Георгий Нарбут: «Я Московщину не люблю»

Версия для печати

«Хотели добыть серых волов, чтобы везли, по старому украинскому обычаю, его гроб, — но не нашли».

Георгия Нарбута хоронили в козацком жупане с серебряной пуговицей...

— Я Московщину не люблю. Люблю Украину, и ей отдам все силы, — говорит художник Георгий Нарбут архивисту Якову Ждановичу в конце 1917-го.

Уроженец хутора Нарбутовка под Глуховом — нынешняя Сумщина — он 10 лет прожил в Петербурге. Стал одним из самых популярных оформителей книг и журналов. Издательства соревнуются за право сотрудничать с ним. Но после Февральской революции решает перебраться на родину. Власть в Киеве принадлежит Центральной Раде, создают Украинскую академию искусств. Нарбуту предлагают стать ее профессором — самым молодым из восьми.

Академию открывают 5 декабря 1917-го. Накануне в Педагогическом музее, где заседал Совет, проходит выставка ее преподавателей. Нарбут представляет 11 своих произведений. В частности, семь рисунков из серии «Украинская азбука» и свой ​​силуэтный портрет. Среди украинских художников, которые до этого мало знали Нарбута, работы произвели фурор. Не менее яркое впечатление производит и автор. «Нас всех этот веселый, полный человек с живыми проницательными глазами, в одежде „земгусара“ сразу покорил привлекательностью», — вспоминает его коллега-профессор Василий Кричевский.

Георгий Нарбут родился 9 марта 1886 года. Его предком был родовитый казак Моисей Нарбут. В конце XVII века он имел мельницу неподалеку от Глухова — теперь Сумская область — вокруг которого впоследствии и образовался семейный хутор Нарбутовка.

После отмены Гетманщины Нарбуты стали помещиками. Родители Георгия имели девять детей. «С малых лет, сколько себя помню, меня тянуло к рисованию, — вспоминал он. — Из-за отсутствия красок, которых я не видел, пока не попал в гимназию, и карандаша, я использовал цветную бумагу: вырезал ножницами и клеил ее тестом». По окончании Глуховской гимназии вместе с братом Владимиром — тот позже станет русскоязычным поэтом — поступил в Петербургский университет.

Изучал восточные языки, затем перевелся на филологический факультет. Частным образом учился у художников Ивана Билибина и Мстислава Добужинского. В 1909-м совершенствовал мастерство у венгерского живописца Шимона Голлоши в Мюнхене. «Нарбут садился за рисунок утром, работал весь день, всю ночь, не ложась спать, а только выкуривая горы сигарет, работал еще утром и до обеда сдавал рисунок, — пишет художник Дмитрий Матрохин.

— Выносливость, усидчивость и упрямство его были чрезвычайные. Такая невероятная работоспособность, не русская какая-то, быстро сделала его мастером, выдающимся исполнителем и изобразителеем шрифтов, виньеток, оберток и чудесных своей изобретательностью, остроумием и едва заметной улыбкой иллюстраций к детским книгам. Овладев техникой, Нарбут с необычайной легкостью и скоростью рисовал черные бесконечные комбинации штрихов и пятен из неисчерпаемой сокровищницы воображения и памяти».

С женой Верой Кирьяковой и двумя детьми — 3-летней Мариной и 12-месячным Даниилом — сначала живут у друзей на Владимирской. В Киеве еще ​​продолжаются столкновения — за город сражаются войска Центральной Рады, большевиков и Временного правительства. Гремят взрывы, часто отключают электроэнергию. Не хватает самого необходимого — в дороге потерялась часть багажа семьи. Нарбут работает целыми днями, часто ночует в типографии — ходить по улицам вечером опасно.

В тему: Эпоха расстрелянных надежд. Трагедия большевистского вторжения глазами Николая Галагана

«Перед Нарбутом стояла задача огромного масштаба. Когда-то графика, искусство, книгопечатание в Украине процветали. Позже из-за обескровливания и нивелирования украинской культуры российским правительством искусство книгопечатания пришло упадок и лишилось своих национальных черт, традиция прервалась.

Издательства, которые печатали книги на украинском языке, выпускали нечто страшное на такой бумаге и с такими рисунками, которые были больше рассадниками мещанского безвкусия, и скорее компрометировали украинскую культуру, чем агитировали за нее.

Таким образом задачей новой графической школы было не ограничиться рисованием отдельных картинок к тексту, а возрождение искусства книги в целом, поднять умение самых печатников, создать не только художественную, но и национально-украинскую книгу, выработать свой, новый шрифт, перевоспитать в художественном смысле и все общество», - пишет искусствовед Федор Эрнст во вступительной статье к каталогу посмертной выставки произведений Георгия Нарбута в 1926 году.

«Жизнь в Киеве в то время было ужасной во всех отношениях, — пишет в воспоминаниях жена Нарбута. — Город имел жалкий вид и был настоящей провинцией. Улицы не убирали и во многих местах они заросли травой, во дворах — сплошное болото и мусор. Движение на улицах быстро прекращалось, окна домов закрывали шторами, от чего плохо освещенные улицы казались еще темнее и безлюднее».

Через полтора месяца семья арендует квартиру на втором этаже деревянного домика в Георгиевском переулке — возле Софии Киевской. Чтобы из окон лучше было видно собор, Нарбут просит срубить сухое дерево в саду. Весной к ним подселяется его приятель — историк Вадим Модзалевский, который переехал из Чернигова, получив должность в Главном управлении искусства при Министерстве образования УНР. Вместе с Модзалевским — жена Наталья, родная сестра его первой супруги Александры, с которой он расстался в январе 1907-го.

«Они были очень нужны друг другу, — описывает приятелей историк Александр Оглоблин. — Бурный, неудержимый, вечно ищущий дух Нарбута искал тихой и преданной, глубокой и умной дружбы. Он ставил большие требования к ней. И вряд ли во всем обычном окружении Нарбута нашелся бы другой человек, который больше, или даже так же, отвечал этим требованиям, чем Вадим Модзалевский».

И Нарбут, и Модзалевский — ярые поклонники украинской старины. Регулярно ездят на Подол — скупают на рынке раритетные вещи. Нарбут шутит, что даже вино пить не может, если оно не налито в расписанную цветами бутылку. «Квартира постепенно начала приобретать черты музея. Здесь у Григория Ивановича все отражало тот высокий артистический вкус, которым так щедро одарила его природа», — вспоминает член Академии художеств, художник Николай Бурачек.

«Со светло-синих стен мастерской Нарбута и серых с черным столового покоя смотрят десятки старинных портретов из собрания Модзалевского и странный nature morte с полочкой книг, народные ковры, рисунки Нарбута, миниатюры, и у стены — редкая гарнитура из карельской березы с колоссальной длины диваном, — описывает помещение Федор Эрнст. — На столе — из художественного стекла мишки, бочонки, штофы, кружки, старая межигорская посуда, „миклашон“ — ни одной новой посудины».

Здесь часто бывают историки, искусствоведы, издатели, литераторы. Нарбут встречает гостей в необычном наряде: то в темно-синем казацком кафтане с серебряными пуговицами, то в персидском халате и феске, то в широкой блузе с множеством складок и желтых сапогах. Развлекает смешными и мистическими историями. Вот однажды рассказывает, что якобы видел чертей — воочию, в поле.

Георгий Нарбут. Заставка к журналу «Мистецтво», 1919 год. Тушь, гуашь. Национальный художественный музей Украины

— Такие, как маленькие дети, а не то — как крупные птицы. Только мы подъехали к плотине, а они один за другим с корней в воду и попрыгали. Я сам видел!

— А много перед тем было выпито? — допытываются гости.

— Ну, выпито было немало! Но где же ночью в поле возьмутся маленькие дети?..

Академия не имеет постоянного помещения — арендует то один, то другой дом. Нарбут же со своими учениками занимается преимущественно дома. «Если работы удовлетворяли профессора, он добродушно мурлыкал, улыбался, шутил, — пишет Бурачек.

— Но когда „произведения“ были сделаны плохо, „не для себя“, а „для профессора“, Георгий Иванович краснел, фыркал, как кот, и будто под влиянием личной обиды, начинал кричать. И сидят после корректуры ученики потупившись, окутаны печальным настроением. А еще хуже бывало, когда Георгий Иванович посмотрит на „произведение“, покраснеет, заложит руки за пояс и выйдет молча за дверь, а то еще и хлопнет дверью».

Зимой дети заболели коклюшем. Врачи советуют им чаще бывать на свежем воздухе. Нарбут отвозит семью под Киев — на дачу своего приятеля, искусствоведа Николая Биляшивского. Сам возвращается к работе. Не ходит к семье несколько месяцев, на письма не отвечает. Вера не выдерживает и едет домой. «Я совсем не узнала своей квартиры, — пишет.

— Модзалевские перевезли из Чернигова все свои вещи. Без моего ведома, но, очевидно, с согласия Георгия Ивановича, по-своему меблировали всю нашу квартиру, ликвидировали мою и детей комнату. Все говорило без слов, что полновластной хозяйкой стала Модзалевская Наталья Лаврентьевна».

Ссора. Вера оставляет квартиру навсегда. Разрыв и официальный развод. В январе 1919-го узнает, что Нарбут женился на Натальей Модзалевской. До последних своих дней он живет в одной квартире с новой женой и ее бывшим мужем.

После короткой власти Директории УНР Киев вдруг оккупируют большевики. Вскоре их меняют деникинцы. У академии — а Нарбута уже выбрали ее ректором — отбирают статус государственной, финансирование и даже слово «украинская» из названия. За спасением Григорий Иванович обращается в Днепросоюз — объединение украинских кооперативных организаций. На пожертвованные средства покупает две квартиры в доме в Георгиевском переулке. Сюда переезжают библиотека, мастерские, музей и канцелярия академии. В своей гостиной обустраивает мастерскую графики, в другой — комнату для совета профессоров и приемную ректора.

В проекте марки времен Гетманщины Павла Скоропадского Георгий Нарбут использовал символ Войска Запорожского — казака с мушкетом. Национальный художественный музей Украины

«Это был настоящий курятник, на чердаке которого потолок устилали фанерой, чтобы во время дождя не так хлестала вода, — пишет Федор Эрнст. — Мастерские отделялась от прохода большими полотнами — произведениями профессоров. Над высокими дверями, которые при открытиигромко скрипели, повисла желтая с черным вывеска со знакомыми формами нарбутовского шрифта — «Українська Академія Мистецтв».

Художник Михаил Бойчук в июне 1919-го устраивает прием у себя на Татарке. «На столе террасы расставлены блюда — галушки с творогом, пшеничная каша с картофелем и салом, вареники — вареникам несть числа, и все с крупными розовыми вишнями, и сметаны кувшины, — вспоминает тот день художник Георгий Лукомский. — Весело было. Радовались всему. Забыли о печали, заботах. Темнело.

Неспокойно было на улицах ночью: недавно забили Мурашко. Все поспешили домой. Напиться воды захотели. Не все. Только Нарбут и еще один художник. Яд пили: холодная вода из колодца была полна бацилл тифа. Вскоре оба заболели. Одинаково. И долго Нарбут мучился в тифу». Федор Эрнст подает другую версию этого момента: «В перерыве между двумя блюдами Нарбут выпил сырой воды из ванны — где запасливые киевляне держали в то время воду на случай, если ее не станет в водопроводе. В результате — брюшной тиф».

Болезнь дает осложнение — возвратный тиф. За ним — воспаление печени и желтуха. Не хватает денег — заказов почти нет. Вместе с Модзалевским должны распродавать предметы, которые еще ​​год назад скупали. Но спрос на них невелик — безденежье повсюду.

В декабре 1919-го Киев в третий раз займут большевики. Нарбут выпрашивает для академии большой дом на углу Крещатика и Думской площади — нынешний Майдан Независимости. От должности ректора отказывается. Передвигаться ему становится все труднее. Крепит к своей кровати доску и рисует полулежа. Когда в доме в Георгиевском переулке устраивают выставку профессоров и учеников УАМ, экспонирует одну из последних своих работ — рисунок «Фортуна». Однако не решается появиться на открытии — слишком плохо выглядит и чувствует себя.

27 марта 1920-го проходит последняя вечеринка в жилище Нарбута. «Бдініє бенкетноє всенощноє одправуючи рач, пане добродію, вдома добре виспатися: куняти-бо й позіхати незвиклою єсть річчю в товаристві персон зацних. Утікання ж до схід сонця з бесіди товариської господарі превратно витлумачити можуть: якоби шлунку хворобу якую од страв бенкетних зазнаную», — говорится в приглашении на вечеринку, которое Нарбут с Модзалевским составили на языке, стилизованном под книжный времен Гетманщины.

Собирается около 30 человек. Пьют «спотыкач грабуздовський», «водку никовськую», «солодуху ректорскую» — из коллекционных бутылок хозяина. «Нарбут сидел в торжественном кафтане на широченном диване из карельской березы и весь сиял, весь дрожал от счастья, — вспоминает тот вечер Федор Эрнст. Ставили пародию на постановку Малого театра, при чем актеры ломали руки и завывали загробными голосами. Меня Нарбут заставил одеться в женское платье и танцевать какой-то дикий вальса. В 3 часа Нарбута положили спать, но гости не разошлись до утра».

Процессия с гробом художника Георгия Нарбута проходит мимо Думской площади — нынешний Майдан Независимости, 25 мая 1920 года. Национальный художественный музей Украины

Его здоровье продолжает ухудшаться. Хирург вырезает камни из желчного пузыря.

— Печень ни к чему — хоть выбрось, — говорит, когда все закончилось.

Под Киевом в это время идут бои: армия УНР наступает на большевиков.

Последний разговор с Нарбутом его ученик из академии Роберт Лисовский опишет через 10 лет в «Воспоминаниях»: «Доносилась сильная орудийная стрельба, наступали наши, а мы здесь сидели втроем с его закадычным приятелем Модзалевским. Нарбут будто ожил и с полной радостной надеждой прислушивался к выстрелам и говорил, что никак не может дождаться наших».

7 мая украинские войска войдут в Киев. А 23-го 34-летний Георгий Нарбут

умирает. «Чудесный весенний день, солнце заливает улицы, зеленые сады и широкие площади приветливого Киева, — описывает его похороны Федор Эрнст. — Отправился траурный ход. Хотели добыть серых волов, чтобы везли, по старому украинскому обычаю, его гроб — но не нашли. Пришлось нанять ломового извозчика, укрыли телегу старыми украинскими коврами, покрыли гроб красной китайкой. Впереди шел военный оркестр, студентки академии в светлых нарядах несли цветы. Вся художественная семья Киева — за гробом. На зеленой Байковой горе лежит его тело. Похоронен Нарбут в своем кафтане».

38-летний Вадим Модзалевский пережил товарища менее чем на три месяца — слег от дизентерии. Его похоронили на Байковом кладбище рядом с Нарбутом.

Сын стал театральным художником, а дочь — танцовщицей

Первая жена Георгия Нарбута — Вера Кирьякова — была членом Комиссии по подготовке посмертной выставки его произведений во Всеукраинском историческом музее им. Тараса Шевченко в 1926 году. Вскоре вышла замуж за Бронислава Линкевича — бывшего секретаря председателя Директории УНР Владимира Винниченко. Вместе с ним переехала жить в Россию. Там в 1962 году написала воспоминания о Георгии Нарбуте. Умерла в 1981-м в Черкассах — там жил сын Даниил.

Он стал театральным художником. Во время Большого террора Даниил Нарбут получил три года исправительно-трудовых лагерей за «антисоветскую деятельность». Участвовал в финско-советской войне 1939 года, в обороне Киева 1941-го. При независимости получил звание народного художника Украины и Шевченковскую премию. Умер в 1998 году.

Дочь Марина сделала карьеру танцовщицы и хореографа. Работала в театрах Киева, Нижнего Новгорода, Берлина. В 1949-м переехала в Австралию, преподавала в высших художественных заведениях. Соучредитель Балетной компании Западной Австралии. Умерла четыре года назад.

Дальнейшая судьба Натальи Модзалевской неизвестна.

Нарбут разработал проект кресла для государственногo сената

«Государственные знаки в исполнении Нарбута — это наше наглядное свидетельство государственной спелости, наша гордость и слава, — пишет искусствовед Владимир Сочинский. — В денежных знаках и марках Нарбут, кроме большой финезии исполнения, графического совершенства и оригинальности содержания достиг большого творческого синтеза украинского национального стиля, и собственно этим они для нас очень ценны».

Национальный художественный музей Украины

В декабре 1917-го вводят в обращение первый денежный знак УНР — купюру номиналом 100 рублей. Ее разрабатывает Георгий Нарбут. Изображает здесь трезубец — родовой знак князя Владимира Великого, — и самострел — старый герб Киева. Орнаменты — в стиле украинского барокко.

Нарбут создал 13 украинских банкнот из 24, выпущенных в 1917-1920 годах — при Центральной Раде, Гетманщине и Директории. Разрабатывает и первые украинские почтовые марки, номиналами в 30, 40 и 50 шагов. Первая — в ​​синих тонах. В восьмиугольнике, на сетчатом фоне — профиль женской головки в венке из колосьев пшеницы — «украинизированная античность». В 1920-х французский журнал l’Amour de l’Art рекомендует брать за образец марки Нарбута при изготовлении государственных символов.

В апреле 1918-го к власти приходит гетман Павел Скоропадский. Нарбут рисует эскизы новых денег. Разрабатывает проекты формы для гетманского двора, правительственных учреждений и армии. И даже кресла для государственного сената (на рисунке). В грамотах и приглашениях, дипломах профессоров УАМ использует им самим разработанный шрифт, навеянный письмом Пересопницкого Евангелия XVI в.

Нарбут проектирует герб Украинской Державы. Считает, что главным его элементом должен быть символ Войска Запорожского — казак с мушкетом, а трезубец следует разместить сверху, над щитом. Входит в комиссию по разработке украинских орденов. Настаивает, чтобы в их оформлении использовали трезубец на фоне сине-желтой ленты. Когда председатель комиссии Георгий Гончаренко выступает против и советует ориентироваться на российские императорские награды, называет того «кацапом».

—

Марта Гавришко, кандидат исторических наук; иллюстрации: Национальный художественный музей Украины; опубликовано в журнале  КРАЇНА

Перевод: Аргумент

Еще в разделе КУЛЬТУРА читайте:

• В Мужене у Винниченко
• Оксана Забужко: Я не надеялась, что в моей стране окажется столько праведников
• Документальные фильмы, посвященные Украине во Второй мировой войне. Перечень
• Фильм «Поводырь»: боровшийся в темноте
• «Всю страну следовало посадить за учебник истории, чтобы народ мог понять своё место»