«У нас нет правоохранительных органов»

1.00

Нет

На чистую воду. Роман Синицын об аттестационных буднях милиции и хитрости «Беркута».

Один из соучредителей мощного волонтерского объединения «Народный тыл» Роман Синицын осенью прошлого года заявил, что зимой вернется к привычной довоенной жизни. Свою волонтерскую карточку, на которую полтора года собирал деньги на помощь фронта, он же закрыл. Но покинуть активизм не смог — и сейчас Роман возглавляет первую областную аттестационную комиссию, которая рассматривает кандидатуры сотрудников милиции, которые хотят стать полицейскими на Киевщине.

Теперь Синицын целыми днями волонтерит, выясняя истинные мотивы правоохранителей в их работе. Вместе с ним в составе аттестационной комиссии с милиционерами знакомятся двое «копов», журналист, два представителя общественности и переаттестованный кадровик МВД. «У нас нет правоохранительных органов», — довольно пессимистично поправляет меня Роман в ответ на очередной вопрос, имея в виду, что большинство милиционеров вместо защиты людей от преступников крышевали банды.

Синицын имеет основания так говорить: проаттестировав около восьми сотен милиционеров различных подразделений — от обычных гаишников до «Беркута» и руководителей отделов по борьбе с наркоторговлей и организованной преступностью — он получил подтверждение многим фактам, о которых ранее только догадывался.

Роман говорит, не называя имен — подписка о неразглашении материалов аттестации не позволяет описать все в деталях и с фамилиями. Это же касается результатов полиграфа, на который комиссия отправляет добрую половину милиционеров.

«У некоторых загораются красные маркеры на вопросах о пытках, выбивании показаний, крышевании наркотрафика», — рассказывает Роман Синицын, сидя в свой выходной от аттестаций день в Pizza Veteranо.

Он так уверенно перечисляет вопросы с ответами, которые адресует милиционерам («на какой срок можно задержать лицо», «с какого момента человек считается задержанным и с какого — подозреваемым?»), — что кажется, что передо мной не эксперт по созданию и продвижению сайтов и известный волонтер, а юрист или правозащитник. «Просто пришлось перечитать кучу законов — «О полиции», старый закон «О милиции», «Об оперативно-розыскной деятельности», — объясняет Роман.

Есть комиссии, где процент уволенных — 10. У нас — до 50

Чтобы остаться работать в системе МВД, милиционеры должны пройти переаттестацию. Поэтому к нам приходят все — начиная от эксперта-криминалиста, заканчивая начальником райотдела.

На самом деле, переаттестация была и раньше, но тогда все покупалось и никто ничего не проверял.

Теперь их внимательно тестируют на общие навыки (логика, математика) и знание законодательства. На каждом из тестов можно набрать по 60 баллов, то есть всего 120. Если вместе они набрали хотя бы 60 баллов — имеют право подавать апелляцию на решение комиссии, если меньше — то нет.

После тестирования их направляют на собеседование, хотя еще возможна заочная форма его прохождения. Поэтому многие пытаются избежать собеседования — мы их вылавливаем и вызываем на очную ставку. То есть кроме 30 человек, которые ежедневно приходят на разговор, мы еще рассматриваем до 40 дел «заочников». Листаешь эти дела: сержант полиции, патрульная полиция, хоп! — «Беркут», хоп! — полковник.

«Беркуты» очень боятся аттестации и пытаются пролезть таким образом, но мы их все равно вызываем. По регламенту нам дается 15 минут на разговор. Но случалось и такое, что собеседования продолжались два часа. Например, когда приходит полковник, который ранее был начальником райотдела, а сейчас хочет быть начальником управления области.

У него в прошлом очень рискованные должности вроде УБНОН (управление по борьбе с незаконным оборотом наркотиков), УБОП (управление по борьбе с организованной преступностью), УБЭП (управление по борьбе с экономической преступностью) — на таких должностях большая вероятность крышевание схем, зарабатывания больших денег.

Мы их отправляем на полиграф, хотя они могут от него отказаться. Однако отказ уже сам по себе является маркером — скорее всего, человеку есть, что скрывать. 90% «беркутов» отказываются от детектора лжи. Все они рассказывают, что не видели, как били людей на Майдане, ничего не знают, ничего не слышали.

Еще ни один сотрудник областного или киевского «беркута» не дал показаний, не указал на общедоступных видео на себя или своих коллег. Все как один говорят, что «был на больничном», или «сидел в автобусе / дежурке».

Такое впечатление, что весь «беркут» сидел в дежурке. Они все очень хотят попасть в КОРД — полицейский спецназ, но не попадут без аттестации. Мы таких сотрудников увольняем. Мы не пропустили ни одного из них. Ведь сотрудник «беркута», который не уволился сразу после избиения студентов в ноябре 2013-го и событий зимы 2013-14 годов — преступник.

Есть такая статья в законодательстве — «несообщение о преступлении, укрывательство преступления». Даже если он сидел в автобусе или дежурке, он был свидетелем преступлений — похищения людей, пыток — и ничего не сделал, чтобы их остановить. А после смены власти не дает показаний в прокуратуре.

Тем более, что все киевские роты участвовали в событиях 18-19 февраля 2014 года. Есть примеры, когда кто-то на видео ловит руку коллеги от взмаха дубинкой или отпускает митингующих — но при этом они не дают показаний. Это такое сбитое в кучу ОПГ. И они хотят пройти в КОРД. Я не хочу, чтобы такие люди служили в полиции. Пусть идут работать в охранные агентства, водителями.

Почти все сотрудники «Беркута», которые приходили к нам на аттестацию, имели корочки УБД (участника боевых действий — авт.). Я тоже видел их на передовой, небольшая часть была под Дебальцево, под Славянском, когда там было жарко. Но в подавляющем большинстве — стояли в желтой зоне на блокпостах, зарабатывали там бабло, еще и кошмарили военных и волонтеров.

Заочно мы можем пропустить, например, девушку, которая закончила Академию МВД и год работает криминалистом, если у нее нормальный балл на тестировании. Но таких не более 5%. Есть определенные критерии, на которые мы ориентируемся при аттестации — готовность к изменениям, честность, мотивация.

Напротив каждого критерия ставится оценка. Если приходит гаишник с 15-летним стажем и говорит, что никогда не видел и не слышал о взятках, разве что в газетах о таком читал — то он не проходит по критерию «честности».

Как показывает мой опыт аттестации, порядочных людей в МВД не более 5%, умных больше, но они используют смекалку не так, как надо. МВД — это иерархическая система завоза бабла наверх, которая выстраивалась годами. Умные в ней выстраивали сложные схемы по зарабатыванию денег. Сейчас есть какое-то попытки все это поменять, но я все равно довольно скептичен.

Моя комиссия «зарубила» добрую половину «ментов», но есть такие, которые пропускали всех. Ведь в целом комиссий — 18 (10 киевских, 4 областных, 2 апелляционных, 2 аттестуют милиционеров из центрального аппарата); наша — лишь одна из них.

Вообще по результатам собеседования и тестирования мы можем человека уволить, повысить, понизить или оставить на занимаемой должности. Поэтому в попытках избежать аттестации милиционеры очень изобретательны. Кто-то из них перевелся в Государственную службу охраны. Это хозрасчетная организация, которая занимается охраной банков, офисов, квартир. С другой стороны — это милиция. И мы ее почему-то не аттестуем.

За последние месяцы туда перевелись сотни людей из ГАИ. Причем не всегда это обычные гаишники, а начальник ГАИ области или его заместитель. Большинство из тех, кто приходит на аттестации, не понимает, зачем все это делается. Многие во время аттестации давят на жалость — мама больна, комната в общежитии, ребенок-инвалид, 2 года до пенсии осталось. Смотришь его дело, а он — страшный коррупционер!

Откуда мы знаем, кто он? За день до собеседования у нас есть списки. Мы ищем всю информацию в открытых источниках. Например, приходит человек и говорит, что он беден, как церковная мышь. А мы находим профайл его женщины в «одноклассниках», а там BMW Х5 — «Ой, это я забыл, мне друзья дали поездить».

Один рассказывал, что живет в родительском доме без ремонта. Мы находим дом с бассейном в Вишеньках Киевской области. «Ваше? На полиграф пойдете?» — «Нет, не пойду». Встает и выходит.

Есть еще форма для обращения граждан — посредством нее любой может сообщить информацию о милиционере, который бил задержанных или требовал взятки за закрытие дела. Мы получаем много таких данных. Можем обо всем узнать по номеру уголовного дела, который сообщают через эту форму обращения.

Можем связаться с человеком и уточнить детали. Тогда на собеседовании мы спрашиваем нпрямо:

— Когда вы применяли физическую силу к задержанному?

— Никогда.

— А на полиграф пойдете?

— Нет.

— А такого-то помните, такой случай? — и он начинает «плыть».

Форма для обращения граждан [2] — посредством нее любой может сообщить информацию о милиционере, который бил задержанных или требовал взятки за закрытие дела

Случается такое, что человек абсолютно ничего не знает о том, чем должен заниматься. Спрашиваем: «Ты же опер, как ты работаешь?»

— Я вожу начальника райотдела.

— А почему ты в должности опера?

— Да на такую записали, а на самом деле я никогда на ней не был.

Очень много людей занимают номинальные должности, а делают совсем другую работу. Или просто числятся — их табелируют, может, зарплату кому-то другому отдают. На этих профессиональных вопросах — их задают копы, которые с нами в комиссии — многие сразу отсеиваются.

Следователь не знает КПК. Если это опер УБНОНа, спрашиваем о наркотрафике, о делах, в раскрытии которых он принимал участие. Вот, нам начинают рассказывать, как они кого-то ловили. По этому тоже можно понять, как они работали. Один рассказывал, как он ловил организованную преступную группу, которая воровала металл по колхозам.

«Что за группа? — Малолетки. — Почему „оорганизованная“? — Потому что их трое было. Они на мотоцикле этот металл возили. — Кто организатор? — Ну, тот, что на мотоцикле ...» А есть и такие, кто расследовал резонансные дела и ловил маньяков.

У них глаза горят, когда они все это рассказывают. Таких обычно совсем мало, как правило — не женаты или разведены, живут где-то в общежитиях и ночуют на работе. Один такой рассказывал, как за полтора года он раскрыл дело с 12 эпизодами убийств и изнасилований.

Были следователи, которые ловили организованные группы по угону автомобилей (до 30 эпизодов). Большинство из тех, кто приходит на аттестацию — не понимает, зачем все это делается. Когда спрашиваешь, зачем нужна реформа, — отвечают, что да, нужна, потому что будут давать бензин и форму. И доверие населения будет больше, ну и зарплата.

Сейчас ухудшилась криминогенная ситуация — увеличиваются случаи краж машин, разбои. Мне кажется, что в этом есть большая заслуга «ментов», потому что в своем большинстве они или это крышевали, или сами этим занимались.

Мы не можем ничего разглашать, а также собеседнику не можем сказать вывод полиграфиста. Но были такие, которые признавались на полиграфе в совершении тяжких преступлений — изнасиловании, торговле оружием, наркотиками, избиении, пытках. Ясно, что мы их увольняем. Но они имеют право идти на апелляцию. И те, у кого сумма баллов позволяет это сделать, действительно идут на апелляцию.

25-30% из всех, кого мы аттестовали — женщины. В основном они занимаются документами, базами данных. Женщин-оперов почти нет. Есть такие, которые просто числятся там — спрашиваешь что-то по работе, а она не знает абсолютно ничего.

Вообще с этими академиями МВД огромная проблема — там ничему не учат. Особенно, если ее окончили заочно. Спрашиваем человека, который год назад закончил академию: «Какая тема вашей дипломной работы?» Не помнит. «Ну хоть в какой сфере? Уголовное право? Гражданское?..» Не помнит вообще.

Можно еще много узнать, проанализировав саму карьеру человека. У нас этим занимается кадровик из центрального аппарата, который может объяснить, что и почему так произошло.

«Здесь — какая-то служебное несоответствие, здесь его кто-то тянул, здесь — забашлял, потому что его понизили». Для нас это непонятно, а он читает все эти схемы как открытую историю. Например, человек работает в Ирпенском райотделе, имеет звание капитана. Но очень хочет стать майором.

Он за деньги на месяц переводится в центральный аппарат на должность старшего следователя, которая предусматривает, что на ней работает именно майор, получает свою звездочку досрочно. Переводится в ирпенский райотдел, но опять растет в карьере. И таких схем много.

У нас была женщина — мама троих детей. Она полгода работала — хоп, снова декрет. Пошла капитаном, вышла майором. Посидела еще четре года в декрете, год поработала — уже подполковник. Толком ничего не делала, потому что она фактически все время в декрете, на работе какие-то бумаге носила — а выйдет на пенсию в чине полковника.

Но есть и совсем другие истории. Например, к нам приходил полковник-атошник из «Сокола» — общался с нами на английском на нормальном уровне. Мы его отправили ради любопытства на полиграф, а он еще так радовался, мол, «я так давно хотел». Пришел с полиграфа чистый — все идеально. Он просто очень мотивирован.

Была еще девочка-кадровик, которая под обстрелами вывезла личные дела из одного из РОВД Донецка прямо под носом у сепаров. Просто украла их, погрузила в машину и вывезла в центр. Есть люди, о которых я думаю: «Что он делает в полиции?..» Например, программисты, которые могут вне системы МВД получать в десятки раз больше. Но нет — они фанаты своего дела.

Была девушка с высшим образованием социолога Университета Шевченко. А в МВД работает каким-то оператором баз данных. Спрашиваем: «Кем вы хотите работать через пять лет?» Девушка чуть не плачет и рассказывает, что всю жизнь хотела работать с детьми в отделе по работе с проблемными малолетними, но начальство никогда ее туда не пускало.

Есть многие участники реальных боевых действий, которые известны по боям на фронте, которые наловили немало сепаров. Но это все же редкость. Почти все к нам приходят с корочками УБД, однако когда спрашиваешь, где они были — рассказывают, что были в 2015 году в Краматорске.

—

Галина Титыш, опубликовано в издании УП. Життя [3]

Перевод: Аргумент [4]

В тему: