Елена Иваницкая: Не верю и не боюсь

1.00

Нет

Верит ли пропаганде население? Если верит, то насколько? Как видит границу между настоящим состоянием дел и пропагандистским извращением? Верит ли власть, что люди верят ее вранью? Результаты частного эксперимента.

Верит ли российская власть собственной пропаганде? Если верит, то насколько? Если не верит, то ясно ли видит границу между реальным бедственным положением и его «пропагандистским обеспечением»?

Верит ли пропаганде население? Если верит, то насколько? Как видит границу между настоящим состоянием дел и пропагандистским извращением?

Верит ли власть, что люди верят ее вранью?

При коммунистическом режиме эти вопросы были закрыты для обсуждения. По строгому счету — и для обдумывания: советскому человеку не полагалось задаваться такими вопросами. Насколько верили коммунистические лидеры собственной пропаганде, до сих пор неясно. С каким пониманием мира они руководили огромной, ядерной, бедной страной — тоже загадка. Все это, по сути, не исследовано. Пропаганда гремела, провозглашая всенародную поддержку «мудрой политики», полное единодушие и сплоченность вокруг «родной коммунистической партии».

Вот газета «Молот», «орган Ростовского областного комитета КПСС». Огромными красными буквами на первой странице: «Горячо одобряя мудрую ленинскую политику...» (1 октября 1977, № 230). Листаю дальше: «Одобряем, поддерживаем! Единодушно говорит трудовой Дон...» (4 октября,1977, № 232). «Одобряем! Поддерживаем! Так встретили труженики Дона доклад ...» (5 октября 1977, № 233). 11 ноября на первой странице перепечатана передовица из "Правды":"Выступил тов. Л. И.Брежнев... сказал тов. Л.И.Брежнев... заявил тов. Л.И.Брежнев... Коммунизм — светлое будущее всего человечества«.

Этот поток бреда сейчас вызывает оторопь. Тогда его никто, разумеется, не читал. Кроме корректора, выпускающего редактора и цензурного чина.

Советские люди были очень умны, но особым, ужасным умом (подчеркнуто мной — М.С.). «Такую войну с такими лагерями по простоте душевной не проходят. У них на этот счет будь спок, высшее академическое» — так говорит один из героев в романе Бориса Крячко «Края далекие, места-люди нездешние».

Трезво и здраво рассуждая, власть не могла сама верить в этот долбеж и должна была понимать, что население не одобряет, не поддерживает, а просто задавлено и деваться ему некуда. Для такого вывода есть серьезные опоры: обязательные осведомители в каждом коллективе и тотальная перлюстрация.

Люди всегда вычисляли стукачей. Если ошибались — кошмар для заподозренного и беда для остальных. В моей студенческой группе быстро прошелестело: вот кто... Но все и так знали, что язык нужно держать на привязи, а в письмах и по телефону соблюдать осторожность.

Пропаганда твердила: советские люди — строители коммунизма, авангард всего человечества. Странно и подумать, что хоть кто-то — из них или из нас — мог воспринимать это всерьез. Генсек Михаил Горбачев однажды проговорился. На «встрече с трудящимися» в октябре 1987 года он ляпнул: «Мы верим в наш народ. Народ скромный, неизбАлованный». Услышав эту фразу «из телевизора», я ахнула и сразу ее записала. На следующий день в газетах не решились воспроизвести такую откровенность.

Но окончательно решить, что коммунистическая власть не верила своей пропаганде, все-таки нельзя. «Известно, что в Советском Союзе нет социальных основ, порождающих антисоветскую деятельность», — говорил Юрий Андропов в феврале 1979 года — не на публику, а среди своих, на совещании в КГБ. Поразительно. У него тысячи стукачей и «черных кабинетов», он лучше всех должен знать все эти «основы», но ему откуда-то — из пропаганды? — «известно», что их нет.

Этот вопрос возник и сегодня. Почему Запад не боится «Раши тудей», а нам надо срочно, за три дня принимать закон об ограничении западного капитала в СМИ? Ведь у них там все плохо, а у нас так хорошо, как никогда раньше. У нас небывалое счастье. Мы с уверенностью смотрим в будущее.

Об этом рапортует пресс-выпуск ВЦИОМа № 2641 «Социальное самочувствие россиян: новые рекорды»: «Оптимизм высок как никогда — соответствующий индекс вышел на уровень 79 пунктов». Президент — наш главный моральный авторитет. Это показал опрос ФОМа «Нужны ли людям моральные авторитеты» (http://fom.ru/TSennosti/11719 [2]). Демократии у нас ровно столько, сколько надо, — тоже показал опрос (http://fom.ru/TSennosti/11741 [3]).

И все опросы., все теле- и радиоканалы, все газеты и журналы, все интернет-издания, все-все-все повторяют, что россияне единодушно поддерживают президента и его действия. Серьезные аналитики удивляются: почему в сегодняшней России пропаганда оказалась столь эффективной? Другие серьезные аналитики размышляют, правда ли, что 84% поддерживают Путина? После сложных выкладок они слегка снижают цифру, но в целом согласны. Пылкие оппозиционеры ужасаются «зомбоящику» и «зазомбированности» населения.

Ни минуты я не верила, поэтому не ужасалась и не удивлялась. Уверенность в будущем и единодушная поддержка мудрой политики родной партии — все это давно знакомо. Люди — не дураки. Нашу историю последних 35 лет по простоте душевной не проходят. Но все-таки решила проверить. Доверяй или не доверяй, а проверяй. Придумала методику — и вперед. Я теперь безработная, по мне кризис ударил сразу, свободное время есть. В советские годы был самиздат, теперь пусть будет сам-опрос.

Социологическая служба в моем лице проигрывала ФОМу в широте охвата, но выигрывала в доверительности. Я же не интервьюер официальной организации, а просто тетка. Опасности не представляю, никуда не донесу, на заметку не возьму, никогда больше не попадусь на дороге. 7 августа начался и три дня работал мой сам-опрос.

Первый опыт был в очереди за сигаретами: тех сигарет не стало, эти подорожали... Я громко выдвинула три тезиса: нам плохо, Путин плохой, его политика плохая. Выражения использовала парламентские, но решительные. Очередь колыхнулась и с чувством высказалась. Хором и по одному. А я понесла дальше мои три тезиса. Заговаривала с людьми у прилавка и на лавочке, на трамвайной остановке и в метро, в очередях и в библиотеке. 1 октября опрос повторила. Ну, человек сто мне ответили. Может, чуть меньше.

Сразу скажу, что президента и его политику горячо поддержал один человек. Пенсионерка на лавочке возле пятиэтажки. «Да, — сказала она, — горячо поддерживаю. Потому что он создал народный фронт против жуликов и воров». Я от удивления приразинула рот. Она тоже удивилась: «Неужели вы ни разу не слышали? Называется — фонд борьбы с коррупцией. И мы все должны туда вступить!»

Украинцев ненавидел тоже один человек — молоденький полицейский. Двадцать четыре года. Специально спросила, а то на вид — восемнадцать. Проклинал украинских полицейских: «Они звери! Они беременную женщину на куски резали. Она кричала, а они резали». Вы бы, говорю, еще распятого мальчика вспомнили. «Нет, отвечает, про мальчика вранье, а про женщину нам лекцию читали».

У всех остальных не нашлось ни оптимизма, ни уверенности в завтрашнем дне, ни единодушной поддержки. Все ответы группировались в мрачных отрезках спектра. «На черта мне его Крым, если я здесь с голоду подохну!» — кипятился старичок, я у которого я картошку покупала. «Позор», «кошмар», «врут», «идиоты», «кризис», «политика идиотская», «он все испортил!», «люди очень недовольны», «цены растут», «нам от них деваться некуда», «куда нам от них деваться?», «что хотят, то и делают», «просто мафия», «они-то наворовались», «от нас ничего не зависит», «что теперь будет?», «ничего хорошего», «даже при советской власти так не врали», «при советской власти в психушку, а сейчас убьют в подворотне!». Самые частые ответы: «врут» и «воруют».

Не раз мои респонденты говорили, что сегодня стало еще хуже, чем при советской власти. Не могу согласиться. Тогда люди не стали бы мне отвечать, а шарахнулись бы в ужасе. По меркам андроповщины такой сам-опрос — идеологическая диверсия. Молоденький милиционер не обсуждал бы со мной — ну, скажем, вторжение в Афганистан, а потащил бы меня куда надо. Так что пока не хуже, хотя уже близко. Подозреваю, что своего ровесника полицейский мог бы и потащить, но я-то в матери ему гожусь. В первых рядах протеста должны идти пожилые женщины — мое давнее убеждение.

А 30 августа, в субботу, как раз когда «они» безумную истерику накачивали, я вышла пикетировать. Возле РГБ под Достоевским. Плакатик у меня такой славный, я с ним еще в марте выходила. На одной стороне: «Миру — миру! Бесноватого долой!», на другой: «1939 −1940 −1956 — 1968 −1979 — 2014. Остановим разбой!» Меня поддерживали все. Двое мальчишек лет семнадцати-восемнадцати сказали, что будут стоять со мной. Я говорю: нельзя стоять рядом, это одиночный пикет. Они честно отошли подальше и стояли, поддерживали. Один человек подошел спрашивать: легитимен ли Порошенко? Он же все-таки обстреливает? Побеседовали мирно и содержательно.

С двумя женщинами-полицейскими тоже обошлось мирно. Спрашивают: вы для кого это устроили? — «Для младенца внука! — отвечаю. — Он говорить еще не умеет, но когда научится, сразу спросит: а что вы делали ,когда в нашей стране творился кошмар? Неужели молчали и поддерживали?» И обе дамы в погонах покивали и ушли.

А теперь представим, что с чувством заложника, которого могут убить в подворотне, человек слышит опасный вопрос от официального интервьюера официальной инстанции: "Кто, на ваш взгляд, несет ответственность за гибель людей, летевших на сбитом в районе боевых действий в Украине малазийском Боинге?«(http://www.levada.ru [4] /03-10-2014/katastrofa-boinga-pod-donetskom).

Предлагаются пункты: первый — руководство Украины, второй — украинские военные, третий — США, четвертый — ополченцы ДНР. Люди знают «из телевизора», как именно врет пропаганда, а тем самым — как велит врать. «Правильные» ответы — да на первые три пункта, нет — на четвертый. Заложники не ставят себя под удар — отвечают «правильно», осторожно, незаметно. А что они при этом думают? О сбитом самолете я не спрашивала, но делаю вывод по аналогии: все знают, что правильный без кавычек ответ — обратный.

Первый в истории Советского Союза опрос общественного мнения (в мае 1960 года, в газете «Комсомольская правда» [5]) показал полное единство партии и народа, безграничный оптимизм советских людей, их несокрушимую уверенность в завтрашнем дне. В это же самое время в Краснодаре вспыхнули «беспорядки», то есть отчаянная, стихийная демонстрация протеста.

Увидев гомонящую толпу, несудимый работяга, отец новорожденного ребенка, бросился в первые ряды и повел народ за собой. Куда? К военной комендатуре. Зачем? Громить. Он, правда, был выпивши. Но трезвый токарь-комсомолец тоже рванул вперед и перехватил лидерство, крича, что надо смести советскую власть и устроить коммунистам вторую Венгрию. А еще один комсомолец шел с девушкой в кино. Он мгновенно забыл девушку и кино, начал призывать толпу добиваться повышения заработной платы и даже — «высказывал неверие в коммунистические идеалы».

В тему: Бойня в Новочеркасске: 50 лет расстрелу мирной демонстрации рабочих [6]

Все это зафиксировано в деталях, потому что несчастных судили и осудили на 15 лет. Обо всем этом можно узнать из документов, собранных Владимиром Козловым в книге «Неизвестный СССР. Противостояние народа и власти в 1953–1985» (М., 2006).

Там же в «Комсомольской правде» проводился опрос и об уровне жизни. Народ единодушно рапортовал о замечательной жизни повышенного уровня, благодарил родную партию за постоянную заботу. А кто не благодарил, кому жилось отчаянно и голодно, тех расстреляли в Новочеркасске. А Борис Андреевич Грушин, организатор-начинатель социологических опросов в Советском Союзе, пришел к выводу, что никакого общественного мнения у нас в стране не было и быть не могло. И твердо добавлял уже в наши дни: его нет и сейчас.

Мы и правда народ скромный и неизбАлованный: однажды и генсек правду сказал. Жестокую и оскорбительную, но правду. Из этой правды вырастала ужасная «крепостная» мудрость советских людей, унаследованная нами, постсоветскими. «Прямую дорогу людям загородили, но люди не теряются: в обход идут и тем живы» — размышлял бессмертный Иван Денисович и проворно прятался от надзирателя за угол барака — «Стараться надо, что никакой надзиратель тебя в одиночку не видел, а в толпе только. Может, он человека ищет на работу послать, может, зло отвести не на ком. Нет уж, за углом перестоим».

«Перестоим за углом» — вот что обозначают рейтинги великого счастья и всеобщей поддержки.

Опросы — филиал пропаганды. Верит ли власть единодушной поддержке населения, огромному оптимизму и всеобщему небывалому счастью? Трезво и здраво рассуждая, нет, не верит, не может верить. Как бы ни врала пропаганда, что на «Марш мира» опять никто не пришел — тысяч пять... врущие знают, сколько народу было на самом деле. Как бы ни врали опросы про «рекорды» оптимизма и счастья, врущие знают, что никакого счастья нет, а есть острая тревога, тяжелое недовольство, тоскливое ожидание худшего. А это значит, что нам готовят новые репрессивные законы — такое у меня ясновидение, такой оптимизм.

—

Елена Иваницкая, опубликовано на сайте Марка Солонина [7]

В тему: