской академии.

- В 1999 году я поступил в аспирантуру, потом начал преподавать в Могилянке. Одно время думал, что ушел в науку и полностью отошел от политики. Далее была Оранжевая революция, когда мне резко пришлось вспомнить о политике, причем не от хорошей жизни. Ко мне тогда подошли два моих студента-первокурсника, абсолютно испуганные, и говорят: «Евгений Александрович, мы о вас здесь погуглили, вы же в молодости защищали Литву, Чечню». Я им говорю: «Было дело». «Слушайте, нас здесь в СБУ вызывают, шьют статью «терроризм», как надо вести себя на допросе?» Это 2004 год, ко мне с этим прибегают 17-летние дети, и я понимаю: нет, здесь вне политики не останешься. Понятно, что через час у ребят уже был адвокат с подписанным контрактом и было указание без него ни на какие допросы не являться. Адвокат тоже из бывших наших, еще с революции на граните. После того как мы их подготовили к допросам (а они были активистами «Поры»), я позвонил Владу Каськиву, которого знал еще с революции на граните, и спрашиваю: «Влад, тебе в «Поре» люди нужны?». Он ответил: «Очень нужны, работы валом!». Так я снова на какое-то короткое время ушел в политику. Мы сделали оранжевую революцию, после чего вздохнул с облегчением и решил, что политика для меня закончилась, можно снова возвращаться в науку. Но 2014-й показал, насколько я ошибался. 

- Где вы встретили начало нового Майдана?

- Во время евромайдана я разрывался между наукой и революцией, у меня на тот момент было несколько довольно успешных совместных проектов со скандинавскими и немецкими коллегами. Перед Майданом я так долго работал над совместными проектами в Германии и Скандинавии, уже почти выбирал визовый коридор. Имел постоянный Шенген, слава Литовской Республике, с которой меня связывает очень давняя история: в 1991 году я был командиром украинских добровольцев на баррикадах в Вильнюсе. Так вот с литовским Шенгеном ездил по лабораториям Западной Европы, надо было только следить, чтобы не выйти за пределы коридора. Почти половину времени проводил за пределами Украины. А здесь у нас революция начинается! А у тебя запланирована куча командировок, кучу работ, и ты начинаешь разрываться. Были всякие «веселые» истории.

Ночное избиение студентов меня застало в Вильнюсе. Там была конференция. Утро, спускаюсь в холл отеля, ко мне подбегают первыми белорусы, спрашивают: «У вас теперь тоже как у нас?» - «Вы о чем?» - «Ночью «Беркут» студентов разогнал, всех избили». Я бегом в интернет: точно. Ко мне подходит один из литовских депутатов и говорит: «Слушай, быстро пиши заявление на политическое убежище, у вас же такое произошло ...» А я ему: «Погоди, вы нас недооцениваете. Я тут смотрю свежие новости, а уже на 12 часов дня вокруг Михайловского собора баррикады, 30 тыс. человек записываются в самообороны, и мы еще посмотрим, кто будет политическое убежище просить». Наоборот, говорю, извините, люди добрые, я не то что не остаюсь, а можно мне билет перебить на сегодня? Так я помчался на Майдан.

Далее подобная история повторялась еще дважды, то есть всего три раза за нашу трехмесячную революцию. В следующий раз мне предлагали политическое убежище в Финляндии, куда я умудрился прилететь, представьте себе, 19 января. Вот прилетаю я в Хельсинки, а тут как раз «крещением огнем» на Грушевского. 20-го числа, один день, я еще там работал вместе со своей аспиранткой, потом в ночь с 20-го на 21-е читаю в новостях, что титушки уже пошли по дворам, жгут машины. Говорю шефу департамента: «Слушай, у вас тут какие-то новости из Украины передают?». Он мне: «Да, у вас там ужас. Я могу на месяц продлить вам этот проект, посидите, поработайте, а если за это время там не закончится, пишите на политическое убежище, у нас легко дают. Финляндия в этом смысле гостеприимная, останешься у меня работать». Нет, говорю, ты не понял, наоборот, я тебе оставляю нашу аспирантку, Не отпускай ее домой пока, а мне, пожалуйста, билет на сегодня.

И так я из Хельсинки через Ригу глубокой ночью прилетаю в Борисполь, меня встречает бывший однокурсник на машине, заскакивает домой, переодеваюсь из европейского в майдановское, и около 5 утра 22-го числа мы с ним приезжаем заступать на вахту на Грушу и как раз попадаем на первую стрельбу, в ходе которой убили Нигояна. Так я снова променял политическое убежище на баррикадные бои.

А дальше, помните, было такое последнее затишье перед финальным аккордом? Янукович объявил нам две недели на амнистию. Я решил не тратить время и смотался в Баварию, в Университет Фрайбурга, у нас там хороший проект был. Меня сразу спрашивают, мол, тебе когда билет обратно? Я говорю: на 17 февраля, так как у меня амнистия заканчивается. Какая амнистия, ты о чем? Объясняю, что сейчас я вроде как государственный преступник, только нам пока объявили амнистию, 17-го она заканчивается. До немцев долго доходило, а дальше повторилась та же история: «Давай мы тебе в месяц еще продолжим проект, в случае чего напишешь заявление об убежище, у нас легко дают». Говорю: «Нет, народ, вы не поняли, как честный преступник я должен вернуться на место совершения преступления». Вечером 17-го прилетаю из Фрайбурга, одну ночь ночую дома, а утром 18 февраля мы идем в так называемое мирное наступление. Дальнейшую историю все помнят.

Так у меня и прошел Майдан - ни одну из «вспышек» я не пропустил. А в промежутках, когда было затишье, умудрился в два западных университета слетать. К сожалению, все эти проекты накрылись, потому что если делать какую-то паузу на время, пока у нас революция, то западные коллеги относились с пониманием, шли навстречу. Но дальше я отправился на фронт и написал всем: «Извините, у нас война, это может быть месяц, это может быть год, это может быть два, поэтому сорри». К сожалению, те проекты так и накрылись. Ну ничего, потом была другая жизнь, другие проекты, гораздо более мощные, но это уже, конечно, после войны.

- Вы пошли добровольцем в «Айдар».

- «Айдар» в то время действовал в Луганской области. Мы все лето 2014-го провоевали под Луганском. Лично для меня война началась 29 мая, когда я прибыл в Половинкино на айдаровскую базу, а закончилась 4 сентября, когда меня госпитализировали. Вот в этот промежуток весь мой фронт и уложился. Я шучу, что воевал как троечник: три месяца фронта, три месяца госпиталей, орден «За мужество» третьей степени, инвалидность третьей группы.

- А сейчас возможно такое добровольческое движение в Украине?

- Конечно. Во-первых, большинство еще живо, несмотря на все потери. А тем временем подрастают те, кто тогда был еще слишком юным, поэтому есть кем дополнить и кем компенсировать эти потери. Война уже шестой год идет, и те, кому тогда было, скажем, 15, сейчас уже 20-летние юноши и девушки, полные сил. Выросло новое поколение, и оно не хуже нас.

- Орден «За мужество» третьей степени вы получили в 2018 году?

- Да, в 2018-м. Военная бюрократия - это вообще нечто особенное. Первое представление ИЗ военной части ушло в 2016-м. И вот с 2016-го по 2018-й онО медленно ползло: военная часть - командование рода войск - Генеральный штаб - Министерство обороны - Администрация президента. В самой АП пролежало почти год.

Награда все же меня нашла, но нашла очень забавно. Это же надо было, чтобы соответствующий указ вышел именно тогда, когда я был в Южном океане, на борту корабля, за 15 тысяч километров от дома! 

Это было так неожиданно: сидишь в радиорубке, вокруг айсберги, читаешь новости и вдруг узнаешь, что тебя орден догнал. Это не было фантастическим сюрпризом, потому что я знал, что на нас, на целую группу бойцов, которые защищали Георгиевку в 2014-м, есть представление, которое где-то по инстанциям ходит, но, конечно, не отслеживал, в чьих столах оно месяцами лежит. И тут вдруг так ...

Ірина Кириченко,  опубликовано в издании  Тиждень

Перевод: Аргумент


На цю тему:

 

 


Читайте «Аргумент» в Facebook и Twitter

Если вы заметили ошибку, выделите ее мышкой и нажмите Ctrl+Enter.

Система Orphus

Підписка на канал

Важливо

ЯК ВЕСТИ ПАРТИЗАНСЬКУ ВІЙНУ НА ТИМЧАСОВО ОКУПОВАНИХ ТЕРИТОРІЯХ

Міністр оборони Олексій Резніков закликав громадян вести партизанську боротьбу і спалювати тилові колони забезпечення з продовольством і боєприпасами на тимчасово окупованих російськими військами територіях. .

Як вести партизанську війну на тимчасово окупованих територіях

© 2011 «АРГУМЕНТ»
Републікація матеріалів: для інтернет-видань обов'язковим є пряме гіперпосилання, для друкованих видань – за запитом через електронну пошту.Посилання або гіперпосилання повинні бути розташовані при використанні тексту - на початку використовуваної інформації, при використанні графічної інформації - безпосередньо під об'єктом запозичення.. При републікації в електронних виданнях у кожному разі використання вставляти гіперпосилання на головну сторінку сайту argumentua.com та на сторінку розміщення відповідного матеріалу. За будь-якого використання матеріалів не допускається зміна оригінального тексту. Скорочення або перекомпонування частин матеріалу допускається, але тільки в тій мірі, якою це не призводить до спотворення його сенсу.
Редакція не несе відповідальності за достовірність рекламних оголошень, розміщених на сайті, а також за вміст веб-сайтів, на які дано гіперпосилання. 
Контакт:  [email protected]