Светлана Хутка: "Утечка мозгов" — это лучшее, что случилось с Украиной за последние 30 лет

1.00

Нет

Очень богатые люди и в Америке, и в Украине начинали одинаково: с гаражей и паяльников. Но в США построили Apple или Facebook, а у нас что-то другое. Знаете, почему?

Журналистка издания ZN.UA [2] познакомились со Светланой Хуткой буквально за трибуной Украинского кризисного медиацентра в 2014-м году, презентуя исследование КМИС и "Зеркала недели. Украина" по Донбассу. Как выяснилось, тогда молодой социолог, а по совместительству доктор философии и доцент Могилянки, только готовилась к своему главному профессиональному рывку.

Сегодня Хутка — приглашенный профессор и посетитель-исследователь в Стэнфордском университете (2014–2017), выпускница программы Fulbright Stanford. Член Совета доверия Global Ukraine, региональный директор (член правления) CoderGirls (США), выпускник программ kmbs для руководителей, студент Стенф бизнес-школы и d.school.

Светлана Хутка — эксперт в сфере общественной дипломатии, политической культуры и ценностей, инновационных предприятий и центров разработки, стратегии, основанной на данных и политической экономике социальных изменений.

Согласна, здесь надо не интервью давать, а книги писать. Диапазон интересов и практического приложения знаний Хуткой настолько широк, что иногда кажется — она вырвалась в открытый космос. Ну, или распахнула дверь и упала в море, — как один известный киногерой. Ее разворачивающееся бесстрашное путешествие заразительно, а взгляд — не зашорен.

Как научиться говорить за себя и думать на несколько поколений вперед? Где взять силы не таскать за собой чемоданы без ручек, а переключать мозги на новое? Зачем нужно получать западное образование? Почему "утечка мозгов" — это не ужас-ужас, а спасательный круг для Украины? На каком языке должны говорить ученые, бизнес и государство, чтобы понимать друг друга? Как привлечь инвестиции без пиара и "инвест-нянь"? На какие технологические тренды в мире ориентироваться, чтобы вписаться в контекст? Какие книги читать, чтобы понять, как работает матрица современного мира? И почему, собственно, нужно никогда не бояться прыгать в волны и плыть что есть силы?

Ответы на эти и другие вопросы в Международный женский день читайте в интервью со Светланой Хуткой.

— Светлана, ты до своей последней довольно продолжительной поездки в Стэнфорд и ты после, — очень отличаются эти два человека?

— Я бы сказала, что это кардинально разные люди. Когда выезжаешь ненадолго, то ты, по сути, не выпадаешь из контекста моделей поведения. Но после трех лет в Америке "украинская матрица" видится и воспринимается иначе на уровне культуры бизнеса, коммуникации, общения, подхода к образованию и обучению. Более выразительно воспринимается гендерное неравенство, — в изучении гендерной темы есть понятие "стеклянный потолок", но оно воспринимается довольно абстрактно, однако, вернувшись в Украину с техническими проектами, я ударилась не о "стеклянную", а о "бетонную стену" сексизма. Украинский и американский — это два абсолютно разных формата взаимоотношений в обществе, в университетах, в компаниях.

В целом для меня это было время переосмысления своего опыта, давшее правильное сочетание всех интересов: это и наука, и консалтинг, и бизнес, и общественный активизм.

— Как нас, на твой взгляд, воспринимает внешний мир?

— Моя программа в Стэнфорде началась в 2015-м, — это было время, когда продолжалась еще достаточно горячая фаза войны, и надо было постоянно говорить об Украине. Люди очень хотели понять, как мы справляемся с войной, с коммуникациями, как работаем с дезинформацией. И это ни в коем случае не о пропаганде. Это о том, что с миром произойдет в дальнейшем. После Ялты очень существенно изменились правила игры, и кейс Украины стал основой для изучения того, что происходит в стратегии политики России.

Надо понимать еще и неоднозначный контекст, в котором мы находимся, с точки зрения международных отношений, для других стран. Если для Украины Россия сейчас враг, то для других стран официально Россия никоим образом не является врагом. Поэтому они ищут варианты, как успокоить ситуацию в регионе. Франция, Германия, Соединенные Штаты, Китай не готовы выступать исключительно на стороне Украины при нынешнем положении дел. В одной ситуации эти страны будут в чем-то сотрудничать с Россией, а в другой — например, нет.

И здесь нужно признать очень большие заслуги официальной и неофициальной украинской дипломатии, украинской диаспоры в том, что Канада, Соединенные Штаты, Британия оказались нашими несомненными союзниками в этом конфликте, что были введены санкции, утвержденные Конгрессом, что мы получаем военную помощь, что обе партии Соединенных Штатов фактически стоят на защите интересов Украины. Это очень существенно.

— Можно сказать, что мы переживаем уникальный опыт. Как у нас это получается?

— Ну, переживаем мы его так, как можем. Потому что здесь нет хороших или плохих вариантов. Есть очень разные техники работы с травмами. Для этого сейчас постепенно формируется пул специалистов в стране. Но когда речь идет о внешнем коммуницировании украинской ситуации, то этого катастрофически не хватает. И, в сущности, для Запада на данный момент в Украине войны уже нет.

Потому что в медийном поле Украина не фигурирует как самостоятельный игрок. Понимаете, очень многие американцы наконец узнали, где находится Украина и что Россия оккупировала наши территории, в контексте истории импичмента американского президента. Надо констатировать, что американские каналы или медиа, говоря об Украина-гейте, давали объяснительный контекст корректно, но это же был не украинский голос.

Дело и в языке, и в смыслах. Говорить на украинском или русском для того, чтобы тебя услышал мир, — этого недостаточно. Надо говорить на китайском, арабском, причем на разных диалектах. Надо говорить с миром, а не находиться в ситуации, когда есть Украина, а есть те, кто о ней говорит. Мы же не великие немые, и это больше не немое кино.

— О "говорить" — понятно, а о чем надо думать в первую очередь, чтобы вписаться в мир со своим голосом?

— Очень меняется демографический и экономический баланс в мире. Сейчас в центре внимания — Китай, Индия, страны Азии. Поднимается Африка. Это сейчас один из инвестиционно наиболее привлекательных регионов. И Украине тоже нужно об этом думать. Через 20 лет я должна выйти на пенсию, и тогда на дворе будет 2040 год. Что в это время будет? Что в это время будет со страной? А что будет в 2060 году? А что будет с моими потомками или моими родными через 80 лет? Когда думаешь о таких вещах и сквозь призму экономики, политики и культуры пытаешься планировать, тогда совершенно иначе воспринимается реальность. И со стороны отдельного человека, и со стороны всего государства.

— Что — главное, чтобы научиться так думать и планировать?

— Образование [3], конечно!

— Можно получить плохое образование и все равно быть успешным в жизни. И наоборот.

— У нас почему-то очень много популярных мифов об образовании, о науке, о зарабатывании средств из серии "не нужно образование для успешного развития". Но абсолютно во всем развитом мире есть очень жесткая положительная корреляция между уровнем образования и уровнем дохода. Именно поэтому весь мир в основном хочет получить максимально качественное образование. И вы не поверите, но только постсоветское пространство в кризисные годы имеет отрицательную связь: чем у тебя выше образование, тем, соответственно, у тебя могут быть ниже доходы, — или нулевая корреляция между этими вещами.

На эту тему: Едуард Драч: Щоб народ не оскотинився, треба співати про розумне, добре і вічне [4]

— Видимо, причины состоят в коррупционной матрице нашей страны.

— Да, когда не работают институты, когда не работает этика, то далеко не всегда определенные уровни образования содействуют экономической успешности. Знаете, есть шутка, что некоторые очень богатые люди и в Америке, и в Украине начинали одинаково: с гаражей и паяльников. Но в США построили Apple или Facebook, а у нас что-то другое. Это тоже контекст периода трансформации постсоветских обществ. Какое образование получили самые известные предприниматели, на которых готов буквально молиться мир? Существует миф, что они бросили университеты, образование и начали делать большие деньги. Что ж, разберемся.

Илон Макс поступил на программу Ph.D. по прикладной физике в Стэнфорд, закончив до этого магистрат по экономике в Уортоне и бакалаврат по физике. Да, он ушел из программы, но о'кей, когда вы получите такого уровня образование и поступите на программу по прикладной физике в Стэнфорде, тогда и поговорим.

Стив Джобс. Еще когда он учился в школе, то заставил родителей перевести его в школу с лучшим средним образованием. Принимал также участие в работе научного кружка при корпорации Hulett-Packard. Родителям Стива по его требованию пришлось залезть в долги, потому что он хотел учиться в одном из самых дорогих колледжей Америки в Орегоне. Да, он оттуда потом "дропнулся", плюс у родителей деньги закончились. Но этот человек никогда не прекращал своего процесса образования.

Основатели Google Сергей Брин и Ларри Пейдж. Это парни, которые учились на Ph.D. по компьютерной инженерии в Стэнфорде. Свой первый чек они получили от своего профессора Дэвида Черитона. Имея почти 1,5-миллиардное состояние, Черитон работал профессором компьютерных наук в Стэнфорде. А наши герои были его студентами, пришедшими к нему за консультацией по монетизации своего поискового алгоритма. Он выписал им чек на 100 тысяч долларов, с которого, по легенде, и началась официальная история компании.

Профессор. Студентам-аспирантам. И это, кстати, тоже о науке и о том, насколько иначе эти институты функционируют, скажем, в той же Америке. И кто у нас еще из икон технологического бизнеса?

— Джефф Безос — самый богатый человек в мире.

— Он на отлично закончил Принстон. Причем окончил его по электроинженерии и компьютерным наукам. Иметь несколько разных специальностей и дипломов — это абсолютно нормально для Запада. Плюс вы меняете сто раз работу и никогда не определяетесь исключительно по первому своему диплому, полученному, условно говоря, 50 лет назад.

— Беспрерывное образование.

— Более того, когда начинаются экономические кризисы, очень многие люди на Западе идут в университеты, чтобы изменить свою перспективу. Они считают это инвестицией. Очень многие университеты публикуют показатели, по которым видно, насколько быстро инвестиции в образование (а там оно очень дорогое) возвращаются в виде заработной платы. Очень качественное классное образование и среда, в которой ты формируешься ментально, — это суперважно.

— Классное и качественное образование — для чего? Для того чтобы потом поехать в Силиконовую долину или все же остаться в Украине?

— А почему бы не поехать? Мы возвращаемся к тому, что надо делать в Украине в глобальном контексте, — максимально интернационализироваться. Если бы 20 лет назад масса китайских студентов и студентов из Индии не поехали учиться в Америку, то они бы сейчас не руководили крупнейшими компаниями Америки. Как, скажем, тот же Гугл или Майкрософт. Эти вещи между собой связаны. Кроме того… Сейчас слетать в Нью-Йорк — не такая уж и большая проблема. У нас больше нет закрытых границ и есть лоукосты. Именно сейчас сложился уникальный набор условий, когда можно максимально классно развиваться. Чем больше у тебя глобальных связей, тем больше у тебя глобальных проектов.

На эту тему: Оксана Линів: Музикою можна змінювати історію [5]

— То есть твой совет молодому человеку, который сегодня учится в 11 классе, — получать образование за границей.

— Да, обязательно. Главное — учиться. Учиться у нас в вузах, которые пытаются менять менталитет и ценности. Учиться за границей, работать там и думать, как можно делать в Украине международные проекты.

— А при этом государству, из которого все и так едут, какой совет?

— Учиться извлекать из этой ситуации пользу. Создавать условия для интеграции. Сегодня украинскому ученому поехать на продолжительный период работать за границу — означает разрывать на определенном этапе аффилиацию со своим университетом. Я лично с этим столкнулась, когда должна была увольняться, расторгая свой контракт с Могилянкой. Потому что я находилась за границей очень долго, чтобы это как-то вписывалось в систему требований какой-то там проверки университета согласно национальному законодательству.

В наших университетах априори нет должностей для исследователей. Тогда как в Стэнфорде — большинство составляют Ph.D. и магистры, а это научная исследовательская работа. И также — ориентированность на монетизацию интеллектуального продукта. У нас вообще нет культуры монетизации интеллектуального продукта. Нам это катастрофически необходимо, этого очень не хватает. У нас нет научно-технической публичной дипломатии. А это вещи, позволяющие лучше развиваться. На индивидуальном уровне, региональном, национальном.

— То есть, накопив опыт зарубежных университетов, знания и имея возможность развивать проекты в Украине, чему должно содействовать государство, мы можем надеяться на новое качество государства?

— Абсолютно. И об этом очень много уже написано. Я даже специально выписала несколько книг, которые, на мой взгляд, очень важны. "Почему Азии удалось" Джо Стадвелла, — она переведена, кстати, на украинский язык, — это просто must read чтение. Нобелевский лауреат по экономике Джозеф Стиглиц — там просто надо все читать, что попадает в руки. Мне, в частности, нравится его книга Freefall. Джон Джудис "Большой взрыв популизма" — о современной политике и ее перспективах. Френсис Фукуяма "Великий разрыв". В целом, очевидно, с точки зрения украинского читателя Фукуяма в определенных публикациях может восприниматься как социалист, и он действительно давно не является приверженцем неолиберализма в стиле 90-х годов прошлого века, но это и не социализм в том смысле, как концепт понимают на постсоветском пространстве.

—У нас его до сих пор читают через призму "Конца истории".

— К сожалению, мы как-то вообще не успеваем учитывать изменения контекста. Мы не учитываем того, что взгляды меняются, ценности меняются, общество меняется. Книга Фукуямы "Великий разрыв" — о социальном капитале и капитализме. Сейчас ведется колоссальная дискуссия о новом социальном капитализме. Вся история об импакт-инвестировании сосредоточена вокруг этого. Потому что когда вы хотите иметь большие прибыли, вам надо создавать лучшие условия взаимодействия и с обществом, и со средой. Это означает меньше рисков для вас. И, соответственно, это меняет саму дискуссию о том, каким является капитализм, каким он будет? Это все определяет контуры общественной жизни на будущее. В том числе и в связи с технологиями.

— На чем строить этот социальный капитализм? На какой основе?

— Здесь ничего кардинально нового. Правовая система, транспарентность, защита прав. Не может быть бесконтрольных абсолютно упрощенных условий взаимодействия бизнеса и наемного труда. Потому что бесконтрольная взаимная эксплуатация обычно приводит страну к краху. Достаточно посмотреть на опыт Африки. А если посмотреть на опыт той же Франции, то, несмотря на то, что эту страну постоянно сотрясают протесты из-за трудовых отношений, это никоим образом не мешает экономике Франции быть на порядки лучше экономики Украины. Мирные легальные протесты — это нормально. Чем страна демократичнее и богаче, тем регулярнее в ней происходят какие-то разнообразные протесты.

— Это говорит о силе гражданского общества на самом деле.

— Абсолютно. Потому что люди уважают себя, а следовательно, и страна их уважает. Взаимно они готовы давать самую большую согласованную цену за вложенные трудовые усилия. Вместе с тем следует учитывать, что на Западе люди намного интенсивнее и эффективнее работают. Украинец даже представить себе не может, что у него, как в Америке, будет лишь две недели отпуска в году. Там требования к работникам намного выше и жестче. И когда люди в Америке, например, узнают, что у нас декретный отпуск может длиться три года, и при этом за тобой сохраняется рабочее место...

— …ощущают шок?

— Потому что у них этого нет, этого хотят, и для них это до сих пор целое направление борьбы активистов. То есть надо понимать, что мир двигается к более сбалансированному развитию. Я очень хорошо помню, как Богдан Гаврилишин в одной из своих публичных лекций обращал внимание на пример Швейцарии. В стране действует своего рода пакт между профсоюзами, бизнесом и государством, которые взаимно друг друга контролируют. И когда, например возрастают прибыли компании, а работники считают, что их заработная плата не увеличивается, то они ведут переговоры и достигают компромисса, чтобы не начинать забастовок, потому что это убытки. То, как чувствуют себя люди, и определяет, насколько много они потом вложат в вашу компанию. Миллиардные состояния делаются на том, как работать с мотивацией работников, как развивать социальный капитал. Эти вещи очень между собой связаны.

— Требования к работникам, да, более жесткие, но и зарплаты выше. У нас же экономическая модель с дешевой рабочей силой.

— Ее надо менять. В отношении ученых прежде всего. Надо создавать специальные программы, дающие возможность научным работникам учиться менеджменту за границей. Политики и общественные активисты — это прекрасно. Но у нас доживает свои последние дни колоссальный массив того, что называют научным потенциалом. Умение монетизировать свой интеллектуальный продукт — основа успешной экономики и наш успех в будущем.

Люди в экономическом смысле — это трудовые ресурсы страны. Трудовые ресурсы страны имеют определенный социальный капитал. Чем выше их социальный капитал, тем больше эти трудовые ресурсы стоят. Например программа "Горизонт-2020", — когда вы составляете бюджет этой программы в консорциуме, то видите, что рекомендованная стоимость работы ученых Швейцарии, Швеции, Франции, Германии и Украины отличается на порядки. Согласно средней зарплате в стране, рекомендованная заработная плата украинского научного работника будет 300–400 долларов в месяц. Вместе с тем работа польского ученого в этом же проекте будет оценена выше, а работа, например шведского научного работника будет на порядки выше оплачена. Но если украинский ученый едет работать за границу, то он получит среднюю заработную плату страны, в которой будет работать. И где трудятся сейчас большинство украинских ученых с очень высоким уровнем социально-интеллектуального капитала? За границей.

Плохо ли, что многие люди работают за границей? Смотрите, только трудовые мигранты официально перевели в Украину в прошлом году 12 миллиардов долларов.

— Это, очевидно, самая большая инвестиция в нашу страну.

— Это 10 процентов ВВП. И это очень много. И далеко не всегда это высококвалифицированный труд. А теперь представьте, что за границу выезжают работать ученые, которые не остаются за границей, а имеют возможность свободно "циркулировать" между странами. У которых есть возможность иметь в Украине доступ к высокообразованным специалистам. И они привозят в Украину проект, готовый работать по среднемировым ставкам, и привлекают к нему людей по этим ставкам. Это дает значительно больший доход. И стимулирует развитие соответствующей среды. Но пока что все сложно.

Для примера: я уже несколько месяцев размышляю над тем, как завести в Украину один очень интересный проект, связанный с нанотехнологиями. Но все упирается в то, что у нас необходимые знания для этой работы есть только у профессоров. А аспиранты, как говорят, "не долетают на ту сторону Днепра", то есть их просто единицы. Хотя на Западе эту работу спокойно выполняют даже студенты. А еще ты понимаешь, что очень много проблем с преступностью, безопасностью, интеллектуальными правами и тому подобным. И проект зависает.

Аэрокосмическая отрасль, хай-тек, оборонные технологии, искусственный интеллект... Это не просто миллиарды, это триллионы долларов инвестиций, которые активно вкладывают в науку во всем мире. И если мы даем хорошее качество работы, то зачем сами себе прививаем репутацию дешевой страны? Никто не будет уважать страну, которая себя не уважает. Никто не будет уважать права работников и не будет платить им много, если есть рекламный слоган: смотрите, у нас дешевый интеллектуальный капитал. Нет, наоборот, мы должны показать, что наших специалистов немало в Кремниевой долине. Мы должны показать, сколько украинцев преподают в западных университетах…

— Показать и открыть двери.

— Да! Не надо бояться так называемого brain drain. Это прозвучит отчасти как ересь, но все же рискну: "утечка мозгов" — это лучшее, что случилось с Украиной за последние 30 лет. Знаете, почему? Потому что все эти люди не просто получили возможность высоко оценить себя по международным требованиям, но и годами потом пытаются завести в Украину крутые проекты. Они в каком-то смысле борются с системой, чтобы тянуть Украину куда-то дальше, к новым высотам. Когда мы говорим о каких-то вещах, связанных с будущими ориентирами, то открытость к тому, что ты можешь изменить себя, дизайн своей жизни, своей карьеры, обстоятельства своей жизни, — это сверхважно.

А у нас почему-то очень много средств идет на пиар и "евроремонты". В то время как эти средства лучше закладывать в повышение заработной платы. Ну, вот смотрите, берем Беркли. Так случилось, что у меня есть тоже немножко исследовательской работы в Беркли, — там иногда, когда заходишь в некоторые аудитории, то видишь с удивлением, что они очень старые, настолько, что скрипит пол. Вместе с тем есть другие аудитории, оснащенные суперсовременно и комфортно, но без дизайнерских ремонтов. Это и есть — приоритезация ресурсов. И заработная плата профессора Беркли чрезвычайно высока, потому что есть цель — привлечь лучших. И их рекрутируют за счет чего? За счет заработной платы в том числе. Кстати, в Беркли преподает например и украинский экономист Юрий Городниченко. Об этом надо говорить. Это знак качества для уровня квалификации.

Хотя общее качество украинского образования до сих пор под вопросом, но когда речь идет о технической и математико-статистической составляющей, — она до сих пор крутая. Другое дело, что сквозь нее надо "прорваться", потому что стиль преподавания и организация процесса обучения не делают овладение математически-техническими знаниями комфортным. Это иногда буквально опыт "на выживание", а с другой стороны, это помогает понять, почему мы становимся "боевыми морскими котиками" в математике и статистике, если действительно хотим работать в этой сфере. Впрочем, в плане массовой и ранней подготовки трудовых ресурсов к новым вызовам система до сих пор не готова кардинально измениться, к сожалению.

— Это, кажется, твоя фраза о том, что украинский бизнес никак не поймет, что наука — это самый крутой бизнес.

— Наукоемкие технологии — это колоссальный бизнес. Фантастический. К слову, мне очень приятно, что у меня была возможность приобщиться к организации первой крупной бизнес-делегации из Украины в Стэнфордский исследовательский институт, когда представители бизнеса смогли увидеть, как работает с высокими технологиями один из наиболее коммерчески успешных в мире исследовательских институтов. Это был своего рода индикатор готовности нашей бизнес-среды изучать системно такой опыт. Хотя этот кейс до сих пор, скорее, исключение из правил.

Также низкой является осведомленность о доступных возможностях. При условии обработанного стратегического видения всегда есть возможность организовывать специальные программы стажировок для научных работников, инженеров или менеджеров украинских компаний в ведущих западных университетах. В Стэнфорде благодаря Норману Наймарку мы запустили стипендию от университета для профессоров НаУКМА для преподавания в Стэнфорде, — она действовала определенное время и была ориентирована на ученых.

Если есть заинтересованность корпорации в том, чтобы получить украинских специалистов с квалификацией мирового класса, то это не проблема. Главное — готовность. Понять ценность и в это вкладывать ресурсы, вместе с тем выстраивая уважение к собственной репутации на уровне международного бизнеса. Когда собирается какая-то критическая масса людей, готовых создать что-то интересное, тогда в Украину и нобелевские лауреаты приезжают, и украинские школьники едут за границу, и выстреливают как "единороги" компании с украинскими основателями.

— Скажи, насколько государство проинформировано о таких возможностях. Есть ли коммуникация, в рамках которой можно было бы делиться вот этими историями и рецептами и получать обратную связь? Ты как-то очень заулыбалась...

— Слушать, слышать и понимать — это очень разные вещи. А действовать — это вообще другой уровень. К сожалению, до сих пор украинские ученые и бизнес разговаривают на разных языках. Я не случайно уже говорила, что надо учить ученых менеджменту, а менеджеров погружать в инновационные экосистемы, чтобы они увидели изнутри, как действует коммерциализация технологий. Потому что тогда они начинают говорить на общем языке. Поэтому такие диалоги надо как-то стимулировать и качественно модерировать, чтобы они не превращались в переливание из пустого в порожнее.

— А сейчас именно так и происходит?

— Иногда, честно говоря, думаю, что слово "инновация" в Украине надо запретить. Потому что у нас конкурсы инноваций превратились в какое-то народное творчество. Что-то двигается, какой-нибудь примитивный робот, — "вау, это инновация!". Это не совсем инновация, точнее, совсем не инновация. Видимо, должен быть пройден период, когда люди поймут отличия. Это как Китай с некачественными технологиями и Китай с технологиями качественными. Он тоже эволюционировал.

Вместе с тем из-за того, что многие вещи делаются с нуля (в силу особенностей постсоветской трансформации отношений и сервисов), мы иногда умудряемся даже превзойти другие стране. Например, услуги по финтеху на блокчейне, которые украинцы предоставляют в других странах, в разы более высокого качества, чем то, что предлагают локальные системы, — как в Британии, например High Castle или Revolut. Или медийный контент в Африке, — компания "Генезис" генерирует там несколько платформ медийного контента. И он очень круто выглядит!

И это все о глобализации. Действительно, есть ниши, в которых мы лучшие, а есть ниши, в которых — нет. Есть ниши в мире, где нужны более сложные технологии и более простые. Кому-то нужна элементарная математика [6] или химия, а кому-то — облачные технологии. А значит, можно дифференцировать приложение усилий. И опять же, это и об экспорте тоже.

У меня так произошло, что я имела возможность приобщиться к работе очень большой группы людей, разрабатывавших экспортную стратегию для ІТ-индустрии Украины, которую потом передали правительству. Было очень захватывающе видеть, как многие специалисты и руководящие эксперты в этом направлении объединили свои усилия. То есть это был диалог между гражданским обществом, государством и, в сущности, бизнесом. Плюс бизнес сегодня очень активно учится.

— Этот вывод из собственных наблюдений?

— Курс по дизайн-мышлению, который я преподавала в Киевской школе экономики, был ориентирован на разработку инновационных продуктов в сфере искусственного интеллекта. В рамках курса возник проект Дарины Анико-Таверас, который мы очень быстро отформатировали в рамках бизнес-модели, в результате — по инициативе Дарины — были проведены исследования рынка в Канаде, он получил одобрение как инвестиционный проект от канадского правительства и сейчас реализуется в Канаде.

Моей задачей было дать студентам инструменты быстрой проверки пригодности идеи для рынка. Весь процесс занял один семестр — от возникновения идеи до получения инвестиции. И я считаю, что это круто! Это то, о чем я мечтала, это то, что я видела только в бизнес-школе Стэнфорда, когда выпуститься с курса с высокой оценкой — означает получить реальные инвестиции.

Более того, Дарина Анико-Таверас — прекрасная ролевая модель для очень многих женщин. Она — мама, у которой много детей; она — успешная бизнесвумен, и степень бизнес-администрирования и искусственного интеллекта — это не первое ее образование, она до этого образования уже имела успешный международный бизнес, но на этом не останавливается и идет дальше. Таких украинских женщин очень много, но нужно, чтобы было еще больше.

С другой стороны, если историю с инвестициями экстраполировать на украинские реалии более широко, то быть готовым к инвестициям — это не означает просто сказать: "Приходите и давайте нам деньги". Это еще и показать, как мы будем их возвращать, в каком объеме и на каких правах; как можем защитить риски в рамках правовой системы. Это настолько сложная и большая тема, которая просто пиар-мерами или "нянями" не решается.

— И все же еще раз о том, как вписаться в мировой контекст. Ты можешь перечислить несколько мировых технологических трендов, в сторону которых мы должны обязательно смотреть?

— Конечно. Сначала об инструментах. Есть, например, компания Gartner, регулярно публикующая оценку технологических трендов. На мой взгляд, это очень полезное чтение, если вы хотите понять вообще, куда двигается мир. Следует начать с безопасности и кибербезопасности. В частности, связанных с функционированием искусственного интеллекта. Далее умный Интернет вещей (smart IoT) — кросс-дисциплинарная технология, которая внедряется "на пересечении всего", для вхождения в эту индустрию на уровне интеллектуальных продуктов не нужны крупные вложения в заводы, но необходимы крупные вложения в адекватное образование.

Облачные технологии [7]. Это индустрия, которая нуждается в новых решениях в первую очередь на уровне нематериальных ресурсов, если простыми словами, это отрасль, требующая исключительно суперклассных знаний математики, физики и умения на эту тему хорошо мыслить в правильном направлении. И это глобальный колоссальный рынок. Что еще? Гиперавтоматизация. Это когда комбинируются инструменты машинного обучения и, соответственно, автоматизированные средства производства. Это все просто "по Марксу": автоматизация автоматизации автоматизированных средств производства средств производства. Вот такой немного политико-экономический тезис. Но это то, что сейчас происходит в развитых экономиках мира.

Смарт-пространства. Это также о тестировании. Это также о потенциальных инвестициях в будущем. Блокчейн [8]. Но блокчейн не в хайповом варианте, как образ быстрого обогащения, связанный с криптотехнологиями, а блокчейн во вполне прозрачном, очень прагматичном варианте применения, как технология специфической фиксации блоков транзакций в пределах распределенной базы данных. Плюс — мультизадачность. Когда очень сильно изменяется разное пространство. И человеко-ориентированность технологий очень существенно возрастает.

— Есть такой общеизвестный тезис о том, что искусственный интеллект [9] кардинально изменяет рынок труда. Очень много профессий отмирают.

— Но вместе с тем сейчас ведутся колоссальные мировые дискуссии на уровне симпозиумов глобальных лидеров стран о том, какой должна быть публичная политика в сфере регуляции функционирования искусственного интеллекта. Потому что не всегда его надо внедрять в доступных объемах. Это направление способствует экономическому развитию не всех категорий населения и дискриминирует наиболее незащищенные экономически. Поэтому отдельные страны в некоторых аспектах обсуждают тезисы, что есть смысл оставлять его в урезанном варианте. Понимаете, искусственный интеллект — это прекрасно. Но всегда на первое место выходят возможности регулирования взаимодействия с точки зрения некоторого доступного баланса совместных интересов. И общества в том числе. Это уже социология экономики. Социология глобалистики, социология технологическая — это тоже о трендах.

— Как думаешь, сколько нам надо лет для того, чтобы мы плавно вписались в эту историю трендов, глобализации, изменения менталитета?

— А мы в нее уже вписываемся. Мы находимся в процессе постоянной трансформации [10]. Я, честно говоря, не так много знаю обществ, которые могли бы на протяжении одного-двух поколений пережить кардинально противоположные социально-политические и экономические режимы. Когда что-то было запрещено, а потом стало доступно. И наоборот.

На эту тему: Дракулич: Образование и культура - это опять для элит [11]

И это одна из причин того, что на определенном этапе, когда у меня еще не закончился контракт со Стэнфордом, я упаковала свои вещи и уехала в Украину, только ненадолго вернувшись в США позже. Когда меня спрашивают: "Почему ты вернулась?" — это иногда для меня звучит удивительно. Потому что у меня вообще нет этого ощущения, что есть какой-то барьер дистанций или географии; просто перемещения в пространстве в соответствии с интересами и целями. 30 лет назад — да, ехали за границу навсегда.

А сейчас... Сесть в метро, доехать до "Харьковской", сесть там в автобус, доехать до Борисполя, в Борисполе сесть в самолет на Лондон и вернуться назад, — этот процесс абсолютно ничем не отличается от такой же дороги куда-то в другую страну, как и всюду. Доехать из Днепра во Львов займет 15–16 часов. Долететь до Сан-Франциско — это те же 15–16 часов. Мы вообще какое-то время смеялись, что "самолет на Сан-Францисковщину" — это в последнее время некая украинская маршрутка. В мире существует колоссальное сообщество украинцев, и это невероятно. Просто фантастически то, что мы уже сейчас находимся в этой истории!

—

Инна Ведерникова, опубликовано в издании ZN.UA [2]

На эту тему: