... Четыре стола с кипами бумаги. Шкафы под стенами забиты аналогичным багажом. За каждым столом — следователь. Они время от времени что-то ищут в распухших папках ... Здесь же, между окнами — большая карта правительственного квартала.

В такой атмосфере и начинается трехчасовый допрос об уличных боях на Грушевского в конце февраля 2014-го ...

Более полутора лет продолжаются расследования преступлений, совершенных во время Революции достоинства. Общество возмущается медленными темпами производств, кивая головой на быстрые суды над активистами. После же отчетов прокуратуры остается разве что легкая изжога. То погибших перепутают, то уже известную информацию озвучат как новую.

Общество потихоньку теряет интерес и переключается на более насущные темы, которые очень нуждаются во внимании. Разве что кто-то иногда может написать гневное сообщение в соцсетях, адресованное широкой общественности, и этим ограничиться, вернувшись к своим делам. Когда же сам попадаешь на допрос, то, оказывается, вспомнить детали тех событий довольно проблематично.

Ты закрываешь глаза, напрягаешь память, но воспоминания выпадают из мозга, превращаясь в обычные цветные пятна. И вот, казалось, дни, которые ты должен помнить четко до мелочей, затираются в голове. Следователь внимательно смотрит на тебя, ожидая ответа, а ты только подводишь глаза к потолку, говоря два слова: не помню, не могу вспомнить. Мужчина напротив с легкой грустью смотрит на тебя и ставит следующую серию вопросов. А ты в очередной раз пытаешься выжать из себя хотя бы один понятный и яркий образ, чтобы хоть как-то помочь в восстановлении февральских событий.

В тему: ГПУ обвинила экс-главу управления СБУ Щеголева в убийствах на Майдане [2]

Идем узкими коридорами мимо череды одинаковых дверей. Почти после обеда, и есть время на законный перерыв.

— Тяжелое производство. У нас сотни пострадавших, еще больше свидетелей. И знаешь, что больше всего его тормозит? Не объем, не количество фигурантов: мы можем всех допросить довольно быстро. Проблема с системой. Скажем, чтобы провести экспертизу, нам нужны оригиналы медицинских справок. Чтобы их получить — нужен месяц. И еще где-то через два месяца можем получить ее результаты, — следователь эмоционально рассказывает о рабочих буднях.

Говорит, иногда проблем добавляют и сами пострадавшие, которые после нескольких визитов к следственной группе перестают приходить по вызовам на экспертизы и следственные эксперименты.

Это уже не говоря о запросах. Скажем, чтобы получить данные о личном составе того или иного подразделения «беркута» [3], пришлось пройти через бюрократию ГПУ.

— Нам больше месяца готовили отписку о том, что не могут предоставить такую ​​информацию, так как у нее «большие объемы». Когда мы впоследствии подготовили повторный запрос — получили полностью идентичный ответ, слово в слово, — следователь спускается по лестнице на улицу, мы же идем на допрос в кабинет.

В тему: Гнилые конторы, прогнившие кадры [4]

В просторной светлой комнате стоят четыре стола с кипами бумаги. Шкафы под стенами забиты аналогичным багажом. За каждым столом — следователь. Они время от времени что-то ищут в распухших папках. На стене — график судебных заседаний по беркутовцам и чиновникам. Кое-где уже зачеркнуто. Здесь же, между окнами — большая карта правительственного квартала. В такой атмосфере и начинается трехчасовый допрос об уличных боях на Грушевского в конце февраля 2014-го.

В тему: Двое «беркутов» и 39 жизней: присяжные судят расстрельщиков с Институтской [5]

Если бы человек с улицы имел возможность увидеть количество собранных следователями материалов — он был бы несколько шокирован. Без преувеличения — под такой кучей целлюлозы можно похоронить всю следственную группу, которая пытается разобраться в событиях двухлетней давности. И несмотря на такие объемы, следователям еще иногда не хватает качественного фактажа. В основном — фото и видео, по которым можно было бы идентифицировать потерпевших и силовиков, принимавших участие в столкновениях в правительственном квартале.

— А можете показать фото, где из-за спин милиционеров бросали гранату или петарду? А затем в направлении взрыва побежали «беркутовцы», да? А где именно это было? Что они делали — вы не видели? — переспрашивает следователь.

Помогает большая карта. Несмотря на неверную память, она же позволяет разобраться с локациями, на которых происходили бои. Цепляясь за названия улиц и переулков, как из болота, начинают подниматься картинки: вот у памятника протестующие бросают брусчатку, вот толпа вовсю убегает от лавины людей в сером камуфляже, которая накатывается на протестующих, оставляя после себя избитых. Здесь же находим старые репортажи, из которых извлекаем нужные изображения и добавляем в протокол допроса. Приписываем объяснения. Мужчина, в пол-глаза глядя на монитор, быстро стучит по клавиатуре, записывая.

Как ни странно, говорим не только о событиях, непосредственно касающихся информации, передаваемой следствию, но и в целом о событиях конца февраля. О действиях силовиков: ВВшникив и «беркута», об антимайдане и избитых активистах, о разбитой технике журналистов, петардах с гвоздями, которые бросали 18 февраля из-за спин милиционеров.

О раненых, которых заносили в Верховную Раду. Только имена людей вспомнить трудно. Через два года уже не вспомнить, кто рядом с тобой стоял — то ли депутат, то ли активист, то ли коллеги. Наконец, добираемся до опознания погибших. Следователь раскладывает фототаблицу на столе и просит сравнить с изображениями, сделанными собственноручно.

Ожидает результата, разве что иногда ставит несколько вопросов о месте, где были сделаны фото, времени суток, свидетелях, просит сравнить одежду. Благодаря фото удается сделать максимум. Таки доказываем, что погибший по версии следствия и человек на фотографиях — два разных человека. Одежда не совпадает. Метаданные фото добавляют уверенности — отличается также и время, в которое погибли эти двое. Следователь скорее себе говорит:

— Действительно, не тот погибший. Придется искать дальше. Где же должен этот человек проходить по экспертизам, его же спасатели куда-то забирали, — вздыхая, говорит мужчина и распечатывает два десятка страниц протокола опроса.

Собственно, увидев на столе изображения мужчин в зеленых камуфляжных куртках и темных штанах, долго пытаешься понять, как хоть что-то можно разглядеть. Размытые, нечеткие картинки, иногда — стопкадр из любительских видеозаписей. Словно срисовали с твоей головы.

В этот момент начинаешь понимать, по какой причине следователи могут спутать погибших. Ведь половина активистов Майдана — это мужчины среднего телосложения и роста, в темно-зеленых куртках и черных или серых джинсах. Для деталей потребовались бы более качественные фото, но увы. Следователи просят поделиться фотографиями. Говорят, сами готовы их забрать. Даже готовы приехать куда угодно, лишь бы смысл был. Жалуются: все обещают поделиться, но слово держат единицы.

Подписываем протокол: каждый ответ и каждую страницу. По ходу вносим несколько правок. Из памяти выхватывается еще несколько фактов. Следователь просит не исчезать и быть на связи — на очереди следственный эксперимент, на котором желательно было бы появиться ...

—

Станислав Козлюк, опубликовано в издании Тиждень.UA [6]

Перевод: Аргумент [7]

В тему:

• Дело чести: как продвинулось следствие по делам Майдана [8]
• Как прокуратура и МВД имитируют следствие по избиению журналистов [9]
• «Титушки» отделались испугом. За убийства никто не ответил [10]
• За трупы, пытки, побои, грабеж не ответил никто [11]
• За избиения мирных демонстрантов 30 ноября никто не ответит, все под амнистией [12]
• Евромайдан опубликовал список виновных в кровавом избиении студентов 30 ноября [13]