«Это настоящая война, война с Россией», — капеллан Дмитрий Поворотный

1.00

Нет

Военный капеллан Дмитрий Поворотный Фото: Дмитрий Розмерица

«Война — ненормальное состояние для человечества и каждого человека лично». Военный капеллан Дмитрий Поворотный рассказал о роли духовенства на войне и о том, как священники на службе у сепаратистов стреляли в украинских бойцов.

Священник УПЦ КП Дмитрий Поворотный, более двух лет отслуживший в зоне АТО в качестве военного капеллана, рассказал, из-за чего произошло разделение между востоком Украины и другими регионами, а также о том, как идеи «Русского мира» были вложены в головы воюющим на Донбассе сепаратистам, в том числе — не без помощи пророссийских священников. Он отметил, что у многих сепаратистов нет другого выбора, кроме как воевать, поскольку в Россию их не пустят, в Украине ждет пожизненное заключение, а сложить оружие и просто работать им не дадут. По мнению отца Дмитрия, примирить враждующие стороны можно, но на это понадобится время. При этом нужно обсуждать темы, которые разделяют общество, таким образом, чтобы противоречия сглаживались и возникало уважение к людям.

... Дозвониться отцу Дмитрию не так-то просто. Оба его телефона постоянно заняты, и даже когда наконец удается пробиться через хронически занятую сеть, он ненадолго отвлекается на американскую делегацию, говорит гостям о стремлении церкви возрождать традиции предков, рассказывать о былых княжеских временах, а потом разрешает американцам несколько раз ударить в колокола, дирижирует ими, поясняя, за какую веревку следует тянуть, — где-то на той стороне сотовой связи задорно переливается церковный звон. После этого отец Дмитрий возвращается к разговору, извиняется за вынужденную паузу и также бодро продолжает отвечать на вопросы.

Военным капелланом Дмитрий Поворотный стал еще до того, как этот институт получил официальных статус при ВСУ. Тогда, весной 2014 года, чтобы попасть в зону АТО, ему пришлось прийти в военкомат и попроситься на фронт добровольцем на общих основаниях. Повестку выписали.

— Как в военкомате отнеслись к священнику, который просит его мобилизовать?

— Нормально. Даже с радостью, тогда добровольцы приходили и записывались, они были готовы, настроены на это и, думаю, им (бойцам) важно было видеть, что священник находится рядом. Записали и меня. В начале-середине апреля начали формироваться батальоны территориальной обороны.

Отец Дмитрий говорит, что тогда командир штаба национальной защиты Юрий Береза обратился к руководителю Днепропетровской епархии УПЦ КП владыке Симеону (Епископ Днепропетровский и Криворожский), чтобы для подразделений были выделены священники. Никого не принуждали, спрашивали, у кого есть желание и опыт, возможно, кто-то был в армии или общается с военными. Тогда Дмитрий Поворотный стал капелланом 20-го батальона территориальной обороны Днепропетровской области, впоследствии — отдельного мотопехотного батальона. Сейчас он служит капелланом полка «Днепр-1».

— Почему вы решили пойти на фронт?

— Тогда Крым уже был оккупирован, ждали прямого вторжения России с юго-востока Украины. Я пошел в военкомат, сказал, что я священник, чем могу быть полезен — пожалуйста, я готов. Тогда еще не было такой институции как капелланство. Был какой-то отдел по взаимодействию с боевыми подразделениями и органами внутренних дел, но это было на бумаге. Как это все делать правильно, никто ничего не знал.

— Как вас восприняли бойцы?

— Я с ними встретился, поговорил, у нас был такой ангар, где все собирались, мы там общались. Большая часть наших военнослужащих — это христиане православного вероисповедания, но не воцерковленные. Есть, конечно, и какие-то стереотипы по поводу церкви и священников, что они или божие одуванчики, что ни слова возразить не могут, или наоборот, слишком высокомерные, кто уж с чем сталкивался.

Ну, скажем честно, есть для этого основания, разные бывают люди. Но я поговорил с ними на равных, сказал, что я знаю, что такое военная служба, я сам еще в советской армии служил в военно-воздушных войсках специального назначения, знаю, что такое стрельбища, учения. Они меня так на равных и приняли — как своего побратима. Я не хотел какой-то дистанции или условностей, но, конечно, чтобы было понимание, что я священник. Определенные вещи, принятые при общении у них, сквернословие, допустим, я не приветствовал, по крайне мере, в моем присутствии.

Конечно, как и большинство из них, я понятия не имел о военных действиях, но я сказал, что всегда буду с ними, что бы ни случилось. И, если что, буду их и хоронить, так прямо и сказал, ведь мы все — взрослые люди, а те, кто тогда пошел воевать — это были в основном не мобилизованные, а добровольцы, это потом уже их мобилизовали.

— Довелось кого-то хоронить?

— Да. Помню, как 9 мая (2014 года) у подразделения было первое боевое столкновение, первые потери. Одна из рот тогда выехала в Мариуполь, там в бою погибли заместитель командира батальона подполковник Сергей Демиденко и солдат Олег Эйсман. Мне сразу сообщили, что погибли наши хлопцы. Я-то знал, когда они уезжали, я их с плаца благословлял, водичкой освятил, крест давал целовать, а тут на следующий день звонят, что есть потери. Такой был диссонанс: обычный солнечный день, немного облачный, когда ты общаешься с друзьями, праздник, 9 мая, по-разному его отмечают, и ты понимаешь, что на расстоянии каких-то 300 километров гибнут хлопцы, которых ты знал. Это было первое осознание того, что идет война. Я считаю, что эти потери, особенно 2014 года, большие потери весны и лета — Шахтерск, Иловайск [2], Мариуполь и так далее — они как раз показали нам, что это настоящая война, война с Россией.

В моем подразделении на данный момент 19 погибших, наверное, 15 из них я хоронил сам, отпевал. Четырех забирал из Красного Партизана (поселок в Донецкой области, — «Апостроф») от сепаратистов. Конечно, общался и с родственниками погибших.

— Когда оказались в зоне боевых действий, возможно, столкнулись с чем-то, к чему себя не готовили?

— Я особо ничего себе не представлял, я сам по натуре такой — делай, а там уже посмотрим, как будет. Служба военного священника ничем не отличается от службы гражданского священника: крестить, исповедовать, венчать, если надо.

— А были случаи, когда венчали на фронте?

— Да, но уже на гражданке, когда боец вернулся домой. А в зоне АТО шесть раз крестил военных, несколько раз — гражданских.

Первое венчание на базе полка «Днепр-1». Военный капеллан Дмитрий Поворотный (в центре). Фото: facebook.com/polk.dnipro1

— На войне человеку приходится нарушать заповеди, в том числе «не убий». Это не может не сказываться на психике. Что вы как священник говорите тем, кому надо быть готовым стрелять в другого человека?

— У тех, с кем я сталкивался, сомнений и вопросов, зачем они там, не было. Они защищают свою Родину. Но дилемма убийства, того, что приходится применять оружие, конечно, есть у любого нормального человека. Потому что война — это ненормальное состояние для человечества в общем и для каждого человека лично. Когда он находится в таких экстремальных условиях — или ты, или тебя, то живет другими категориями: как выжить, как остаться невредимым, как спрятаться, как дать сдачи; ведь иначе ты не выживешь, если не будешь применять оружие. Там они защищают сами себя и друг друга.

Когда появляются такие вопросы после боя, потому что во время боя никто ни о чем не думает, но потом, когда человек анализирует, я им объясняю — хорошо, что ты осознаешь это, было бы намного хуже, если бы не осознавал. Если понимает, значит, остается нормальным человеком, война не превращает его в зверя, в машину для убийства. Я им объясняю, что они — защитники.

И отсутствие восприятия убийства должно быть у человека, но ты должен понимать, что ты служишь, ты себе не принадлежишь, ты выполняешь приказы, защищаешь. Я часто повторяю: чем отличается бандит и разбойник от воина? Тем, что воин выполняет приказы, присягает на верность, и выполняя эту присягу, он применяет средства обороны и защиты, оружие, чтобы защищать народ, страну, близких, товарищей. А бандит и разбойник никакого воинского долга не выполняет, а оружие применяет, чтобы у кого-то что-то отобрать, кого-то ущемить в правах.

В тему: Донбасс: корни трагедии [3]

— Я встречала немало военнослужащих, которые видели смерть своих побратимов, друзей, они с прямом смысле слова смотрели смерти в лицо, и эти потери близких их ожесточили, они сами говорят, что теперь до конца их дней по ту сторону будет враг и противник, которого надо уничтожить. Они так воспитывают своих детей.

— Да, конечно, это большая проблема. Мы эти последствия будем чувствовать и нести на себе не одно поколение.

— Можно ли на фронте сохранить эту человечность, уберечь психику тех, кто воевал, от такой трансформации, от ожесточенности?

— Она будет трансформироваться. Чтобы этому противостоять и справиться с потерей человечности, у меня один есть рецепт —обращаться к Богу, искать Бога, понимать, что без Божьей воли в этой жизни ничего не случается, даже эта война. Нужно понимать, что те условия, в которых Бог позволяет нам быть, — это лучшие условия и ситуации, которые нужны для нашего личного спасения. Мы должны помнить о том, что мы — люди, создания Божьи, и даже тот враг, который нам противостоит, остается врагом только пока он живой, пока идет столкновение, но когда человек погибает, надо относиться к его телу с уважением, по-христиански.

Военный капеллан Дмитрий Поворотный (справа). Фото: facebook/Дмитрий Поворотный

— Вам самому бывало страшно или, возможно, сожалели, что пошли служить на фронт?

— Нет, сожаления не было, разве что в те моменты, когда я не мог по какой-то причине быть рядом с хлопцами, потому что я говорю, что случайностей в жизни у человека не бывает. Если Бог благословил меня жить в это время, тем более быть капелланом, то я должен быть с бойцами всегда.

Страх, конечно, есть. Есть опасение, что можно и жизнь потерять, но ведь ее можно потерять и так. Я понимаю, что могу и в мирных условиях умереть в любой момент от болезни или несчастного случая. Я больше жалел, что иногда попадал в какие-то переплеты, когда брал других людей с собой, а тут вдруг какая-то беда приключалась. Боялся, что человек мог погибнуть. Я-то понимаю, зачем я тут, и хлопцы, которые воюют, понимают. А те, кто иногда просится со мной поехать, может, и не представляют, что это на самом деле, для них это может быть какое-то приключение. Поэтому я всегда старался лишний раз не брать с собой людей, даже если и была в этом потребность.

Отец Дмитрий вспоминает, как в сентябре 2014 года, когда 20-й батальон стоял в районе Марьинки и Красногоровки в Донецкой области, он вместе с еще одним священником, наняв водителя, отправился с гуманитарной помощью к детям школы в поселок Первомайский. Его попросили помочь купить продукты, канцелярские товары, одежду и сладости. «Я был уверен, что все будет хорошо, — говорит отец Дмитрий. — Но когда мы въезжали в сам поселок, я заметил на обочине двоих хлопцев». Когда отъехали метров на 20-30 метров, Дмитрий Поворотный заподозрил неладное, попросил водителя открыть окна и не разговаривать, в этот момент они и услышали выстрелы. Машину остановили, выпрыгнули из нее и оказались прямо на линии столкновения между военнослужащими ВСУ и ДРГ сепаратистов, которые зашли в этот район.

— Хлопцы сепаратистов заблокировали, был бой, мы лежали под машиной, от газовой трубы над головой рикошетили пули, а мы в рясах на пузе. Вот тогда мне в голову пришла мысль — зачем повез сюда священника и водителя уговорил? Но обошлось, нас потом вывели в безопасное место наши хлопцы. Гуманитарную помощь пришлось оставить военнослужащим, потом они сами передали ее детям в школу. Много было разных историй. Как-то в Авдеевке был эпизод на крайнем блокпосту, — туда вышел сепаратист, боец батальона «Восток», он просто заблудился. Там была перестрелка почти впритык друг против друга, наш боец там дежурил, и он в том противостоянии победил, а боец «Востока» погиб, наш оказался из Днепропетровска, а сепаратист — из Днепродзержинска, это соседние города. Вот так, получается, что когда-то они жили совсем рядом друг с другом ...

— Как вы думаете, почему так быстро разгорелась ненависть между вчерашними согражданами, которые жили в соседних городах и областях?

— В том-то и дело, что это произошло не внезапно. И вина в этом, конечно, на каждом из нас: и у тех, кто что-то поддерживал, и у тех, кто не поддерживал. Знаете, где Бог — там любовь, потому что Бог и есть любовь, она объединяет, а сатана разделяет людей и врет. Разделение народа, семей в нашей стране оттого, что люди отошли от Бога. Должна быть вера в Бога, а не в какие-то географические центры — Москву, Рим, Киев и так далее. Даже верующие люди сейчас себя разделяют, исходя из того, к какому центру юрисдикции ты принадлежишь. Если к УПЦ Московского Патриархата [4], значит ты — «благодатный, ты — каноничный», Киевского Патриархата — ага, выходит, ты «еретик и раскольник».

Это разделение, которое вылилось в конфликт на востоке Украины, возникло не случайно и не мгновенно. Вспомните эти заявления про «особенный Донбасс», про то, что кого-то «надо услышать». Определенные непорядочные люди, которые не должны быть и близко в политике, а должны работать дворниками и водителями и не больше, использовали эту идеологию про чей-то «особенный статус», про то, что кто-то кого-то кормит, что кто-то работящий, а кто-то — ленивый, что кого-то надо слушать больше, чем других.

Я помню выступление одного директора завода из Запорожья, который говорил: «Мы — промышленные регионы, мы даем стране валюту и прочее, поэтому к нам должны прислушиваться все остальные, а мы должны командовать». И вот есть человек, как говорится, от сохи, которому некогда над этими моральными проблемами задумываться, ведь он тяжело работает на шахте, и есть люди, вкладывающие шахтерам в уши слова — мол, будьте благодарны за то, что мы даем вам работу. Шахтеры от них зависят. И вот им начинают рассказывать, какие они особенные, и им приятно это слышать. И это происходит годами — кап-кап-кап ... Тут есть и религиозная составляющая, есть непорядочные иерархи церкви и околоцерковное окружение, которые стали продвигать идеи «Русского мира», хотя в Евангелии этого вообще нет.

По словам Дмитрия Поворотного, пока эта идея была в ходу разве что у таких, как Александр Дугин, сторонника идей русского ультранационализма, аннексии Крыма и прихода «русской весны» на востоке Украины, это можно было расценивать как блажь одного из российских маргиналов.

Но затем о «Русском мире» заговорил Патриарх Московский Кирилл. «И вот есть простой человек, который, может, не читал Евангелие или читал, но не понял, ему такая идея ближе, чем разговоры о том, что надо „подставить другую щеку“ и так далее, — считает отец Дмитрий. — Для них это интереснее, это же „особенный путь“, и вот им уже не только не надо к кому-то прислушиваться, потому что они ведь „кормят страну“, а тут еще и оказываются самыми духовными, хотя не живут христианской жизнью, хотя, может, и в семье плохо, и аборты есть, и наркомания, и прочее».

Военный капеллан Дмитрий Поворотный. Фото: Дмитрий Розмерица

— Как война повлияла на восприятие этой идеи «Русского мира»? Пришло какое-то отрезвление, ведь это был совершенно прямолинейный московский пропагандистский проект?

— Мне кажется, тот, кто захотел увидеть, к чему это все приводит, тот увидел. Иногда люди не признают вины. Кто-то активно педалировал идею «Русского мира» и в особенности Донбасса или других регионов юго-востока. А кто-то был к этому равнодушен. А были и те, кто не был равнодушен, но доказать другим и изменить ситуацию не смог. Есть люди, которые говорят: «А мы не хотели войны, мы за мир». Я им говорю: «Поймите, что есть причины, а есть последствия того, что вы там кричали, и вы должны понимать, что если ты сказал «А», то придет время сказать и «Б».

В тему: Мракобесие «русского мира»: Вандалы из «ДНР» [5]

— В самом начале было немало тех, кто пошел воевать на стороне сепаратистов по идеологическим соображениям ...

— Да, и некоторые из них все понимают, но они настолько замазаны кровью, что у них нет другого пути. В Россию их не пустят, в Украине их ждет пожизненное заключение, им остается только воевать, им не дадут сложить оружие и пойти землю пахать, нет там такого. Есть те, кто вляпались, будучи более идейными, а потом поняли, что случилось.

В тему: Донбасский сепаратизм: 25 лет постсоветского гнойника [6]

С другой стороны, я видел и патриотические силы, которые поначалу попали на Донбассе под прессинг, но они поняли, что всегда есть чего бояться, но надо заявлять о себе, о том, что они за Украину, показывать, что Донбасс — неоднородный, не только тот, который за «Русский мир», но и украинский Донбасс.

— Какое влияние сейчас оказывает на людей в зоне АТО УПЦ МП, какие идеи ее священники пытаются донести до своих прихожан?

— Когда начинались захваты (в том числе, административных зданий на востоке), то другие конфессии, кроме УПЦ МП, выдавливали силой, были случаи, когда убивали священников. Я знаю, что протестантов убивали какие-то нелюди, в Луганске, да и в Донецке, священники Киевского патриархата были в расстрельных списках. Несколько священников оттуда я лично встречал и помогал им устроиться в Днепропетровске, потом они вместе с семьями уехали дальше по Украине. К ним в дома вламывались вооруженные сепаратисты, стреляли при детях.

Нашего епископа Луганского Афанасия вывезли за город, подрезали в его машине тормозные шланги (он и не знал этого) и сказали ему: «Езжай и не возвращайся». Но с Божьей помощью он добрался до Днепропетровска, там ему машину починили. Я знаю, что потом, когда сепаратисты поняли, что не могут разобраться с приютами, с теми, кто нуждается в помощи, они стали приглашать протестантов и дали им возможность работать, организовывать столовые, но под суровым контролем за тем, что они проповедуют. Но УПЦ МП [7] там (на неподконтрольной территории) — в фаворе. Я знаю, что в зоне боевых действий некоторые их священники были корректировщиками огня, брали в руки оружие, стреляли в наших бойцов. Я этих бойцов знаю лично.

Отец Дмитрий рассказывает историю, которая произошла на блокпосте 39-го батальона территориальной обороны, который стоял в районе между Мариуполем и Волновахой. Когда украинские военнослужащие заняли блокпост, им начали звонить и говорить, чтобы они ушли, иначе их будут убивать. Через несколько дней к ним подъехал священник. «Он представился священником УПЦ МП, предупредил, мол, бегите отсюда, иначе вам будет хуже, так сказать, прислал ультиматум. Потом он уехал, а через несколько часов туда подъехала заминированная машина. Был взрыв, погибло четыре бойца, семеро были ранены», — говорит отец Дмитрий.

— Выходит, в машине был смертник?

— Нет, водитель не знал, что вез. Там была крошка чугуна, а в ящиках было спрятано взрывное устройство. Бойцы потом рассказывали, что он вел себя нормально, не нервничал, поэтому, скорее всего, даже не подозревал о том, что везет на самом деле.

— Бывают ли сегодня подобные случаи, когда священники, по сути, содействуют преступлениям?

— Я этим не интересуюсь, честно говоря. Но знаю много верующих людей из УПЦ МП, священников знаю, они — патриоты, помогают и переселенцам, и армии, когда-то делали это инкогнито, а теперь уже открыто об этом заявляют. Но мы же помним первые месяцы, первый год, когда и проклинали, и не отпевали хлопцев. Это была такая «линия партии». Мне кажется, что в УПЦ МП было несколько сценариев: сначала пытались помешать мобилизации, говорили, что это гражданский конфликт, участвовать в нем — убивать свой народ, что они не благословляют. Когда пошли первые потери, они не отпевали бойцов, чтобы выбить из-под ног какой-то моральный стержень.

УПЦ МП представлена по всей Украине, в ее соборы ходят тысячи людей, большинство, конечно, только паску посвятить, но ведь именно там и про «Русский мир» [8] рассказывали, и про Януковича. Потом появился другой сценарий: стали ждать, чем все закончится. Если наши победят, скажут — ну, мы же молились за мир, если другие — скажут, что они войну не поддерживали. Такая двойственная позиция. А сейчас третий сценарий будет — будут молиться за власть во всем мире, чтобы и нашим, и вашим. Это показатель того, что церковь должна быть своя, поместная, чтобы не было возможности для других государств с ее помощью как-то манипулировать людьми.

А у нас это — проблема. Что бы люди ни говорили про каноничность или не каноничность, такого понятия вообще нет. Признание и каноничность — это разные вопросы. Почти все церкви проходили периоды непризнания. Мы должны понять, какой бы церковь «суперканонической» ни была, но если она делает такие вещи (как участие в вооруженном конфликте и причастность к убийствам), то благодать Божья от таких людей и такого сообщества отходит. Поэтому надо делать выводы и строить свою поместную церковь.

— В декабре прошлого года глава СНБО Александр Турчинов говорил о том, что нужно предоставить социальные гарантии военному духовенству, речь шла о разработке закона о капелланской службе. На каком этапе этот проект сегодня?

— Да, есть понимание власти, министерств, да и президент сказал, что надо ускорить формализацию этих отношений, построить систему капелланства, тогда священник будет закреплен за подразделением. Ну, давайте честно говорить, что священники — тоже люди, у них есть семьи, им надо их содержать, платить за свет, за газ, покупать еду, одеваться, у них есть ответственность перед родными. Конечно, у них должна быть социальная защита, как и у бойцов. У приходского священника что-то да есть, кто-то что-то пожертвует, а священник на передовой — это человек, который служит, у него таких возможностей нет.

— Вы продолжаете общаться с теми, кто демобилизовался, помогаете ли им социализироваться после возвращения домой?

— Да, общаемся, созваниваемся с ними, видимся часто, я в Днепропетровске пытаюсь организовывать какие-то мероприятия, это может для ребят быть своего рода терапией, когда они из горячих боев и горячих точек попадают в обычную жизнь, где многие люди не осознают, что там и правда идет война. Как бы ни освещали, иногда люди такие вопросы задают, мол, а что там, правда, стреляют, правда, там есть русские? Конечно, когда хлопцы попадают в такую среду, у них есть и психологические проблемы, и моральные. Я стараюсь как-то обращать на них внимание.

У нас в Днепропетровске возле администрации есть место, там начинали делать Аллею Небесной Сотни, я предложил также класть плиты, чтобы помнили о погибших бойцах батальонов и подразделений Днепропетровской области. Мы хотим проводить там поминальные или какие-то торжественные мероприятия. Мы в наших храмах обращаем внимание прихожан на поддержку семей погибших бойцов. Это все показывает обществу, что люди погибли, защищая наше мирное небо, как бы пафосно это ни звучало. Но ведь всего в 200 км от Днепропетровска идут ожесточенные бои. Миссия церкви — лечить души людей, и тут уже задача приходских священников присматривать за теми, кто вернулся с войны.

Военный капеллан Дмитрий Поворотный. Фото: Марина Давыдова

— Как вы полагаете, можно ли примирить людей, которых разделила война?

— Это надо сделать, но на это нужно время. С Божьей помощью и с Божьим благословением это чудо может произойти, но и мы должны приложить к этому усилия, поднимать темы, которые разделяют наше общество, но так, чтобы противоречия сглаживались, чтобы возникало уважение к людям, чтобы не было «Слушайте только нас!», «Мы — самые патриотичные!», «Мы самые работящие», «Мы всех кормим». Этого не должно быть, надо действительно сшивать страну и начинать с объединения детей Донбасса, Днепропетровщины, востока, запада, юга, чтобы они общались между собой и видели, что они все особенные и одинаковые, они — одинаково особенные, все они — лучшие. Мы над этим работаем, привозим с волонтерами детей в Днепропетровск на праздники.

— Дети после таких поездок меняются?

— Да. Мы в Красногоровке и Марьинке познакомились с детьми, у нас возникла идея привезти их на Рождество в Днепропетровск, мы обратились к администрации области, тогда еще дело было при губернаторе Игоре Коломойском. Я пояснил, что дети и взрослые живут в этом информационном вакууме, многие не выезжали даже за пределы своего села и при этом находятся под постоянным воздействием российской пропаганды, но если мы их привезем, покажем Днепропетровск, где дети ходят на елки, а не в подвалах сидят, покажем обычную жизнь, ведь Россия говорит, что Украины уже нет, ее разбомбили, тут волки воют...

И вот мы поводили этих детей по елкам, по театрам, в цирк, в Макдональдс, на богослужение в храме, они увидели другую жизнь, не ту, о которой им рассказывают и вкладывают в голову, а другую жизнь. Ведь взрослому вряд ли что-то вложишь в голову, если он не хочет ничего слышать. Будешь показывать рыбу, а он будет говорить, что это жаба.

Вот у нас опять поднимается тема 9 мая. Опять по некоторым каналам начинается: «Деды воевали [9]», «Бессмертный полк», «Победа у нас одна [10]», «Спасибо деду за победу [11]». Это и стало одной из составляющих разделения между людьми.

А нам надо другое показывать и благодарить за жизнь за то, что они выжили, что родили наших родителей, воспитали нас, отстроили города,— вот за что им надо говорить спасибо. У меня дед в 1943 году был призван, ему тогда было 39 лет, пошел на фронт вместе со старшим 18-летним сыном. Дед дошел до Кенигсберга, был ранен, спас командира, получил Орден Славы. Что мне его, не чтить? Чтить! Но я ему не «за победу» благодарен, а за то, что он выжил, ведь после его возвращения с войны родилась моя мама. Вот за что надо благодарить дедов и таким образом искать консолидацию в обществе.

—

Яна Седова, опубликовано в издании Апостроф [12]

В тему: