Николай Коба: Ложное искушение

1.00

Нет

Лично я не люблю жителей Донбасса, но отчасти я не люблю их потому, что узнаю в них себя вчерашнего. Поэтому я буду относиться к ним так, как хочу, чтобы относились ко мне завтрашнему.

«It’s a cardinal rule to be generous in a democracy»

Эта история произошла в начале тридцатых на Харьковщине. Мой прадед занимал в колхозе должность, позволявшую прокормить семью из восьми человек. Однажды, он принес домой сало, и это стало настоящим праздником. Бабушка запомнила, что сало нужно было жарить так, чтобы голодные соседи не почувствовали запах, она бесхитростно вспоминала об этом, каждый раз, когда рассказывала.

Эта история несколько ущемляет мое самолюбие, но это очень украинская история. Я не знаю, можно ли представить себе подобную историю в традиционной украинской деревне до большевиков (речь не о самом, вызванным нуждой поступке, а о его последующем моральном восприятии). Я не знаю, сколько людей погибло тогда в окрестностях. Я, сытый, не имею абсолютно никакого права осуждать. Но я понимаю, что истории которую массовая память предпочитает забыть, повторяются.

Сегодня, когда Украина спорит, сколько сала положено носителям культуры индустриальных колхозов Донбасса, не желавших помнить о Голодоморе, и почему их предки бежали из голодной деревни в чужие города при Сталине, как сами они бегут сейчас, эта история вернулась в мою память.

Ведь если бы проблема была только в ватниках Донбасса, решить её можно было бы просто, отпустив Донбасс. Но Донбасс был выбран для горячей фазы ситуативно. Проблема в том, что Кремль умело эксплуатирует свои исторические активы по всей Украине.

Первый актив — это терпимость украинцев к коррупции. Кремль удачно замедлил очищение украинской власти, развязав войну.

Второй актив питает первый, это носители советского сознания, голосующие за все политические силы. Для этого актива характерно советское двоемыслие, отсутствие четких моральных установок, двойная мораль, а следовательно — аморальность.

Выходцы из одной системы не в праве осуждать за аморальность друг друга. Украинцы, бывшие в своем большинстве абсолютно лояльными советской власти, не судили ветеранов НКВД [2], не люстрировали бывшую номенклатуру, не ввели криминальное преследование за отрицание преступлений коммунизма; в откуп всему этому, мы дали равные права отрицать преступления популистам из правого лагеря. Терпишь Симоненко — терпи и Фарион.

Толерантность к тем, кто не толерантен, а также к тем, кто считает себя выше обсуждения исторических преступлений, долгое время была хорошим тоном в Украине. Считалось, что это помогает не допустить гражданского конфликта, оказалось — совсем наоборот. Именно политкорректность и толерантность к носителям тоталитарного сознания привела украинцев к войне. Первичной ценностью моральных систем в демократических обществах является ценность человеческой жизни, а её первичным свидетельством — историческая память о тех, кого эти общества прямо или косвенно уничтожали. Если осуждение логики политических репрессий не становиться в обществе категоричной, она используется вновь.

Слово действующему представителю правительства ЛНР, а в 2010-м депутату Луганского областного совета от КПУ, Наталье Максимец:

«...А вообще, завтра, пока некоторые больные на голову голодоморцы будут свичкы у викнах палыты та голодуваты на знак пошаны до померлых, мы собираемся нашей старой, дружной компанией и устраиваем пиршество — шашлык из свинины... Будем вкусно есть, шутить и даже танцевать...»

Возмутился ли Донбасс по поводу сказанного Максимец в 2010-м? Да не особо. Тогда почему не танцует, а возмущается сегодня, когда ему нечего есть? Дело в непонимании большинством возмущающихся причинно-следственных связей между убийством не очень развитого украинского крестьянства в 1930-х и современным убийством не очень развитого населения Донбасса.

Высказывание Максимец — один из множества элементов мозаики, сформировавшим представление о жителях Донбасса как об общности. Хотя мировоззрение Максимец и не является средней температурой по палате, то как на него отреагировала её малая родина — является. Ответственны не только те, кто говорил, но и те, кто молчал. Обществу Донбасса не хватило гражданской воли, чтобы переступить через свою гордость и осудить преступления режима, с которым его связывала личная история лояльности. И теперь дончане всем преподносят урок, умирая первыми, но не последними.

В тему: Донбасс: реванш пролетариев над здравым смыслом [3]

Украинцам следует накрепко усвоить важный закон истории, о котором сейчас нельзя говорить и писать слишком много — взаимосвязь между политической логикой убийств прошлого и будущего реальна и осязаема. Взаимосвязь между аморальностью прошлого и будущего — реальна и осязаема.

То, сколько лишений украинцы будут готовы терпеть, делясь салом с людьми, среди которых будет много советского актива, во многом определит будущее народа, в конституции которого записано, что человеческая жизнь является его высшей ценностью. Это также определит, насколько высокой ценность жизней нашего народа будет в дальнейшем.

Донбасс — это экзистенциальная драма: стоит ли поступать с другими так, как они, вероятно, не стали бы поступать с тобой. Но Европа относится к Украине так, как Украина относится к Донбассу. После громких фиаско в странах Ближнего Востока, на Западе ведется сильная критика в отношении экспорта демократических и гуманистических ценностей в немодерные общества, которые не способны эти ценности интегрировать и воспроизводить. Европейцам не будет стыдно за свою бездеятельность в отношении украинцев, если за свою бездеятельность в отношении пострадавших украинских граждан не будет стыдно самим украинцам.

Если украинцы хотят, чтобы ценность их жизни не ставились под сомнение в будущем, с толерантностью в отношении памяти о тоталитарных режимах следует окончательно и неизбирательно порвать. Массовые убийства поляков [4] УПА были — они не могут быть абстрагированы в контекст «Второй украинско-польской войны», как это пытается делать Украинский институт национальной памяти.

Массовые изнасилования [5] и убийства полячек и немок РККА были, они не могут быть оправданы ни её героизмом, ни тем, что делали немцы. Голодомор [6] был сознательным актом геноцида, он не может быть абстрагирован в контекст достижений советской промышленности и её роли в победе над нацизмом.

Важно понимать, что в Западном мире традиционно силен релятивизм — спутник толерантности и плюрализма мнений. Когда целые управления офицеров ФСБ сидят в Украине во время Майдана и готовят аннексию Крыма, в Европе, с подачи протестных заявлений россиян, идет серьезная дискуссия о том, вмешивается ли Запад во внутренние дела Украины и является ли раздача печенек подтверждением инсценированного США государственного переворота.

Когда в России на биллбордах вешают портреты Сталина ко дню рождения, а музеи в бывших сталинских лагерях закрываются как «агенты иностранного влияния», в Европе всерьез обсуждают, способны ли зигующие школьники, заснятые в Киеве BBC, привести к власти неофашистов. Европейцы склонны рассматривать все точки зрения и принимать во внимание их общую сумму. Это оттягивает принятие решений. В этом одновременно и сила, и слабость.

Если украинцы поддадутся ложному искушению наказать жителей Донбасса за их тоталитарное сознание, это будет таким же проявлением тоталитарного сознания, и это не останется незамеченным. Многим в ЕС сближение с Украиной представляется невыгодным, и когда маятник любви ЕС качнется в обратную сторону, плохое отношение украинцев к собственным гражданам обязательно будет использовано западными политиками. Если проевропейская Украина действительно считает себя умнее и дальновиднее Украины советской, она будет руководствоваться не желанием мести, а соображением прагматики — как это делают сами европейцы.

При этом необходимо понимать, что хотя опыт работы с наследием тоталитаризма в Европе должен быть использован, моральным авторитетом европейцы совсем не являются. Европейцы не представляют ни размахов массовых убийств, осуществлённых политическими последователями их «стратегических партнеров», ни абсолютной несоизмеримости в человеческих потерях Украины и большинства стран Запада во время ВМВ. Но, в то же время, ни один из европейских бюрократов не признает безразличия к связи между убийствами прошлого и настоящего публично — это один из фундаментов современной европейской идентичности и безопасности.

В тему: Гитлер, Сталин и Украина: безжалостные стратегии [7]

Европейцам нужно почаще об этом напоминать. Именно поэтому апелляция к связи между тоталитарным прошлым Европы и войной в Европе в настоящем должна стать для украинцев краеугольным камнем в диалоге о нормализации ситуации на Донбассе, тем, о чем нужно вспоминать каждый раз к месту и не к месту. Каждый раз, когда европейцы вспоминают о федерализации, нужно настаивать на том, что она возможна только при десоветизации Донбасса, остальная Украина для этого согласится на сколько угодно памятников жертвам Холокоста, и тотальном осуждении советских преступлений Россией.

Поначалу это будет выглядеть нелепо, но выглядеть нелепым значительно лучше, чем выглядеть мертвым. Глупо, очень глупо повторять ошибки и политкорректно и вежливо молчать, надеясь, что молчание остановит танки. Гласность — Кощеева игла большевиков. Об этом нужно кричать, как в диалоге с европейцами, так и в диалоге с внутренней частью украинского общества, какбылиберальной и образованной городской ватой, считающей, что её личная семейная история здесь совсем не при чем, с россиянами.

Жители Донбасса расплачиваются за свое нежелание помнить о культуре замалчивания и доносов на соседей в реальном времени. Мы любим писать на них злорадные анонимки в фейсбуке, но не понимаем, что нас это не убережет. Мы не хотим бороться с такими же рудиментами советского сознания в тех, кто на нашей стороне.

В завершение, еще одна история про соседей. В детстве мать взяла меня с собой, когда записывала воспоминания соседки семьи бойцов УПА, отряд которых НКВД уничтожило в 1952-м. Из всей истории мне больше всего запомнилось то, что бабушка попросила не записывать — отряд сдал сосед, который проворовался на советской обувной фабрике. У него была больная жена, и его поставили перед выбором. Дети соседа были еще живы в 90-х. У родителей подростков из отряда детей больше не было, люди они были в возрасте, но их на много лет отправили в Сибирь, где офицеры НКВД клали их на стол и прыгали сапогами сверху.

Таких историй о соседях по всей Украине очень, очень много, и мы их забываем, ведь их потомки — приличные люди. Мы привыкли молчать о тех, кто ворует, потому что перед этим мы привыкли молчать о тех, кто пишет доносы. Да, речь здесь идет о Вас, о истории лояльности Вашей семьи и о Ваших соседях. Лично я не люблю жителей Донбасса, но отчасти я не люблю их потому, что узнаю в них себя вчерашнего. Поэтому я буду относиться к ним так, как хочу, чтобы относились ко мне завтрашнему.

—

Николай Коба, опубликовано в издании Петр и Мазепа [8]

В тему: