От решеток на окнах домов до железного занавеса. Идея тотального забора делает общество замкнутым, повышая его издержки на поддержание безопасности. Как свобода общества связана с его открытостью — об этом профессор факультета прикладной политологии НИУ ВШЭ Сергей Медведев рассказал на своей лекции «Феноменология забора».

Встреча прошла в Государственном музее архитектуры имени А.В. Щусева в рамках проекта университета «Лекционные четверги в музеях Москвы».

Чем похожи президент РФ и уборщица

Забор в России с давних пор служил не только для защиты от внешней угрозы, но и для того, чтобы держать в дисциплине само население. При этом русский забор очень ненадежен — в нем всегда есть дыра. Так что он защищает людей не физически, а скорее психологически.

В декоре окон в русских домах традиционно используется два-три ряда занавесок и тюль, решетки на окнах часто доходят до третьего этажа. В Европе этого нет: ты можешь идти по улице и видеть жизнь каждой семьи (как они смотрят телевизор, как выходят на кухню) — люди вообще не знают, что такое занавески. Это идея прозрачного, доверяющего друг другу общества. У нас же идея тотального забора делает общество замкнутым, повышая его трансакционные издержки на поддержание безопасности.

Охранники, вахтеры — это люди, изъятые из производительного труда ради соблюдения ритуала.

На Западе первая заповедь урбанизма — это прозрачность городского пространства. В Москве барьеры везде — начиная с решеток на окнах и заканчивая «убойными» дверями в метро и глухой тонировкой машин на улицах. В Большом зале консерватории, где на выходе три двери, всегда будет открыта только одна. И это решается не на уровне полковника ФСБ [2], а на уровне уборщицы.

Как бы чего не вышло, потому что если открыть пять дверей, люди выходят большим потоком, а поток для России — это не годится. Люди должны идти строем, гуськом, они должны «просачиваться». В этом отношение власти к пространству на уровне макро- и микрофизики. И президент РФ, и бабушка, которая открывает-закрывает двери, в этом случае думают об одном и том же.

Почему в России так много заборов

Есть несколько причин, объясняющих российский феномен забора. Во-первых, Россия — это страна, где определенные группы людей узурпируют ресурсы и ограничивают к ним доступ других. Заборы помогают им воспроизводить этот порядок. Во-вторых, заборы показывают уровень недоверия людей друг к другу. В этом плане после Советского Союза многое изменилось.

Лет 30 назад соседа могли попросить забрать ребенка из школы, ребенок мог спокойно возвращаться из метро поздно вечером — сейчас ни о чем подобном подумать нельзя. Вот эта социальная аномия [3] и приводит к такому большому количеству заборов.

Российский экономист Александр Аузан в своей книге «Институциональная экономика для чайников» пишет, что изобрел новый способ измерять социальный капитал — по высоте заборов. В книге он рассказывает о своем приятеле, который как-то сообщил ему, что построил дом по английскому проекту. Оказалось, что он обнес свой четырехэтажный дом гранитным забором. В Англии это была бы либо психбольница, либо тюрьма, говорит Аузан. То же самое происходит с теми, кто уезжает за рубеж: достаточно увидеть где-нибудь на Кипре или в Испании высокий забор — можно не сомневаться, за ним живут русские.

В-третьих, это проблема собственности. Гарантии частной собственности в России очень слабы. Любой предприниматель боится того, что в любой момент его бизнес могут «отжать», если тот, например, понравится каким-нибудь силовикам. Единственным собственником в стране является государство, все остальные просто временные распорядители по его поручению и по факту своей близости к власти. Владение собственностью всегда условно, это и ведет к паранойе забора.

В тему: Вторжение России в Украину и убийство украинцев: ничего личного, только бизнес [4]

Наконец, забор — это еще и некая попытка ограничить, придать форму бескрайнему российскому пространству. Его символ — пространство «Мертвых душ» Гоголя, где в начале романа бричка Чичикова въезжает в город и один мужик говорит другому: «Как думаешь, доедет она до Казани?» — «До Казани доедет, а до Москвы нет».

Забор нужен, чтобы положить предел растеканию любых потоков, любому движению вдаль. То же самое с разграничением потоков в пространстве места — в фейсбуке, интернете и т.д. Пространство в этом случае выступает как некая последовательность одновременных действий людей, социальная, а не физическая реальность.

Что делать тем, кто хочет открытости

Как говорит американский социолог Мануэль Кастельс, сейчас происходит глобальная бифуркация. С одной стороны, есть пространство мест, где социальные действия ограничены физической близостью. С другой — есть пространство потоков: информационных, финансовых и т.д.

Последние 20–30 лет было модно говорить, что начинается эпоха конца географии, эпоха тотальной прозрачности. Но люди по-прежнему хотят проводить границы. То, что происходит в России в связи с путинской политикой и крымской историей, — это появление новых заборов. Сейчас у нас строятся границы с Украиной, возникает новый железный занавес по отношению к Западу. И в этом плане Россия не одинока: точно так же существует огромный забор между Израилем и Палестиной, между США и Мексикой — заборы никуда не денутся, они всегда будут с нами.

В тему: Путин «тоскует» по железному занавесу, — New York Times [5]

Как этого избежать? Нужно создавать больше открытых публичных пространств. В Германии Рейхстаг — это открытый стеклянный купол, туда можно ходить и смотреть на депутатов. Российская Дума — это закрытое и огороженное пространство. Скучающий турист не зайдет и не посмотрит, как депутаты принимают решения, как они голосуют. Вот если бы на ее месте было создано такое пространство со стеклянными стенами, окруженное живой природой, когда не нужно перекрывать половину городских улиц, чтобы проехал член политбюро, — это был бы другой образ мышления.

Кремль тоже должен наконец стать просто музеем. Он должен быть всегда открыт, чтобы в любое время дня и ночи можно было пойти туда с любимой девушкой в сад, к балюстраде над Москвой-рекой, зайти в Арсенал, Оружейную палату, поприсутствовать на богослужении в одном из соборов. Почитайте Бунина: в XIX веке это было так, вход туда был «по пятачку», царь приезжал в Кремль раз в год, максимум на неделю. Его закрыли большевики. В этом отношении Кремль — это концентрация русской системы, русской власти.

Кремль нужно гуманизировать, отдать людям, а власть выселить куда-то еще. Два года назад была выставка проектов студентов МАРХИ, у них была идея, как устроить пространство власти в России: провезти ее в вагоне по всей стране — как известно, там, где едет власть, становится хорошо. Кремль не должен быть монастырем, закрытым для посторонних, — почему в него надо заходить с каким-то благоговением? Необходима десакрализация Кремля — он должен стать веселым, открытым, дружелюбным пространством.

В тему: Война за культуру. Опальный российский профессор Зубов объясняет, почему победил Майдан [6]

Что касается Москвы в целом — переговоры по поводу границ городского пространства ведутся постоянно: где-то они сдвигаются, как с парком Горького, заводом «Флакон» или «Стрелкой». Но мне кажется, здесь важнее не избавление от конкретных заборов, а создание безбарьерной среды вообще. На местном уровне многое можно сделать силами администрации и управы.

В самом обычном московском дворе количество барьеров совершенно безумное — начиная с «ракушек», которые ставят на газоне владельцы машин. Все боятся их выкорчевать, но это просто вопрос организации людей, живущих в десяти или даже пяти близлежащих домах, — они должны снести барьер, который находится внутри их двора.

Фото: © РИА Новости. Константин Чалабов [7]

—

Мария Салтыкова, опубликовано в издании  Московские новости [8]

В тему:

• Распад России. Контуры и последствия [9]
• Эдип Залесский. Эпилог [10]
• Миф «великорусская нация». Во что верят язычники с берегов главной русской реки Волги [11]
• Россию ждет самораспад и хаос [12]
• Имперское. Борис Акунин [13]