Доносы, самогон и равнодушие к имуществу. Как Голодомор изменил жизненный уклад села

Версия для печати

То, что королями жизни вдруг стали не трудолюбивые люди, а лентяи и пьяницы, перевернуло крестьянское сознание. Люди, которые считали прилежный труд высшей добродетелью, видели, что те, кто не работают, живут лучше. Так зачем работать, если можно «взять»?

Прежнее общее имущество общины вдруг стало запрещено для использования. Нельзя было ни ловить рыбу, ни собирать грибы, ни зерно, потому что это все было государственное имущество. У людей забирали совместный общественный ресурс, создавая коллективный (а на самом деле — государственный).

До коллективизации абсолютное большинство села составляли так называемые «хозяева» — они жили с индивидуального хозяйства, имели землю, скот, иногда какое-то производство вроде мельницы. Кто имел больше, кто меньше, но НЭП давал возможность зарабатывать,продавая излишки продукции, и люди покупали лошадей, скот, механизмы.

Земельные наделы люди получили во время так называемой «порезки», когда землю распределяли между крестьянами. Это было эпохальное событие для села. Эта земля передавалась дальше в семье по наследству, с нее жили и жили неплохо. Земля была у всех. Не имело значения, занимался крестьянин ремеслом или нет, но он обязательно обрабатывал землю — чтобы обеспечить себя едой.

В августе 1929 года Совнарком (Кабинет министров) СССР принимает постановление о признаках кулацких хозяйств. Тех хозяев, о которых мы говорили, стали называть кулаками — до 1929-го это слово на селе не оспользовалось.

Какие были признаки этих кулацких хозяйств? Если в хозяйстве есть мельница, маслобойня, крупорушка, просорушка, шерстеческа, сушилка, кожевенный или кирпичный завод, иное промышленное предприятие, а также мельница или водяная мельница. Это то, что имела каждая семья.

Другой признак «кулака» — когда хозяйство сдает внаем постоянно или на сезон отдельные оборудованные помещения под предприятия. Сарай под маслобойку, скажем. И третье — когда члены хозяйства занимаются торговлей, ростовщичеством, коммерческим посредничеством или имеют другие нетрудовые доходы или когда кто-то из членов хозяйства имеет регистрационное удостоверение на ведение промышленного предприятия. То есть, если человек что-то производил, он уже подпадал под этот признак кулаков.

Еще один признак «кулака» — если в кустарных промыслах систематически используется наемный труд. А мы знаем, что к ремесленникам всегда приходили ученики, и их уже называли наемным трудом, так как ученик и учился, и дрова носил, и тому подобное. Следующим ударом власти по кустарям был единый налог: на едока, согласно кодекса, накладывалось 300 рублей — то есть на члена семьи, но не менее 1500 руб. То есть если их было трое, они все равно должны были уплатить 1500 руб. Это были очень большие деньги. Или плати, или в колхоз.

Хозяев заставляли отдавать в колхоз все — от земли до инвентаря. Это шокировало крестьян, ведь было уважение к имуществу — что межа («межа — святое дело»), что каждый человек имеет свое. Почему он должен отдавать корову или свинью? Если люди не хотели отдавать скот и резали его, чтобы его же съесть, их за это также арестовывали, потому что скот уже считался государственным имуществом, хотя его владельцы в колхоз еще даже не вступили.

Хозяева, которые стали называться кулаками, не хотели вступать в эти колхозы. Для чего им свое имущество отдавать и работать на кого-то, не имея ничего в итоге, только одни пустые трудодни?

Трудодень — это аналог полного рабочего дня, когда человек выполнил норму. Этот день мог на самом деле длиться и несколько рабочих дней. «За пустые палочки работали», как говорила моя бабушка. Староста вел табель, ставил эти палочки... и вот человек проработал месяц, а ему насчитали 2-3 трудодня. Вместо денег обычно платили зерном. Это не стимулировало развитие высокой трудовой культуры и этики.

Так село потеряло индивидувальных мастеров. Обычно каждая семья имела своего кустаря или ремесленника. Потому что до 1930-х годов во многих селах не было магазинов. Кто был гончаром, кто имел маслобойку, иные занимались охотой, кто-то — рыболовством, шил обувь, одежду. Продуктами своего труда можно было меняться — ложки в обмен на кувшины и т.д.. Или на ярмарку отвезти.

В 1929-м объявили всеобщую коллективизацию, начали создавать колхозы, артели, коммуны и т.д. В артели и сгоняли этих ремесленников. Это был ремесленный аналог колхоза.

Когда создавались артели, то началась специализация. Гончар, работавший дома, сам заготавливал дрова, искал глину, сам делал кувшин, обжигал и сам же продавал. Все сам — от начала до конца. А теперь кто-то только лепил, а кто-то только рубил дрова. Или только искал сырье — артели это делать должны были сами. Это мастера унижало. Качество товара значительно ухудшилось.

Власть заставляла мастеров работать в коллективе, но платила очень мало, к тому же не обеспечивала сырьем. Это заставляло мастеров увольняться и идти в колхоз работать на поле. Потому что в колхозе давали хоть какую-то баланду — мука с водой, ботва и пр. А после 30-х годов за штамп «кустарь» людей уже преследовали.

Представляете, мелкому бизнесу запрещали изготавливать продукцию. За ними был установлен надзор. Ремесленники, которые еще могли сшить шапку, кожух или какоеую-нибудь обувь, ходили обменивать товар ночью или втихаря, чтобы власть об этом не знала. Это была действительно рискованная «работа в тени», не то, что сейчас. Это называлось «спекуляцией» — словечко, которое тоже распространилось в 1930-х годах.

На Полтавщине была семья Вихтеренкив — известные мастера резьбы по дереву. Они вымерли совершенно, никому не передав свое ремесло.

Из портных и ткачей артели не делали, потому что власть продавала «государственную» одежду и не хотела конкуренции со стороны села. Поэтому эти мастера имели шанс на спасение. Когда людей раскулачивали, у них забирали хорошую одежду, а оставляли рвань и старье, которые надо было как-то перешить. Кто-нибудь придет к портному, даст ему за работу фасоль или картофелину, и уже можно выжить.

Прежнее общее имущество общины вдруг стало запрещено для использования. То, что было в селе, охранялось — поля, леса, пруды, реки. Нельзя было ни ловить рыбу, ни собирать грибы, ни зерно, потому что это все было государственное имущество. У людей забирали совместный общественный ресурс, создавая коллективный (а на самом деле государственный).

То, что королями жизни вдруг стали не трудолюбивые люди, а лентяи и пьяницы, перевернуло крестьянское сознание. Кто раскулачивал, загонял в колхозы и забирал хлеб? Были местные активисты, а во главе активистов всегда был какой-нибудь уполномоченный из района из НКВД. Часто такие активисты говорили по-русски, то есть были не из Украины (а, может, из города). И эти активисты ходили по 10-15 раз, запугивая, чтобы человек вступил в колхоз.

Уполномоченными выбирали в селе наиболее агрессивных, деморализованных, ленивых. Это единичные персонажи, 3-5 человек на среднее село — до коллективизации они даже не имели своего хозяйства, ибо были или лентяями, или алкоголиками.

Вот представляете, всю жизнь они подвергались обструкции со стороны общества, а тут такой шанс. Вчера тебя никто не уважал, а сегодня ты представитель власти. Приходят коммунисты и говорят: «Вы будете в селе управлять, людей раскулачивать , отнимать у них все, потому что это надо для власти». Они шли на это с удовольствием, и ходили с этим уполномоченным по домам.

А потом уже они приходили БЕЗ уполномоченного и делали, что хотели. И обращались жестоко — это была как-бы такая месть за то, что над ними раньше насмехались, а теперь они могут прийти к хозяину, снять с него последний кожух, выгнать босым на снег и говорить: «Я тебя отправлю в Сибирь». Их называли и «комбеды» (сокращенное от «комитет бедноты» — А), и «коммуняки», и «красношкурые», и «черношкурые» (за черные кожанки — А), «бригады», «буксиры».

Часто привлекались в такие бригады и дети. Их брали из школ. Были арестованы, высланы учителя, потому что они «неправильно» детей учили, по старым традициям — верить в Бога и т.д. За два месяца были подготовлены новые кадры, которые отправлялись в школу. Эти учителя работали на власть. Они могли, раздавая контрольные работы, выспрашивать у детей, есть ли дома зерно, каким образом родители добывают для вас еду, и т.д.

Детей привлекали к конфискациям имущества, что уже меняло детское сознание. Вот, скажем, они залезти на чердак, куда не могли добраться «активисты»...

До голода в селе не было краж. Двери домов подпирались или веником, или колышком, или камешком. Еще раньше, в начале XX-го века, если кого-то ловили на краже — обычно это были конокрады — то суд вершила община. Пойманного вели через все село, могли раздеть, могли в него бросать камнями или комьями земли, высмеивать.

За 3-5 лет отношение к краже в сознании людей изменилось радикально. После коллективизации и Голодомора даже поговорка возникла: «Ніч — мати, не вкрадеш — не будеш мати» («Ночь — мать, не украдешь — иметь не будешь» — русск. — А).

В 1930-х появился термин, известный нам со времен перестройки — «несуны». Люди считали, что если они ничего не получили за трудодень в колхозе, то они должны что-то взять, что это не воровство, а компенсация за недоплаченное. Они могли брать какую-нибудь свеклу — да и то, ее надо было еще украсть — спрятать в голенище или под юбку, или какую-нибудь ботву, или зерно, муку.

Сначала они считали, что это плата за их труд, а потом стали делать это уже по привычке. Помню, как в 1980-х люди привозили из колхозов если не фуру ботвы, так жом какой-нибудь для коровы. Даже не заготавливали дома. Люди, которые считали прилежный труд высшей добродетелью, видели, что те, кто не работают, живут лучше. Так зачем работать, если можно «взять»?

88-90% всего трудоспособного сельского населения были загнаны в коллективных хозяйствах, и появляется новый социальный тип — колхозник. Это они вместо «Хто межу ламає, той віку не доживає» («Кто межу ломает, то долго не живет» — русск. — А) ввели поговорку «Щоб межі не знать, треба в колгосп вступать» («Чтоб межи не знать, надо в колхоз вступать» — русск. — А).

За 3-4 года формируется новая социальная иерархия на селе — председатель коллективного хозяйства, его заместители, руководители среднего звена... Вместо объединенного авторитета общины появился должностной авторитет отдельных лиц.

Благодаря коллективизации к общественной активности были привлечены женщины. Ранее женщина занималась исключительно домашним хозяйством и воспитанием детей. На новосозданный праздник 8 марта женщинам дарили какие-то подарки. Мужчины выступали категорически против, на собрании говорили: «Женщины, не идите в колхоз, потому что вас заставят сдавать по 2-3 пуда хлеба. Это неправильно, когда женщина работает на работе. Женщина должна ухаживать за детьми, там ее работа». А после 1933 года женщины уже активно участвуют в жизни колхоза и государства.

Разрушались семейные связи между поколениями. В 30-х годах были созданы ясли, чтобы за детьми уже не ухаживали дома. В 1932 году, когда не было чем подкармливать этих детей, ясли закрыли. А поскольку женщины и дальше работали в колхозах, то старики и дети, которые оставались, более прочих страдали от голода. Обычай ухаживать за ними исчез — ибо активные люди или бежали в поисках заработка, или работали в колхозе.

Разрушалась даже супружеская жизнь — за невыполнение хлебозаготовок людей иногда заставляли расставаться. Было и такое наказание...

Рождение, свадьба и похороны — три важнейших составляющих крестьянской жизни. То, что называется обрядность. Все изменилось радикально. Крещение запрещалось. Люди шли многие километры, искали хоть какого-нибудь священника, тот переодевался в простого человека, ночью приходил, закрывались окна, и таким образом ребенка крестили. При этом женщины часто уничтожали метрики — свидетельство о рождении, в котором была запись о крещении. Потому что их выгонят из колхоза, и они обрекут себя на голодную смерть. Это тоже формировало то «подпольное», пугливое состояние душ, которое до сих пор можно почувствовать в деревне.

До Голодомора свадьбы в селе гуляли семь дней. С кучей ритуалов и «коленцев». После Голодомора многие обряды исчезли. Исчезло также приданое — имущество, которое девушка готовила себе к свадьбе. Потому что его или не было, или матери отказывались давать имущество девушке, которая выходила замуж по новым советским традициям. «Выходила замуж я без иконы, без попа. Говорила мама мне, ничего не дам тебе».

Если ребенка еще пытались как-то окрестить, то венчания уже не так придерживались. Появился такой новый тип бракосочетания как «сходиться» — уже не говорили «женился» или «взял ее», а «сошлись». Что-то вроде гражданского брака.

Новую традицию свадебных гуляний внедряло новорожденное сельское руководство, которое просто «гуляло», без обрядов — музыка, танцы, водка, и все. Это очень четко в деревне можно было в то время увидеть. И гуляли не неделю, а день-два. Ведь государственное — не свое, ждать не будет.

К смерти в селе относились с пониманием — есть поговорка «Якби не вмирали, то небо б підпирали» («Если бы не умирали, то небо бы подпирали» — русск. — А). Но всегда было уважение к покойнику. Его омывали, отпевали, читали над ним молитвы.

И когда пришел голод, когда не было гробов, то хоронили в сундуках, в каких-то ящиках. Священник и тут запрещался. Были такие случаи, что учительницу похоронили по православным традициям (она так просила), а уволили и директора школы, и всех учителей. И именно после 1933 года на похоронах появляется духовая музыка — оркестр как заменитель священника.

Со смертью было связано и выживание — за сбор трупов (довольно массовая тогда работа) платили какую норму — 300-500 граммов хлеба за, скажем, 12 мертвецов. По той же причине забирали часто еще и живых, чтобы дотянуть до нормы. Это делали те же крестьяне, и трудно их осуждать. Потому что ему за этот хлеб надо было самому выжить или прокормить свою семью. Я сейчас на все это смотрю по-другому, чем семь лет назад, когда только начала исследоватьние.

Были, конечно, жестокие люди. В моем селе был такой Иван одноногий, люди даже фамилии не говорят, вытеснили из памяти. То он этим крюком, которым мертвецов таскали, цеплял их за подбородок, издевался над телами — и дети малые не могли понять, что же происходит. Почему раньше к покойникам относились с уважением, пели им песни и устилали зеленью дорогу, а теперь таскают крюком и бросают безразлично в кучу других тел. Этим детям было по 8-9 лет, представляете, каким это было шоком для них и как они дальше относились к мертвым?

Все традиционные праздники власть считала предрассудками, пережитками прошлого, и заменяла их своими, советскими. В июне 1928 года ЦК КПУ принимает постановление о религиозном движении и антирелигиозной пропаганде. А в мае того же года было принято решение о съезде безбожников и создание Союза воинствующих безбожников.

Вместо свободы вероисповедания Конституция СССР провозгласила «свободу религиозного поклонения и антирелигиозной пропаганды». Такой была поправка к статье 19, внесенной 22 мая 1929 года. Постановлением от 8 апреля 1929 года запрещалось организовывать встречи для детей, молодежи, женщин с целью изучения Библии, и церковная деятельность сводилась исключительно к богослужению.

На церковь как на государственное сооружение накладывался налог. Люди сначала всем селом собирались, один налог выплатили, второй, третий. Когда не могли выплатить налоги, церкви деревянные разбирались, а каменные использовались как зернохранилища. Собирали также подписи людей, будто это люди сами обращаются к власти: «Хотим закрыть бывшие очаги дурмана».

Я находила документы в архивах, когда в селе 117 человек — и 147 подписей о закрытии церкви. И потом уже к той же власти приходит вновь документ с подписью людей — мы просим открыть церковь снова...

Церковный досуг заменил альтернативный — клубы или избы-читальни, причем в тех же церквях. Партийцы сгоняли девушек в церковь-клуб и заставляли там танцевать. Это был такой переворот в сознании — плясать в церкви! — что люди становились подавленными, безразличными. В них зарождался страх, передаваемый последующим поколениям. Я думаю, что и нам этот страх перед властью передался.

Выписка из протокола номер 48-411, заседание секретариата Всеукраинского центрального исполнительного комитета от 11 марта 1930 года:

1) Обеспечить немедленное использование всех закрытых молитвенных домов культурно-образовательных потребностей, чтобы быстрее бывшие очаги дурмана превратить в дома пролетариата, культуры и развлечения.

2) Недостроенные молитвенные дома и закрытые приспособить для различных общественных нужд. Если они не подлежали никаким потребностям, немедленно разобрать.

3) Предложить в плане развертывания сети культурно-образовательных учреждений, школ, сельстроев, клубов полное использование молитвенных домов, закрытых и подлежащих к закрытию.

4) Закрытие молитвенных домов проводить исключительно по постановлениям трудящихся.

В школах во время христианских праздников проводились антирелигиозные массовые мероприятия — были, например «антипасхальная кампания» и «антирождественская кампания». 1 и 2 мая отмечались за счет Дня вознесения (его сделали рабочим днем), чтобы спутать праздники. Выходным вместо воскресенья объявили четверг, но это так и не прижилось.

Популярный еще и поныне «​​праздник урожая» — обжинки — появился при советской власти как «подлинно народный». Планы проведения этого праздника разрабатывались по специальным инструкциям, главной идеей которых была «организация энтузиазма и энергии масс на осуществление очередных задач социалистической реконструкции сельского хозяйства».

8 марта и маевки, введенные тогда же, и теперь празднуются в некоторых селах. Уже без митингов перед сельсоветом и рассказов о то, что мы достигли того-то, доярка надоела столько-то... Просто идут на природу и употребляют алкоголь.

Массовое употребление и производство самогона — тоже «дар» Голодомора. До 1930-х алкоголь употребляли только на праздники. На свадьбах была рюмка и бутыль с водкой. И если эта рюмка по кругу обойдет трижды, то это и называлось «выпить». А активисты раскулачат человека, заберут еду, имущество, а вечером этот подвиг праздновали с пьянкой. Новый стандарт праздничного застолья формировали, так сказать.

Детей также заставляли в школе в воскресенье работать, а на праздники Пасхи привлекали к сельскохозяйственным работам. Были земельные наделы в школах, и на эти праздники обязательно выходили «на работу». Проводились различные представления, декламации, в которых антирелигиозная пропаганда в целом сводилась к грубому бранному высмеиванию Бога. Также выступали милиционеры: «Говорите родителям, чтобы они не праздновали Рождество, так как увеличивается количество пьяниц в это время происходят погромы, это плохо».

После 1930-х в селах прекратили ткать полотно. Многие мастера умерли, а взамен появились магазины. И ткань выдавалась тем, кто работал в колхозе. Если не хватало трудодней, выдавали меньше — хотя этого и не хватало, скажем, даже на юбку. И тогда же началась коррупция в торговле — потому что продавцы часто выдавали полотно в первую очередь своим родственникам и руководителям села

Ткань и была-то не очень качественной, в отличие от «своей». Кожаное сырье тоже — так что в 1930-е годы нам «подарили» еще и кирзовые сапоги.

Одежда вообще изменилась — популярное на селе галифе появились позже, а тогда одежда просто стала значительно хуже. Потому что те, кто раскулачивал, забирали одежду. Забирали кожухи, вышитые полотенца, наволочки, одеяла — все, что качественное и новое.

В колхозе или сельсовете проводили аукционы или торги того, что там было. И часто матери своим детям приказывали: «Ты не вздумай покупать то, потому что на том человеческое горе». Иногда люди собирались, кто имел деньги, чтобы что-то выкупить и вернуть.

А часто это было просто растянуто сельским руководством себе домой — одежда, имущество.Тот инвентарь, который не забирали, часто ломали, чтобы люди не могли себе какую-нибудь грядку сделать. Люди собирали остатки имущества и ехали его куда-то менять. Но если они и смогли пробраться через заслоны, смогли добраться до железнодорожной станции, попасть в город, а также обменять что-то, то еще не факт, что они вернутся живы-здоровы. И даже тогда к ним снова придут, раскулачит и все заберут.

Отношение к имуществу резко изменилось, стало равнодушным — я еще помню по селам 1980-х такие дома, где кровать железная, стол, занавески, и больше нет ничего. Люди утром в колхозе, вечером пришли и переночевали. Не надо накапливать, собирать, лучше жить. Вся жизнь проходила в колхозе.

Изменилась культура еды. Семья всегда собиралась вместе, потому что это был ритуал — отец во главе, все по очереди. Во время Голодомора кто когда успел, тогда и поел. К тому же изменился количественный и качественный состав пищи, изменились и сами блюда.

Соответственно изменилось и отношение к отцу, который уже не мог обеспечить семью продуктами. он уже не отвечал за детей ни юридически, ни материально, не мог их наделить ни наследством, ни приданым, ни землей. Зато появилась юридическая ответственность детей за родителей. «Кулацкие дети» подлежали выселению, а если им и удавалось остаться в селе, то они не могли занимать руководящие должности.

Каннибализм, о котором так часто говорят, на самом деле не был массово распространен. В архивах я обнаружила, что по факту каннибализма тогда по всей УССР было зарегистрировано 2000 уголовных дел. Это не было распространенным явлением, и происходило только на почве полного разрушения психики.

О людоедство много говорили, потому что это даже в те годы воспринималось с шоком. И если такой факт действительно случался в каком-то селе, об этом знали на десятки километров окрест, в третьем-пятом селе. Все об этом говорили, добавлялись детали, менялись фамилии, уже говорили о каких-то соседях, знакомых знакомых.

Зато распространенным явлением стали самоубийства. Были такие случаи, что женщины часто зажигали в печи огонь, создавали угарный газ, закрывали окна и двери, и вся семья с детьми так сводила счеты с жизнью.

Массово распространились убийства. Преимущественно со стороны активистов, которые верили в свое всевластие и чинили самосуды. Вот объездчик на поле увидел женщину, поднявшую колоски, и он ее избил нагайкой с металлическими кончиками. Да так, что либо он ее убьет в поле, или она придет домой, где от ран и может умереть.

Нечасто, но были и случаи мести активистам. Но за такие самосуды сразу же наказывали — это же руку на представителя власти кто-то поднять осмелился! Вообще же сопротивление было до 1933 года. В 1930-х годах было более 400 крестьянских восстаний на Южной Украине. Собирались мужчины, женщины, с вилами, лопатами, сопротивлялись, разбирали назад из колхозов скот. А потом ходили активисты и снова его забирали. А когда уже не было сил, не было что есть, когда посадили самых активных...

В тему: Историк Людмила Гриневич: «Еще в 1930-м против власти восстал 1 миллион украинцев»

Со временем сопротивление становится пассивным — люди, например, закапывали зерно, смешивали с землей, хоронили где-нибудь в соломе. Просто молчали, ничего не говорили. Но и пассивное сопротивление вызывало очень сильный страх. И если люди имели где-то зерно, боясь того, что кто-то увидит и на них донесет, они его так и не откапывали, и умирали от голода.

Страх — это самое большее, что мы сейчас имеем следствием Голодомора. Люди стали закрытыми и неприветливыми. Поезжайте в Сумскую, в Черниговскую область, пройдитесь там глухими селами и попробуйте заговорить с местными.

Конечно, тогда же была и солидарность, и взаимопомощь. У кого был лишний кусок хлеба или стакан молока, тот спасал соседей или знакомых, подкармливал их детей. Я лично опрашивала свидетелей, они говорят, что до сих пор помнят, как ту бабку звали, дай Бог ей здоровья, она нас спасла тем хлебом.

Массовым явлением стали доносы. До этого местные проблемы пытались решить в селе, а не впутывать в это власти. Роберт Конквест относил этот феномен к психическим симптомам, возникшим в результате голода. Люди боялись друг друга и не доверяли даже соседям. Ночью, когда мололи какие-то остатки, ставили на стражу ребенка — чтобы никто не увидел. О какой солидарности общины здесь может идти речь?

Из-за страха и неуверенности часто доносили первыми на соседа, потому что думали, что он донесет. И доносы поощрались. Была премия — 10-15% от найденного. Для отдельных людей донос был способом выжить — вот у них ничего нет, и они знают, что у тебя есть, то как не донести... Часто так сводили личные счеты. После Голодомора донос стал не позорным явлением, а проявлением общественного сознания.

Кстати, милиционер за каждое доведенное до суда дело получал 75 рублей доплаты к зарплате. 17 февраля 1933 года этот опыт был распространен на всю республику в форме специальной правительственного учреждения.

В результате Голодомора люди начали создавать запасы. Моя бабушка постоянно сохраняла спички, сухари и соль — «а вдруг что?..». В села не пропускали товары, часто упоминается об отсутствии соли, которой не было вообще, варили старую кожу...«

—

Олеся Стасюк, кандидат исторических наук. Тема диссертации: «Деформация традиционной культуры украинцев в конце 20-х — начале 30-х годов ХХ века» Записал Павел Солодько, опубликовано в издании  Історична правда

Перевод: Аргумент

В тему:

• Как коммунисты уничтожали «кулаков»
• СССР: убивали за три колоска
• Голодомор: как убивали украинцев
• Как Голодомор изменил украинцев: кражу перестали воспринимать как грех
• Убийственная линия ВКП(б) — КП(б)У
• Крестьянская война Украины с большевиками: Павлоградское восстание
• Голодомор и война крестьянства против власти в Украине в 1930-1932 годах
• Голодомор языком фотодокументов
• Распятые на «черных досках»: как коммунисты организовывали голодную блокаду сел
• «Торгсин»: украинские крестьяне за собственную жизнь платили золотом
• 1937-й. Кампания по раскулачиванию: так добивали украинское крестьянство
• Советский миф о «сталинской индустриализации»
• Побег от голода. Как советские крестьяне спасались от Голодомора бегством за границу
• Рафаэль Лемкин: Советский геноцид в Украине
• «Украинская земля насквозь пропитана кровью». Украина и ее место в Европе глазами британца
• Коммунисты еще ни за что не ответили
• Голодомор на Украине: что боится признать руководство России