Византия: чем была и не была для нас империя

1.00

Нет

560 лет назад, 29 мая 1453 года, Константинополь пал под ударами турок-осман: закончилась почти 1000-летняя история восточно-римской цивилизации. Чем была Византийская или, как называли ее сами жители, Ромейская (Римская) империя?

560 лет назад, 29 мая 1453 года, Константинополь пал под ударами турок-осман: закончилась почти 1000-летняя история восточно-римской цивилизации. Остатки византийской Ойкумены продержались еще несколько десятков лет, и последний из них, княжество Феодоро в Крыму, пало после героической обороны в 1475 г. Чем была Византийская или, как называли ее сами жители, Ромейская (Римская) империя?

На эту тему издано сотни научных работ, и их не пересказать в газетной статье. Скажем лишь, что это было уникальное для Средневековья государство, несравнимое ни с одним из европейских, а из мировых подобное — разве что китайская империя Тан.

Традиции Римской империи, менталитет народов Восточного Средиземноморья и христианское вероисповедание породили необычную культуру, тысячу лет так или иначе влияющую на облик всей Европы. Формально абсолютная власть императора в действительности ограничивалась сотней невидимых нитей интересов различных социальных групп и центров влияния, а фактическое управление огромной империей лежало на плечах профессионального чиновничества.

Пожалуй, если забросить современного горожанина в Средневековье, проще всего ему было бы адаптироваться именно в Византии. Помимо самой естественной для нас системы гражданско-правовых отношений, оставшейся от Рима и развитой императорами, здесь были школы и публичные библиотеки, работали государственная почта и водопровод, существовал профессиональный спорт и предвестники соцпрограмм для малоимущих.

В конечном итоге социальные «лифты» работали для всех, кому хватало ума, отваги и смекалки — императорами становились крестьяне и представители нацменьшинств, скопцы командовали армиями, а слепцы — флотом... Византия резко выпадала из привычной нам картины Средневековья. И, надо отдать ей должное, зачастую в лучшую сторону.

В этом материале мы хотим рассказать о разнице между Византией настоящей и Византией в современных представлениях. До сих пор многие поминают ее всуе, используя ее имя как ярлык. Это само по себе нормально, если бы эти критические замечания имели отношение к настоящей Византии. А это, увы, далеко не всегда так. Мало кто из критиков видит в империи ромеев ее саму. Куда чаще они проецируют на нее представления о собственной (или соседней) стране, либо же свои предубеждения.

Чем Византия не была

Стереотип первый: Византия — империя вечного упадка. Порожден видным английским историком XVIII века Эдвардом Гиббоном и его работой «История упадка и разрушения Римской империи». Вообще вклад Гиббона ввизантиистику [2] неоднозначен. С одной стороны, он возродил интерес к этой науке в Европе. С другой — не смог в полной мере придерживаться принципа исторической объективности. Стараясь найти в прошлом урок для настоящего, Гиббон представил традиционалистскую Византию эдаким могильщиком римского пассионарного величия.

Ошибочность такого подхода очевидна. Византия существовала без малого тысячу лет. Государство, пребывающее в упадке (или даже в застое) тысячелетие — это все равно что человек, тяжело болеющий 120 лет. Возникает вопрос: как эта «вечно разлагающаяся» страна пережила иные «здоровые»? Да еще и при нетривиальных внешних угрозах? Гиббон был слишком предвзят: Византия — это не Рим времен упадка, но Рим, переродившийся для выживания в средневековье.

Стереотип второй: Византия — средоточие принципа «православие, самодержавие, народность». Любим россиянами, живо воплощен в относительно недавнем фильме «Гибель империи. Византийский урок», где параллели между Византией и Россией проводятся столь же открыто, сколь открыто озвучивается вывод «Запад есть источник гибели для православных».

То, что гибель для империи пришла с востока, и в последние ее дни на стенах Константинополя рядом с ромеями стояли отряды венецианских, генуэзских и каталонских наемников и волонтеров, авторы решили не упоминать. Эту же параллель, скорее по привычке, иногда проводят и в Украине, но здесь уже скорее готовы обличать Византию как предшественника российского империализма.

Однако сама параллель между двумя православными и самодержавными государствами более чем натянута. Авторитарное самодержавие и этатизм в Византии были вынужденной мерой для удержания пространства, населенного людьми с очень неспокойным (и диаметрально противоположным «широкой русской душе») менталитетом. Средний житель византийской столицы, независимо от достатка и рода занятий, был грамотным, едким и страстным индивидуалистом, любителем спортивных состязаний и богословских споров с минимальным уважением к институту власти.

Уличный бунт, начавшийся со спора нескольких простолюдинов о вопросах христологии или результатах последних скачек на ипподроме, для Константинополя был делом почти что привычным. Немало императоров погибало от рук восставшей черни. Одно дело, когда авторитарная форма правления применяется в стране с взрывоопасно «горячим» населением, и совсем другое — когда она применяется к народу, исторически склонному к конформизму и отождествлению страны и государства.

Иногда как символ «антизападности» Византии вспоминают слова последнего месадзона (премьер-министра) империи Луки Нотараса, сказанные им перед самым падением Константинополя: «Лучше увидеть в Городе турецкую чалму, чем папскую тиару». Действительно, после четвертого крестового похода в Византии (небезосновательно!) были сильны антикатолические настроения. Но тогда уж стоит вспомнить и последующую судьбу месадзона.

По свидетельству хрониста Дуки, после падения Константинополя Лука Нотарас сумел выторговать у султана «прощение» и защиту для части горожан и аристократии, но не сумел хорошо спрятать своего 14-летнего сына — единственного, пережившего оборону Города. Когда же султан Мехмед II прознал о красоте последнего, то потребовал юношу для своего гарема. Отказ Нотараса стал смертным приговором для всей его семьи. Вряд ли такое было возможно при «папской тиаре». Равно как и сбрасывание креста, почти тысячелетие сверкавшего над Святой Софией.

Стереотип третий: Византия — боксерская груша для тренировки соседской доблести. Популярен он среди большинства народов, так или иначе воевавших с ромеями, в основном в виде «Самой Византии всыпали!». Актуален и у нас, причем в двух проявлениях. В учебниках истории превозносится князь Олег, сумевший, согласно летописи, прибить щит на ворота Царьграда в знак взятия города, а также последний поход князя Святослава.

Действительно, византийцы не любили воевать, чем радикально отличались от большинства народов Средневековья. Воинская служба в империи считалась не благородным и доблестным занятием, а чем-то вроде необходимой грязной работы; в первые века существования империи воин, убивший человека на войне, на несколько лет лишался причастия. Не была Византия и агрессором: практически все ее войны носили либо оборонительный характер, либо были попытками вернуть утраченное ранее.

Но если бы ромеи не умели воевать, они не продержались бы и десяти лет. Виной тому география: Византия была «империей побережья» с на редкость неудачным отношением протяженности границ к общей площади государства. Державе приходилось защищать всю свою историю, зачастую воюя на несколько фронтов.

Что касается полулегендарного похода в середине IX века, то он, хоть и был удачным для русских войск (все войска из имперской столицы ушли на войну с Абассидским халифатом, а нападения со стороны Черного моря никто не ожидал), закончился лишь разграблением предместий Города. Константинополь вообще попадал в руки иностранцев лишь дважды (для сравнения — осаждался 24 раза), в 1204 и 1453 гг. Поход же Святослава 970—

971 гг. был и вовсе неудачен. Возможно, князь рассчитывал, что внутренняя смута в Византии помешает императору вывести войска из Константинополя, в условиях чего главным противникомего войск стало бы местное ополчение европейской части империи. Но расчет оказался неоправданным: уже во время похода мятеж Варды Фоки, оттягивающий часть сил и внимания ромеев, был подавлен.

В Константинополе же сменился император, и новый правитель, Иоанн Цимисхий, не только лично возглавил армию, но и вывел из Царьграда так называемые столичные тагмы — элитные войска, во время гражданских смут, как правило, не покидающие столичных стен. Итогом похода стал безоговорочный триумф Византии: разграбленная и оставленная русами Болгария упала в ладони императору как спелое яблоко. Корона болгарского царя Бориса была отдана в символический дар Богу в соборе Святой Софии.

Стереотип четвертый и самый светлый: Византия — страна поэтов, ученых и мудрецов. Такой видел Ромейскую державу Уильям Батлер Йейтс: на великого ирландского поэта произвели неизгладимое впечатление фрески храмов Равенны, до сих пор хранящие дух Византии времен Юстиниана. Разумеется, это представление очень идеализировано. Йейтс просто спроецировал на Византию поэтический образ утерянного рая.

Но рациональное зерно в нем есть: уровень культуры и образования в Ромейской империи был выше, чем в любой европейской стране Средневековья, отчасти соперничая лишь со странами ислама. Весь период существования Византии в ней действовали высшие школы и библиотеки, включая знаменитый Магнаврский университет и Императорскую библиотеку, сохранившую для нашего времени, невзирая на пожары в смутные годы, множество ценных книг античности.

Стереотип пятый: Византия — средоточие интриг, коварства и хитроумной «многовекторной» дипломатии. Тут нечего греха таить: все правда. Многие эти черты, на самом деле, перешли империи в наследство от старого Рима, но новый Рим оказался весьма одаренным учеником. В условиях нехватки рекрутов для армии, умение натравить одних врагов на других многие столетия обеспечивало державе выживание. Однако во внутренней политике Византия, как и любое бюрократическое государство, страдала от постоянных интриг и масштабной коррупции.

Наконец, стереотип шестой: гибель Византии была вызвана исключительно внутренними причинами, тогда как внешние лишь довершили дело. Это правда, но лишь отчасти. Действительно, в долгой истории империи были правители такой степени самодурства, что не выдерживал даже фундамент государственной власти — крепкий бюрократический аппарат константинопольского чиновничества, в иных случаях хорошо справлявшийся с ролью «защиты от дурака». Как правило, серьезные внешние угрозы для Византии действительно совпадали с внутренними кризисами.

Это и разрушительное для империи наступление персидских войск во время правления узурпатора и тирана Фоки (602–610 гг.), и кризис времен правления династии Ангелов (1185–1204 гг.), завершившийся падением Константинополя во время четвертого крестового похода, и ошибки ранних представителей последней династии Палеологов, из-за которых возрожденная в 1261 г. империя не смогла противостоять хищническим аппетитам итальянских торговцев и турок-осман. И даже битва с турками-сельджуками при Манцикерте в 1071 г., определившая их дальнейшее продвижение вглубь Малой Азии, была проиграна из-за предательства вельможи Андроника Дуки.

Вместе с тем, вечной проблемой для империи были мятежи влиятельных политиков и полководцев, а также необходимость балансировать между двумя полюсами силы — столичным чиновничеством, выступающим за централизацию управления и налогообложения, а также содержание наемной армии, и местной аристократией, борющейся за децентрализацию и ставку на местное ополчение. В какой-то мере можно сказать, что в вечной битве этих двух групп античный этатизм сражался со средневековым феодальным устройством.

Однако это не повод преуменьшать «заслуги» внешних врагов, бьющих в открывшиеся бреши. Персы и готы, авары и лангобарды, норманны и арабы, сельджуки и крестоносцы, венецианцы, генуэзцы и османы... Кто только не пытался откусить лакомый кусочек от Второго Рима! И пусть большинство уходило ни с чем, у некоторых все же получалось.

Чем Византия стала

Если «при жизни» к Византии можно было предъявить множество претензий, то гибель империи [3] заставляет вспомнить слова Клайва Льюиса: «Все миры приходят к концу, но благородная смерть — сокровище, которое каждый может себе позволить». Последние императоры из династии Палеологов использовали все возможности для спасения империи в уже откровенно безнадежной ситуации.

Жизнь последнего из них, Константина Палеолога, — пример редчайшей среди правителей самоотверженности и самоотречения. Не зря он — единственный после Великой схизмы мученик, почитаемый и некоторыми православными, и некоторыми католиками. Последний человек, по праву носящий титул «императора Рима», погиб 29 мая 1453 г. с мечом в руках, защищая, вместе с последними сподвижниками, ворота своей столицы. Не сумев спасти свою страну, да что там страну — цивилизацию! — он написал последнюю страницу ее истории собственной кровью, искупая грехи предшественников личным героизмом.

Что ж, один известный деятель украинской истории был прав, заметив, что в безнадежной ситуации имеет смысл сражаться ради примера для будущих поколений. Через три с половиной сотни лет воспоминания о героизме Константина и величии Ромейской империи подняли греков на восстание против турецкого владычества. И пусть Великая Идея о восстановлении Византии не воплотилась в жизнь, и Константинополь не вернулся в руки православных, нынешним своим существованием Греция во многом обязана героям прошлого.

Что же дала Византия потомкам? Много больше, чем принято считать. Под натиском турок греческие аристократы и ученые бежали на Запад, захватив с собой книги античных классиков. Их переводы положили начало итальянскому Возрождению. И античная мудрость, сохраненная в византийских библиотеках, вернулась на Запад именно тогда, когда он уже был готов вновь ее принять.

Именно это «засевание», этот неожиданный союз Востока и Запада положил начало новому величию Европы. Отдельные греческие просветители, верные православной идентичности, пытались создать новую Византию из Московского княжества. Но, увы, материал оказался неподатливым. Кто сомневается, может поинтересоваться биографией преподобного Максима Грека — аристократа и просветителя, ранее известного как Михаил Триволис.

Каким бы был мир без Второго Рима? История не знает сослагательного наклонения. Но у замечательного фантаста (с кандидатской по истории Византии) Гарри Тертлдава есть короткий альтернативно-исторический рассказ «Острова в море», действие которого происходит в 769 г.

В нем описывается соперничество римской и арабской делегации за обращение в свою веру болгарского хана Телерига. Но при условии, что Константинополь, не выдержав второй арабской осады, пал в 719 г. после Р. Хр. Никакие аргументы христианской делегации не способны переубедить хана, у чьих границ стоят арабские войска. Быть «островами в море» — это возможное будущее христианских общин в исламской Умме, от которого Европу уберегли знаменитые двойные стены Константинополя.

Но не будем сводить роль Византии, государства с уникальной и самобытной культурой, к эдакому щиту на границах ислама и хранилищу античных знаний. Ведь и мы ей кое-чем обязаны. В первую очередь, бессмертием.

Сейчас модно критиковать принятие Русью восточного обряда христианства. Не углубляясь в мировоззренческие дискуссии (это могло бы быть темой отдельного материала), заметим, что в ответ на частые набеги Византия дала славянам вообще и Киевской Руси в частности, выход на мировую арену, письменность и каменное зодчество. А это, как ни странно, и есть три составляющих бессмертия культуры, народа, нации.

Народы неизвестные, народы неграмотные, народы, не умеющие работать с камнем, не просто отставали от других. Они не имели защиты от забвения. Смогли бы языческие правители породниться с половиной домов Европы, как это сделал князь Ярослав Мудрый [4]? Выслал бы Папа в Киев профессиональных зодчих, как это сделал император? Можно долго рассуждать, что включение Руси в культурную орбиту Византии было выгодно ромеям... Но вряд ли можно отвергать то, что оно позволило нашим предкам за несколько десятков лет проскочить путь, который иные народы проходят за века.

На Византию можно смотреть по-разному: ее опыт можно и нужно анализировать, а политику можно — и нужно — иногда критиковать. Но в отдельные дни, к примеру, в грядущую годовщину падения Константинополя, возможно, стоит просто остановиться и поблагодарить...

Виктор Трегубов, опубликовано в еженедельнике «Зеркало недели - Украина» [5]

В тему: