Максим Музыка: Будем стрелять из-за каждого угла, резать каждой ночью

1.00

Нет

Максим Музыка — доброволец, предприниматель, мастер восточных единоборств, один из общественных лидеров Майдана. Известный активист о волонтерстве, армии, боях, ситуации в тылу и реформах, которых нет.

Во время применения насилия против мирных демонстрантов в Киеве первым инициировал ведение курсов выживания для журналистов и всех желающих. Воевал в составе разведгруппы ГРУ в одной из самых «горячих точек» Востока Украины — на Саур—Могиле, неоднократно бывал в Донецком аэропорту.

«Пусть лучше я туда поеду, мне уже 35 лет, у меня двое детей, чем там будут гибнуть 18—летние парни, которых даже не знали женщину», — говорит Максим Музыка в интервью главному редактору charter97.org Наталье Радиной.

— Максим, начнем с Майдана, годовщину которого сейчас отмечают в Киеве. Украина задала новые стандарты проведения акций протеста. Вы одним из первых заявили, что даже журналисты не должны ходить по одному на демонстрации, потом одним из первых организовали курсы самообороны. До сих пор же все придерживались принципа ненасильственного сопротивления?

— Ненасильственное сопротивление и безопасность не взаимоисключаемы. Для меня, когда человек открывается под удар — это больше провокация. Почему? Извини, ты сам спровоцировал, чтобы тебя избили. Ты сам пошел туда один, только с флагом. Простите, но ты получил, что хотел. Да, эту картинку растиражировали. Это вызвало возмущение. Но тем не менее, это небезопасно.

Когда мы говорим о студентах, которых первыми избили во время Майдана, я задаю вопросы. Кто должен был их охранять? Кто снял охрану? Кто это допустил? Никто не охранял? Никто не позаботился о безопасности? Почему? С какой целью? Чтобы спровоцировать это? Или это была халатность по наивности? Я не знаю.

Многие вещи происходят по глупости или пренебрежению элементарными принципами безопасности. Я всегда говорил: «Не ходите по одному, ходите по двое, один контролирует другого». Когда на Грушевского началось движение, я был вдвоем с напарником, он не отходил от меня дальше, чем на метр. Я шел в туалет — он шел за мной. Он шел в туалет — я шел за ним. Он вперед — я вперед, он назад — я назад. Это связка, вы работаете вместе. Он упал — ты его за шкирку поднял и потащил. Ему плохо, камень в голову попал — ты оказал ему помощь. Это правильно. Если ты один, то упал и тебя затоптали.

Эти правила предотвращают жертвы, повышают организованность. На войне тоже самое: ты работаешь в связке напарником. Он знает, где у тебя аптечка, ты знаешь, где у него. У каждого есть список телефонов родственников, если что случится…

— Кажется, сегодня курсы самообороны — самый популярный вид спорта в Украине.

— Сейчас — военная подготовка. Люди тренируются. Кто—то как пехотное подразделение, кто—то диверсионно—разведовательное, кто—то контр—диверсант, кто—то учится засады делать, партизанить в лесу. Я считаю, что это лучшее времяпровождение, чем пить водку, независимо от того будет война или не будет, дойдут они до Киева или не дойдут.

— В прошлом во время профессиональных занятий спортом у вас наверняка были партнеры в России. Как война повлияла на ваши взаимоотношения?

— Психологически тяжело. Раньше я раз в два месяца ездил в Санкт—Петербург, у меня там друзья, с которыми я тренировался. Когда все началось, я попросил: «Давайте о политике не говорить». Сейчас мы вообще не общаемся. Не то, что бы мы поссорились... Однажды мне написал друг: «Как так? Почему так происходит? Откуда у вас такая вспышка фашизма и национализма?». Я ответил: «Костя, ты ничего не знаешь. Давай не будем. У меня нету сил тебе объяснить».

Люди смотрят через призму телевидения, а мы видим, что там — ложь, ложь и ложь.

— Вы уже несколько раз были в зоне АТО, участвовали в одной из самых сложных битв этой войны — на кургане Саур—Могила. Как вы туда попали?

— Пошел добровольцем. При Главном управлении разведки создавали отдельное подразделение — разведроту. В самом начале по спискам нас было 42 человека, по факту осталось 12. Семь человек из них сразу же полетели сопровождать нашего куратора. Без обучения, хотя это и не наша специализация. Нас брали со словами: «Вы побудете при штабе, посмотрите, освоитесь с военными операциями». В итоге мы пробыли при штабе два—три дня и пошли в бой. Надо было штурмовать Саур—Могилу, людей не хватало.

— Почему спецназ бросили на штурм? Это же не десантно—штурмовой батальон.

— Бросали всех, кто есть. Как говорил наш полковник: «При слове штурмовая группа, любой командир бригады бросает трубку». Давление создавалось очень серьезное. Я при штабе слышал переговоры по рациям, как Муженко (начальник Генштаба — прим.ред.) с ними общался, если это можно назвать общением...

Они же заявили журналистам, что Саур—Могила взята за пять дней до того, как она на самом деле была взята. То есть на нее заскочил 51—й батальон, часть 51—й отдельной механизированной бригады. Поймите: когда мы говорим бригада, подразумевается, что это батальон, когда говорим батальон — подразумевается рота, когда говорим рота — дай Бог, взвод есть. Все по кусочкам разбросано.

Так вот, они заскочили на курган. Их выбили оттуда артиллерией. Журналистам же заявили, что Саур—Могила взята [2]. После этого было оказано серьезнейшее давление на штаб: «Мы уже журналистам сказали, какого хрена вы еще не на высоте?» Поэтому под это дело гнали всех, кого можно было взять. Штурмовала на самом деле 51—я бригада, 25—я воздушно—десантная бригада, 3—й полк спецназа, взвод огнеметчиков 72—й механизированной бригады и мы, семь калек. Потом еще шесть приехало. Грязная дюжина.

В тему: Мариновка: стратегическая ошибка с фатальными последствиями [3]

— Почему калек?

— Потому что необученные. Дали оружие и все. Вот у меня напарника ранили, но он же до сих пор никто. Статуса нет, ничего нет. Это, в принципе, удобно. Почему «Правый сектор» удобно использовать для любых целей? Бегал за мной один полковник: «Договорись с ПС, чтобы дали ребят на штурм. У тебя с ними хорошие отношения». Как это, детей слабо вооруженных, еле одетых бросать на пулеметные доты? Но тем не менее, штаб давит: «Надо брать высоту, а людей не хватает».

Мы ее все—таки взяли. Один день по ней хорошо поработали танки и артиллерия, потом штурмом пошли. Мне повезло, у нашего подразделения была другая задача — захватить нижнее небольшое здание. Но там никого не было. Поэтому я не могу сказать, что это было что—то серьезное. Зашли, забросали гранатами, увидели что никого нет и потом под минометным обстрелом удерживали высоту.

Максим Музыка

— Суар—Могила стала таким мини—Монте—Касино?

— Историки могут сравнить с чем угодно, мне сравнивать не с чем. Я там был две ночи еще после этого. Нас забыли поменять. Полтора суток было тяжело, потому что миномет работал постоянно, по—моему, кассетный «Василек», который тремя снарядами бьет. Когда в трех метрах от тебя разрывается мина — не комфортно себя чувствуешь. Потом привыкаешь. Ко всему привыкаешь...

— Вы смогли изнутри оценить состояние украинской армии?

— Оценка плачевная, на самом деле. Просто плачевная. Фотографии достаточно посмотреть.

В тему: Кто и как разворовывает армию Украины [4]

— И кто в этом виноват?

— Так нет особо виноватых. Кто виноват в том, что армия 20 лет разрушалась? Не только правительство, а каждый человек, который спал в это время, и я в том числе. Или мне снять с себя ответственность и сказать, что виноваты все министры обороны, а я белый и пушистый? Считаю, что это безответственно.

Каждый должен взять на себя свою ответственность. Ты голосовал за этих людей, тебе было неинтересно, все равно, ты сам покупал это на металлолом, не готовил своих детей, не тренировался…

Знал бы прикуп — жил бы в Сочи. Знали бы, что будет война — все были бы вооружены, все были бы тренированными, и ров был бы между Украиной и Россией.

— В случае если будут разворачиваться военные действия, кто пойдет воевать со стороны Украины?

— Многие пойдут воевать, но вопрос же не в этом. Конфликт не решается военными методами. Мы можем как угодно куражиться, но Россию не победим. У нас нет ресурсов.

Само собой, мы не дадим себя захватить. Будет партизанское движение. Будем стрелять из—за каждого угла, резать каждой ночью, подбрасывать паленую водку. Найдем способы, как их уничтожить. Это не вопрос.

Удержать Украину они не смогут. Нет таких ресурсов. Но вернуть утраченные территории мы пока не можем. Если Путин поднимет авиацию, сколько часов мы продержимся? Давайте будем объективными.

— Как ни странно, при этом экономические отношения между Россией и Украиной продолжаются. Белорусские нефтепродукты из русской (сечинской) нефти как поставлялись, так и поставляются. Фактически россияне заправляют белорусским дизтопливом украинскую армию.

— Возьмем экономическую карту УССР [5], как мы учили в школе: наши экономики очень тесно связаны. У нас проходят нефтепроводы, газопроводы, аммиакопроводы, водопроводы.

Все мы зависим друг от друга, поэтому не отрезаем это все, и они этого не делают. Мы не взрываем эти газопроводы и аммиакопроводы, хотя можем очень легко лишить химическую промышленность России подпитки. Возникает вопрос: почему вы этого не делаете? Почему вам проще устраивать артобстрелы, чем устанавливать экономическую блокаду?

— Вы задате эти вопросы украинским властям?

— Задаю. Вопрос в том, что люди хотят слышать. Не буду сейчас разводить какие—то конспирологические теории, мы можем потом рассуждать, кому это выгодно, кто сейчас при власти, кто зарабатывает деньги. Это неважно. Суть в том, что параллельно с этим процессом увеличилась доля пассионарности населения. Люди проснулись. Они поняли, что могут что—то делать сами и против воли властей.

Чем сейчас занимаются эти люди? Одни воюют, другие их одевают, обувают, кормят. Все за наши деньги. Нашлось прекрасное применение этой части населения. Получается, что эту энергию перенаправляют на войну и ее последствия. А олигархический строй как и был, так и остался. Реформы провелись? Нет! Что—то поменялось? Нет!

В тему: Ни войны, ни мира, ни реформ [6]

— Но есть надежда, что с избранием новой Верховной Рады ситуация начнет меняться к лучшему. Чем вы намерены заняться сейчас?

— Есть проекты, которые сегодня реально необходимы, но государство этим не занимается. Я имею в виду реабилитацию людей, которые возвращаются с передовой, их ресоциализацию и трудоустройство.

«Дайте работу!», — просят они. Где ее взять в условиях такой экономики? У меня есть команда, мы создали такой инкубатор соц— и бизнес—проектов, в которые можно привлекать этих людей. Пока все упирается в финансы.

Что касается политических вещей, то действовать надо через эти же проекты. Если ты создал 10 000 рабочих мест, вопроса, кто ты, не возникнет.

Сейчас меня приглашают в несколько политических движений, в которых я могу быть эффективен. Обстановка накаляется и идти традиционным путем нет возможности. Потребность в новых подходах и структурах возникает очень быстро.

— Вы производите впечатление гармоничного человека. На ваш взгляд, среди волонтеров сейчас больше разочарования и усталости, или идет волна новых людей, готовых бороться?

— Волна имеет подъем и имеет спад. Волонтеры тоже люди. Они разочаровываются, устают, теряют веру. Многие задаются вопросом: а как мне сейчас жить? Да, я стал волонтером, но у меня был бизнес. Что мне делать? Прекращать волонтерствовать или запускать руку в волонтерскую кассу? Это дилемма, поэтому многие, с кем я общался, устали быть волонтерами. Одно дело, когда ты делаешь это добровольно, другое — когда ты на работе. Эта грань очень тонкая, и многие люди это ощущают.

В тему: Волонтеры в тени: как украинцы обеспечивают армию в обход закона и бюрократии [7]

Мы немного идеализировали волонтерское движение. Перед выборами даже пыталась создать чуть ли не волонтерскую партию, многие стали себя ощущать чуть ли не спасителями нации. Я сказал: ребята, давайте по сути и откровенно — вы просто посредники. Люди доверили вам свои деньги, вы купили все, что нужно, и отвезли на фронт. Спасли доноры, которые не побоялись довериться чужим людям и дать им деньги! Вы же просто смогли помочь этим людям реализовать свое право помогать, мультиплицировали это, стали оптовыми базами. Вот и все, не более того. Когда Порошенко начал волонтерам давать ордена «за заслуги», я считал это ненужным.

— Вы лидер для этих людей, легендарная фигура и от вас ожидают каких—то предложений и моделей.

— Я пытаюсь включиться в разные кампании, потому что почувствовал силу искренности. Но и я могу ошибаться и разочаровываться. Иногда на те же мои посты в Фейсбуке люди говорят: «Макс, но на тебя же люди смотрят, возьми себя в руки». Я это понимаю, но есть спад—подъем, спад—подъем. Свою заслугу вижу только в том, что в волонтерское движение я привел десяток человек, каждый из которых сделал в 20 раз больше, чем я. Я не собирал миллионы. Я возил то, что покупали другие люди, их подразделения.

Максим Музыка

— Как будут развиваться события дальше, на ваш взгляд?

— Честно скажу, чем выше уровень человека, с которым я общаюсь, тем меньше я это понимаю. Никто не понимает, что будет. Что он хочет, восточный сосед? С одной стороны, понятно, что им нужен сухопутный путь к Крыму, что невозможно нормально снабжать полуостров. Какой ценой они готовы этого добиться — вопрос. Возможно, с ними можно договориться эти грузы пропускать — кормите Крым на здоровье. Возможно, политические решения будут лучше — откроют пункты пропуска. Скорее всего, договорятся не Украина с Россией, а западные страны с РФ.

Многие задаются вопросом, а почему не объявлено военное положение [8]? Но объявление военного положения — это признание, что «всем, кому я должен, я прощаю». Не будем платить МВФ, не будем платить никому — у нас война! Мы прекрасно понимаем, что без внешней помощи в этой войне победит Россия. Мы маленькие, у нас все разворовали и продали.

Да, мы не сдадимся, дадим отпор, организуем партизанскую борьбу, но победить без помощи не сможем.

Более того, военное положение сразу же меняет структуру власти. Вся власть будет у главнокомандующего, а он готов взять на себя ответственность? Не уверен.

— В этой сложной ситуации украинские власти ищут союзников где возможно. Возлагаются надежды даже на соседнего диктатора Лукашенко. Как вам такой расчет?

— Я не вижу в Лукашенко [9] союзника. Сужу по его характеру и по остальным вещам. Возможно, такие заявления являются своего рода игрой, которая призвана ухудшить отношения Беларуси с Россией, перестроить векторы сопротивления.

— Это нереально.

— Я тоже так думаю. Эти заявления — ни о чем. Лукашенко может снять туфлю и стучать по трибуне, но от этого никому ни тепло, ни холодно не станет.

— Вы критикуете олигархов. Кажется, что все остались при своих интересах, или что—то все—таки изменилось в их сознании?

— Не могу сказать, что какой—то олигарх вдруг изменился: вчера был трусом, а сегодня вдруг защищает Украину, вчера перед Януковичем боялся сказать лишнее слово, а сегодня на него повлияла энергия Майдана, и он грудью стал перед ракетами.

Я знаю многих людей из среднего бизнеса. Среди волонтеров есть люди, которые ездят на Porsche Cayenne, но они круглыми сутками находятся в госпиталях, закупают медикаменты за свои деньги. Это люди, у которых свой бизнес, сеть ресторанов, например, или интернет—магазины, но они помогают армии, добровольцам, волонтерам.

Как можно повлиять на олигарха, я сказать не могу. Вот недавно общался с заместителем губернатора Днепропетровской области, депутатом Верховной Рады Борисом Филатовым. Могу назвать его своим другом. Понимаю, что люди пришли к власти определенной дорогой, но сейчас они делают хорошие вещи. Ради Украины.

—

Наталья Радина, опубликовано на сайте charter97.org [10]

В тему: