Сто лет назад, в конце октября 1920-го, в следственную тюрьму губчека прибыл очередной этап. На первый взгляд, не бог весть какое событие, чтобы вспоминать о нем сегодня. Ведь сколько их было, тех этапов! Но с этим пришел человек, который оставил будущим историкам ценный подарок - подробные воспоминания о харьковских тюрьмах.

Нет никаких сомнений, что творческих личностей с хорошей памятью на этапе было немало. Ведь чекисты [2] сняли одним махом «сливки» полтавской интеллигенции. И описать свои давние лишения удалось, кажется, только двум - Дмитрию Соловью и Владимиру Дубиву. География помогла: первый доживал свой век в Сент-Поле, штат Миннесота, а второй - в Мельбурне, штат Виктория.

Владимир Сергеевич Дубив, которому мы должны быть благодарны за интересные воспоминания

На эту тему: Первый опыт пролетарской Фемиды: байки и факты [3]

Но между воспоминаниями существует существенная разница. В той части, которая касается харьковских тюрем 1920-1921 годов, американский мемуарист оказался сдержаннее австралийского. Кто знает, по каким причинам, Дмитрий Соловей больше полагался на память своих сокамерников, чем на свою. У него много цитат и мало прямой речи.

Зато Владимир Дубив рассыпался таким количеством подробностей, что возникли сомнения: разве возможно помнить все это целых сорок пять лет? Исследование чекистских архивов развеяло те сомнения, как дым: словам наблюдательного полтавчанина нашлась целая куча документальных подтверждений. Столетней давности Харьков оказался не слишком привлекательным городом не только с точки зрения подневольного пришельца ...

Казалось бы, должно быть наоборот. Ведь первую остановку этапа полтавчан (72 мужчины, между прочим) сделала в районе, престижном и до сих пор - на Куликовском спуске. Гнали их туда пешком до Новой Баварии. Не поверите: чтобы поселить в бывшей губернаторской резиденции!

То, что до революции считалось бы за честь, тогда уже было тяжким наказанием. Коротенькую, метров на четыреста, Губернаторскую улицу (теперешний спуск) почти всю отдали армейским чекистам. В первые дни 1920 года там расположился особый отдел 14-й армии [4], чуть позже - особотдел Юго-Западного фронта. Учреждение, встретившее полтавчан в октябре, имело еще более длинное название - Управление Особых отделов Южного и Юго-Западного фронтов.

Тихая и уютная ул. Губернаторская в советские времена получила имя Революции. И не случайно!

Встретить - встретила, а вот приют на предоставила. Ибо все помещения уже были забиты арестованными. Пришлось изможденным пришельцам осуществить еще один марш-бросок - на другой конец города, в следственную тюрьму губчека. Нынешний адрес того, что от нее осталось - ул. Малиновского, 5.

Тюремные ворота приветствовали полтавчан шедевром пролетарского искусства - огромным щитом с нарисованным на нем ключом. Над ключом было написано «Товарищ, кто ты?», А под ним - жесткое требование: «Твой пропуск!».

Принял прибывших комиссар тюрьмы Гордиенко. Лицо весьма колоритное, если верить Дубиву: «Мы вышли в коридор и увидели очень приличного шатена-гвардейца, в новехоньком френче (снятом, видно, с какого-то генерала), в седой папахе на чубе головы. Он стоял, широко расставив ноги (в сапогах со шпорами) и насмешливо смотрел в нас.»

Запомнился комиссар не только своим видом, но и уникальным докладом, произнесенным перед заключенными несколько дней спустя, в честь третьей годовщины октябрьского переворота. «За каждым третьим словом комиссара звучал семиэтажный московский мат, - вспоминал Дубив. - Это вообще был шедевр большевистской гомилетики».

То, что осталось от прежней следственной тюрьмы. Вид с ул. Славянской.

Сохранилась толстенная пачка приказов Гордиенко по следственной тюрьме. Мата там нет, но написаны они очень уж свободным стилем. Кажется, наблюдательный Дубив не ошибся, разглядев в комиссаре бывшего гвардейца. Видно, что приказы писал человек образованный, с определенными литературными способностями.

В дни, когда подчиненные Гордиенко выбрасывали очередное «коленце», скучный раннесоветский канцелярит расцветал яркими жемчугом. "Вы не охрана - олухи царя небесного», - извещает официальный документ, должным образом оформленный и пронумерован.

Из «олухов» Гордиенко Дубив увековечил в воспоминаниях лишь одного - хамовитого надзирателя Менасьянца, который очень донимал заключенному Голубовичу, бывшему премьеру УНР [5]. Оказалось, действительно, был такой Менасьянц Исаак Кеворкович. Перед тем, как стать надзирателем, сам сидел в той же тюрьме за совершенное им должностное преступление. Но в специальной камере для служащих карательных органов, которая официально именовалась «советской».

Премьер министр правительства УНР Всеволод Голубович [6] - один из самых известных харьковских заключенных

Удалось документально подтвердить существование едва ли не самого ужасного персонажа воспоминаний Дубива - коменданта Управления особотделов матроса Тишкина, исполнителя смертных приговоров (он же «Дружок» или «начальник станции Смерть»). Нашлось несколько документов о сопровождении заключенных, выписанных на его имя.

По словам мемуариста, именно Тишкин приходил с конвоем в тюрьму по вторникам и пятницам, чтобы сопроводить на Губернаторскую очередную партию несчастных. Поскольку в эти дни там традиционно происходила «шлепка» (расстрелы). Но и допросы проводились тоже! Поэтому зачитывание Тишкиным списка «на выход» вызывало у заключенных эмоции, схожие с теми, что испытывают игроки в «русскую рулетку».

Как-то пришлось и Дубиву сходить с «Дружком» на Губернаторскую. И даже назад вернуться! А как бы тогда воспоминания появились? А запомнилось мемуаристу следующее: «Приближалась годовщина «Октябрьской революции», когда большевики [7] захватили власть в бывшей Российской империи. Начались спешные расстрелы заключенных, и то значительными группами - 43, 76, 112, 172». 

Так выглядел "маршрутный лист" из одного ада в другой - из Управления особотделов в следственную тюрьму ХГЧК

На эту тему: Июль 1917 года: как харьковские большевики за своего вождя пострадали [8]

Для сравнения: «саенковский» концлагерь на Чайковский года 1919-го - это 107 трупов. Но о нем знают все, потому что белая пропаганда хорошо поработала в свое время. О «подвигах» Тишкина в 1920-м рассказать было уже некому. Поскольку следующая «новая власть» появилась в Харькове только в октябре 1941-го. Тогда, когда террор 1920 года надежно «закрылся» кошмаром Голодомора и «ежовщины».

Насколько корректны указанные Дубивым цифры - Господь ведает. Найти соответствующие документы пока не удалось, а в газетах Управление особотделов, в отличие от губернской ЧК, отчитывалось крайне редко. Лишь два списка за весь 1920 год появились - на 18 (23 июня) и на 37 (15 сентября) человек.

Но, думается, мемуарист вряд ли преувеличил. Усиление репрессий в конце октября-начале ноября точно было. Ведь тогда стало известно о подготовке амнистии к 3-й годовщине «Октября», вот и спешили настрелять.

И только раз Владимир Дубив основательно «прокололся». На вечно болезненном «национальном вопросе». Он обозвал «одесситом» начальника Управления Ефима Евдокимова. Да куда там! Русским был обер-палач. Происходил из далекой Семиреченского области, где вряд ли видели тогда евреев. 

«Хозяин» Губернаторской чекист Ефим Евдокимов

Отдельная страница воспоминаний Дубива - тюремный быт [9]. Шестьдесят человек в камере, рассчитанной на четырнадцать заключенных - впечатляющая картинка. Как и детальное описание тюремного меню, от которого просто воротит. Хотя в то время и на свободе совсем не все питались лучше.

Горожанам, проходивших по делу «Союза Потребительских Обществ» (подрыв советского денежного обращения!) было немного легче, чем другим. Они были людьми сравнительно богатыми. К тому же, братскую помощь коллегам из другого города предоставили харьковские кооператоры - нашли квартиру женам арестованных. Те устроили в ней кухню и несколько месяцев подряд носили ежедневно пищу своим мужьям. К счастью, это не запрещалось.

Но и относительно сытых беспощадно косил тиф. «Шесть кроватей в околотке никогда не были свободны, - вспоминал Владимир Дубив, - и тифозные больные оставались в камерах среди здоровых. Товарищи по несчастью обслуживали их как могли. Лекарств не было никаких, разве кто-то из родственников заключенных передавал их с воли».

Угловой штамп тюремной больницы

В областном архиве нашлась весьма интенсивная переписка тюремной «35-й Советской больницы» с соседней «1-ой Советской» (бывшей Александровской) больницей. И все на одну тему: примите от нас то или иное количество трупов.

Знать бы еще, где именно их потом хоронили! Среди умерших от тифа есть такие, чью память следовало бы увековечить. Например, член Центральной Рады Савватий Березняк.

И тут мы подходим к самому интересному. Человека, благодаря которому Дубиву повезло написать свои воспоминания, увековечила ... еще советская власть. Вытащил полтавских кооператоров из тюрьмы их коллега - председатель правления Всеукраинского союза потребительских обществ Иван Адамович Саммер. «По совместительству» - член Совнаркома УССР, уполномоченный наркомата внешней торговли и ... личный знакомый Ленина.

Иван Адамович Саммер (начало 1900 г.г.). Фото с booksite.ru

На эту тему: Увековечены и ... потеряны: загадки красных мертвецов [10]

28 июня 1921 года, вскоре после того, как Саммер умер, в его честь назвали переулок в центре города. С недавних пор он носит имя Людмилы Гурченко.

И напрасно автор этих строк пытался доказать при декоммунизации, что спасенные жизни украинских патриотов перевешивают принадлежность Саммера к высшей советской номенклатуре. Победил формальный подход.

Но, думается, «наверху» и без наших подсказок давно уже разобрались, кого в рай, а кого - к матросу Тишкину …

—

Эдуард Зуб, историк, сотрудник УИНП;  опубликовано в издании Медиапорт [11]

На эту тему:

• Июль 1917 года: как харьковские большевики за своего вождя пострадали [8]
• Приют подневольных чернорабочих [12]
• Реки крови и шайбы Гровера: «этапы большого пути» [13]
• «Люди все босые, раздетые и голодные». Харьковский концлагерь в мае-августе 1920 года [14]
• «Дело врачей» по-харьковски [15]