Северный Кавказ: будущий фронт

Версия для печати

Сложное сегодня и малопредсказуемое завтра незаконченной Кавказской войны: демография, религия, политический рынок.

4 августа 2018 года на похороны чеченца Юсупа Темерханова, умершего в больнице омской исправительной колонии, собрались десятки тысяч человек, и тысячи отсылали соболезнования семье через WhatsApp. Темерханов отбывал пятнадцатилетний срок по обвинению в убийстве бывшего полковника Юрия Буданова, застреленного в Москве 10 июня 2011 года. В 2003 году полковник был осужден на 10 лет за похищение и убийство во время второй чеченской войны чеченки Эльзы Кунгаевой,  в 2009 вышел на свободу по УДО.

Рамзан Кадыров, тоже пришедший на соболезнование, говорил, что вина Юсупа Темерханова не доказана и он осужден несправедливо. Но люди собрались отдать дань памяти тому, кто стал олицетворением возмездия за изнасилование и убийство юной чеченки российским военным преступником. Для одной части страны герои – генерал Алексей Ермолов и полковник Юрий Буданов, а для другой – Имам Шамиль и Юсуп Темерханов. Ни за 200 лет истории покорения Кавказа, ни за 25 лет постсоветской российской истории этот фронтир не стерт.

В тему: Вечная Кавказская война России

Два века сосуществования

Административно Северный Кавказ (Северо-Кавказский Федеральный округ) – это шесть национальных республик и Ставропольский край в составе Российской Федерации с общим населением почти 10 миллионов человек, представленные несколькими десятками этнических групп. Самые многочисленные, согласно переписи 2010 года, – чеченцы (1 335 857), аварцы (865 348), черкесы (кабардинцы и черкесы – 564 226) даргинцы (541 552), осетины (481 492), кумыки (466 769), ингуши (418 996), лезгины (396 408). Моноэтничными субъектами федерации можно назвать только две республики – Чечню (93,5% чеченцев) и Ингушетию (94,1%). Самый мозаичный регион – Дагестан, в котором проживают представители более тридцати народов и этнических групп.  

Если исходить из состава населения, на Северном Кавказе проживает четверть российских мусульман, особенно большую долю исламское население составляет в восточной части региона – в республиках Дагестан (96%), Чечня (97%) и Ингушетия (99%). В западной части Северного Кавказа за счет сохранения большого процента русских, присутствия осетин, значительная часть которых исповедует христианство, армян и греков доля  мусульман ниже (Кабардино-Балкария – 71,5%, Карачаево-Черкесия – 64%, Северная Осетия – 15%, Ставропольский край – 4,5%), а среди них, в свою очередь, ниже процент тех, кого можно отнести к числу практикующих мусульман.

Говоря про Северный Кавказ, часто имеют в виду еще Краснодарский край и Адыгею, которые административно в СКФО не входят и были в XIX-XX веках (как и Ставропольский край) почти полностью колонизированы переселенцами из других губерний Российской Империи, а потом – Советского Союза. Из коренных северокавказских этнических групп в этих субъектах Российской Федерации сохранились только черкесы (которые административно разделены на адыгейцев, черкесов, кабардинцев и шапсугов), абазины и ногайцы.

Поглощение российским государством Северного Кавказа длится уже больше 200 лет, начавшись с Кавказской войны XIX века (1817-1864 гг.). За это время была практически уничтожена адыгская (черкесская) военная аристократия, сотни тысяч черкесов депортированы в Османскую Империю.

В Чечне и Дагестане сопротивление российскому завоеванию организовали мюриды исламского религиозного ордена – накшбандийского тариката, шейхом которого и духовным наставником знаменитого Имама Шамиля был не менее знаменитый и уважаемый Магомед Ярагский. После окончания Кавказской войны Россия подавила несколько кровопролитных восстаний.

Сдача в плен Имама Шамиля. Источник: Wiki Commons

После гражданской войны (1917-1923), в которой кавказцы участвовали как на стороне белых, так и на стороне красных, началось поголовное уничтожение национальной интеллигенции, исламского духовенства и зажиточных семей в ходе репрессий и коллективизации 1920-1930 гг. Эти действия советской власти сопровождались сначала организованными восстаниями, затем разрозненными выступлениями небольших партизанских групп, продолжавших сопротивление до Второй мировой войны и постепенно перешедших к простым грабежам местного населения и государственных учреждений.

Вторая мировая война унесла жизни половины мужского населения некоторых горных аулов, почти поголовно призванного на фронт. В 1944 году чеченцев, ингушей, балкарцев и карачаевцев, в основном женщин, детей и стариков, депортировали в Среднюю Азию, откуда они смогли вернуться только в 1957 году. Во второй половине 1940-х и 1950-х годов преимущественно женщины восстанавливали жизнь сельских общин почти с нуля. После предварительного уничтожения военной, интеллектуальной, экономической элиты и духовенства индустриализация сельского хозяйства и десант русских учителей в сельские школы должны были превратить наконец аулы в советские колхозы, а их жителей – в обыкновенных советских колхозников.

Казалось, за два советских послевоенных поколения, к 1950-1960 годам это удалось. Но в конце 1980-х активизировались национальные движения коренных народов северокавказских республик. Активисты, вдохновленные снятием запрета на обсуждение и частичным признанием российских и советских репрессий против кавказских народов, выходом из состава СССР союзных республик, проводили съезды и митинги, на которых выражали недоверие к советской партийно-хозяйственной номенклатуре и обсуждали самоопределение, независимость в составе СССР, РСФСР или новой Горской республики.

Внутренняя деколонизация Кавказа

Еще в 1970-х годах начался отток русских из станиц Ставропольского края, Ростовской области, Кабардино-Балкарии, Карачаево-Черкесии, Чечено-Ингушетии и Осетии, из русских сел в Кизлярском и Тарумовском районах Дагестана: молодежь уезжала в города на учебу, а потом не возвращалась оттуда. Потомки переселенцев XIX-XX веков на Северном Кавказе стремительно старели.

После первых конкурентных выборов к власти практически везде пришли представители национальных элит. Без поддержки государства русские, украинцы и представители других национальностей, предки которых были либо переселены на Кавказ Российской Империей 5-6 поколений назад, либо переехали совсем недавно, во время советской промышленной и сельскохозяйственной индустриализации, быстро потеряли доступ к социальным лифтам и политическим статусам. На заборах и стенах в Грозном и некоторых других кавказских городах наиболее агрессивно настроенные представители коренных народов предлагали "русским уезжать в Россию".

Конечно, северокавказские города покидали не только русские. Национальные представители научно-технической интеллигенции, советские служащие и квалифицированные рабочие тоже уезжали: кто на заработки, кто навсегда во внутренние регионы Российской Федерации – в Москву, Санкт-Петербург, Ростов-на-Дону, на север Западной Сибири. Но некоренное население в регионе практически не воспроизводилось (отдельно нужно говорить про армян, турок-месхетинцев и греков, но их истории в этом исследовании мы касаться не будем).

Народы Северного Кавказа в традиционных одеждах XIX века. Хромолитография. Источник: Wiki Commons.

В тему: Иван Паскевич: блестящий полководец и герой на службе у жандарма

В республиках восточного Северного Кавказа состав населения поменялся на десятки процентов в 90-е годы, на западе региона отток продолжается до сих пор, даже в Ставропольском крае, где из кавказских народов, живших в регионе до завоевания Российской Империей, остались около 22 тысяч ногайцев и два кабардинских села, центр масс этнических русских сдвигается каждый год на 10 километров к северо-западу. Русских замещают переселенцы из Дагестана, Чечни, Карачаево-Черкесии и Кабардино-Балкарии.

По результатам всесоюзных и всероссийских переписей населения видно, что максимум русификации Северного Кавказа пришелся на конец 1950-х – начало 1960 годов, затем начался постепенный отток некоренного населения, который в 1990-х и 2000-х превратился в исход русских, украинцев, евреев, из некоторых регионов – армян.

В Дагестане в 1926 году было 12,5% русских, 17,6% аварцев (самого большого коренного этноса), в 1959 году – 20% русских, 22,5% аварцев, потом тенденция изменилась – в 1979 году уже 11% русских, 25% аварцев, в 1989 году – 9 и 27,5%, в 2002 – 4,7 и 29,4%, в 2010 году – 3,57% русских и 29,2% аварцев. В Ставропольском крае в 1959 году было 91,3% русских, а только начавших переселяться даргинцев – 0,05%. В 2010 году русских осталось 80%, а даргинцев стало 1,77% по официальным данным (по информации экспертов – в два раза больше). В Чеченской Республике в 1979 году (через 20 лет после возвращения чеченцев из депортации) доля русского населения была 30%, чеченского – 60%, в 1989 – 24,8% и 66% соответственно, в 2010 в Чеченской Республике, согласно переписи, проживало 95,8% чеченцев и 1,92% русских. Наконец, в Кабардино-Балкарии в 1959 году кабардинцев насчитывалось 45,3%, балкарцев 8,11%, русских – 38,7%, в 2010 – 57% кабардинцев, 22,5% русских, 12,6% балкарцев.

Правительства республик в начале 1990-х возглавили два типа лидеров. Первый тип – такие, как Джохар Дудаев в Чечне и Руслан Аушев в Ингушетии. Оба – генералы Советской армии, оба оказались в политике на волне национальных движений, отрицания советской номенклатуры и склонности участников кавказских национальных движений к нормативной милитаризации.

Северный Кавказ был бы на периферии политической повестки, но в 1994 году началась война в Чечне

Второй тип – представители национальной номенклатуры, которые все-таки сумели остаться во власти. Это председатель президиума Верховного совета республики Магомедали Магомедов в Дагестане, председатель президиума Верховного совета Валерий Коков в Кабардино-Балкарии, первый секретарь обкома КПСС Александр Галазов в Северной Осетии и председатель исполкома Совета народных депутатов Владимир Хубиев в Карачаево-Черкесии. Бывшие советские чиновники были вынуждены считаться с национальными движениями и, в итоге, научиться их контролировать.

Тем временем в Москве шла ожесточенная борьба за власть, в октябре 1993 года принявшая форму вооруженного конфликта в центре столицы. И Северный Кавказ был бы на периферии политической повестки, но в 1994 году началась война в Чечне. В последующие годы с Северным Кавказом связано большинство случаев политически мотивированного вооруженного насилия в России. Это и чеченские войны (1994-1996, 1999-2009), и осетино-ингушский конфликт в Пригородном районе Северной Осетии в 1992 году, и нападение на Нальчик в октябре 2005 года, и почти два десятилетия истории вооруженного исламистского подполья, и целый ряд громких терактов в регионе и за его пределами – в Москве, Волгодонске, Волгограде и Санкт-Петербурге.

Кавказский фронтир: затишье перед бурей?

Сегодня на Северном Кавказе относительное затишье. Имарат Кавказ разгромлен, тысячи исламских диссидентов убиты в спецоперациях или отбывают тюремные заключения, десятки тысяч покинули страну. Исламское государство в Сирии и Ираке, на стороне которого успели повоевать несколько тысяч кавказцев, почти перестало существовать, только родственники пытаются вернуть домой детей и жен погибших моджахедов. Чечню контролирует Рамзан Кадыров, называющий себя пехотинцем Путина, в Дагестане введено внешнее управление в лице ушедшего в политику генерала МВД Владимира Васильева, в Кабардино-Балкарии глава тоже генерал, бывший начальник Главного управления по противодействию экстремизму МВД РФ Юрий Коков. В других республиках у власти руководители, встроенные в московскую бюрократию. Региональные управления ФСБ контролируют и финансовые потоки, и выборы, и назначения руководителей на должности, значимые с точки зрения денег или политики.

Объективно ни в одной из северокавказских республик нет человеческих, организационных, интеллектуальных и финансовых ресурсов для реализации сколько-нибудь успешного проекта национального суверенитета. Тем не менее южный кавказский фронтир не только не растворяется урбанизацией, глобальным рынком и силовой вертикалью, но становится все более содержательным и глубоким.

У Кавказа длинная память, он помнит не только чеченские войны пятнадцатилетней давности. 21 мая на день памяти и скорби по жертвам Кавказской войны XIX века в Нальчике, Черкесске, Стамбуле, Берлине и Нью-Йорке собираются тысячи черкесов. Региональные власти в Кабардино-Балкарии не решаются открыто препятствовать этой акции.

За 25 лет после ликвидации СССР Северный Кавказ не только не растворился в российской постсоветской городской среде, но восстановил свою религиозную и этническую идентичность

За 25 лет после ликвидации СССР Северный Кавказ не только не растворился в российской постсоветской городской среде, но восстановил свою религиозную и этническую идентичность. На помощь неожиданно пришли современные средства коммуникации – WhatsApp, Facebook, Telegram. Черкесская молодежь в Турции и Москве иногда не умеет говорить на родном языке, но пишет по-черкесски, потому что общается в черкесских группах в социальных сетях. Кавказцы разъезжаются по миру, но современные средства связи позволяют создавать и поддерживать транснациональные сети на уровне сельских обществ, религиозных общин и этнических групп.

Выходцы с Северного Кавказа значительно меньше, чем большинство других россиян, доверяют российской судебной системе и часто стараются сами разрешать конфликты в своей среде, де-факто не признавая монополию на насилие российской правовой системы.

Герметичность кавказских сообществ приводит к тому, что правовое поле внутри сельских общин управляется обычным правом или шариатом и обеспечивается коллективно. Иногда это приводит к групповым столкновениям с применением холодного и огнестрельного оружия. В городских, мигрантских и деловых сетях к разрешению конфликтов в роли "силовиков" привлекаются профессионалы – полевые командиры, частные армии или криминальные авторитеты.

Это имеет серьезные последствия. Российские правоохранительные органы, работодатели, бюрократия, даже простые российские граждане, сдающие жилье в крупных городах, не доверяют кавказцам и боятся их – как чужих. И это недоверие, взаимная неприязнь и страх, которые подогревают время от времени российские СМИ, освещающие как реальное участие мусульман в войне в Сирии или террористических атаках по всему миру, так и эксплуатирующие коллективную репутацию мусульман и кавказцев при любом бытовом преступлении, не уменьшается, а волнообразно нарастает.

Этот ощущаемый всеми фронтир между Россией и Северным Кавказом работает как полноценный институт, который каждый день нарабатывает взаимные претензии на социальном, политическом, религиозном, правовом, экономическом и криминальном (силовом) уровнях. Каждый раз, когда государство будет терять контроль над региональными элитами или силовиками, будет вспыхивать новый вооруженный конфликт. Угроза вооруженного насилия и террористических атак исчезнет лишь когда фронтир будет либо полностью растворен, либо превращен в административную или государственную границу.

В тему: Вечная Кавказская война России. Часть 2: изгнание черкесов

И определяет это "невидимая рука политического рынка", на котором то охранный рэкет переходит как функция правоохранительным органам (когда милитаризированные политические лидеры , вроде бывшего мэра Махачкалы Саида Амирова в Дагестане, предпочитают содержать офицеров спецслужб, а не частные армии), то правоохранительные органы снова превращаются в охранный рэкет (когда, например, сотрудники отдела по противодействию экстремизму в Кабардино-Балкарии пытаются крышевать строительный бизнес или производство алкогольных напитков).

Суверенитет куется в двух кузницах. Первая – формирование и консолидация с обеих сторон фронтира субэлит, которые прямо заинтересованы в политической независимости, потому рассчитывают получать охранную ренту монопольно. Как показал опыт чеченской войны и Имарата Кавказ – эта рента не обязательно получается со своей территории, важно, что собственные государственные или квазигосударственные институты позволяют получать эту охранную ренту. Для успеха суверенным элитам нужна своя правовая система, своя система изъятия доходов (деньги, тарифная политика и фискальные службы), достаточных для поддержания независимости и общественной безопасности. Сейчас общества со своей юрисдикцией и социальной инфраструктурой на Северном Кавказе есть, а элит, заинтересованных в суверенитете, нет: российский бюджет платит больше и получить эту ренту легче.

Вторая кузница – вооруженный конфликт. Внешний конфликт превращает охранный рэкет в армию, внутренний – в силы правопорядка, террористическая война – в карательные отряды. Четверть века постсоветской истории Северного Кавказа – это история борьбы за ренты при помощи внутренних и внешних вооруженных конфликтов. Отсутствие социальных лифтов для молодежи, радикальная этническая или религиозная идеология, конфликт поколений, урбанизация – это хорошо изученные факторы, которые, как сухие дрова, хорошо горят в огне политической борьбы.

Пока рента с земли и инфраструктуры меньше ренты от коррупционных доходов при распределении бюджета – фронтир будет предметом исследования антропологов, когда соотношение изменится, он превратится в линию фронта или государственную границу.

—

Денис Соколов, опубликовано на сайте OpenDemocracy

В тему:

• Уход России с Кавказа: кровавый прогноз
• Уголовная «пехота» Путина. Часть 1: Кадыровский сброд
• Уголовная «пехота» Путина. Часть 2: Кадыровский сброд и гопник Рамзан
• «В Дагестане царит террор силовиков, дремучая коррупция и нравственная деградация»
• На Кавказе в лес бегут обездоленные. Центральная власть поощряет кавказское средневековье