«У меня больше ненависть не к сепарам, а к предателям присяги на верность народу Украины»

Версия для печати

«Что чувствуешь, когда убивают человека? Отдачу оружия ... Кто убивал ножом или выстрелом в упор, видел, как в теле угасает жизнь. Это самое трагическое. Я понимал, что от моих выстрелов зависят жизни близких и товарищей. Потому чем больше уничтожим их, тем больше сохраним жизней наших. Они действуют так же ...» Тарас Коваль  (на фото) 10 дней провел в донецком аэропорту.

— В марте 2014 года попал в родную часть в 95-й бригаде. Служил там раньше. В спортзале сделали пункт распределения. Говорят: «Места командиров заняты, езжай домой». Просился хоть рядовым, пулеметчиком. «Пойдешь во взвод материального обеспечения, там нет командира. Ремонтировать бронетехнику». Говорю: «Я не знаю, с какой стороны гаечный ключ брать.» — «Это неважно». И взвод оказался большой полевой кухней. Я командовал — когда топить печь, чистить картошку. Благодарен боевому командиру Вове Тимощуку, который забрал меня в мае в разведвзвод.

Начало июня 2014-го, Троица. Мы прибыли на Карачун в телецентр. Он уже наш, все вроде спокойно. Нашли двери, пару кирпичей, сделали стол. Сели, обедаем. Вдруг смотрим — людей нет. Нам кричат: «В укрытие! Мины!» Никто не думал, что можем так быстро бегать. Когда вернулись, долго ругали сепаров, что перевернули стол и оставили нас без обеда. Боец «Купол» горевал, потому что повредили тактические очки, которые он сам покупал. Очень дорогие.

В тему: Славянск по состоянию на 24 июля. «Господь, больше не жги»

Тарас Коваль, 27 лет, военнослужащий. Родился 17 августа 1988 года в Киеве. Отец — электрик. Мать — швея, сейчас домохозяйка. Учился в школе № 294 на Троещине. «Чтобы зайти в буфет, надо было отдать половину булочки старшим», — вспоминает. Окончил училище деревообработки с красным дипломом по специальности «столяр». «Стал дипломированным сучкогрызом. В частной мебельной компании делал двери и столы». В Академии руководящих кадров культуры и искусства получил специальность менеджера. «Учеба была веселой: гулянки, пьянки».

Работал разнорабочим на стройке, офисным клерком, промышленным альпинистом, слесарем в автомастерской. В 2011-2012 годах проходил срочную службу. Был менеджером мебельной компании «ВиЯр». В марте 2014-го мобилизовали в 95-ю отдельную аэромобильную бригаду. Имеет позывной «Вальтер». Был снайпером в Донецком аэропорту с 24 октября по 3 ноября в позапрошлом году. После демобилизации в марте 2015-го вернулся на работу в «ВиЯр».

«Через месяц уволился. Помог другу построить дом. С ноября 2015 года служу на контракте». Хобби — стрельба, страйкбол. Последнюю книгу прочитал в Песках — Ксавьера Холландер «Счастливая проститутка. История моей жизни». «Ну не было там других книг! Неплохо написано». Фильмы — советские «В зоне особого внимания» и «Ответный ход». «Благодаря им буду служить в ВДВ». Холост, детей нет. В АТО понял, что любит подругу Юлию. «Она замечательная, но очень гордая». Есть старший брат. «Встретил меня из армии словами: «Вот ты харю наел!»

Почувствовал, что это — настоящая война летом 2014-го под Лисичанском. Мы должны были доставить на передовую транспорт с имуществом медроты. Приехали на точку. Говорят: «Двигайтесь вдоль поля и выйдете на позицию». Справа — поле кукурузы, слева — подсолнухов. Никто не сказал, что должны ехать вдоль них. Добрались до какого-то блокпоста, а там наш комбриг: «Вы что здесь делаете? Там блокпост сепаров, который наши штурмуют».

Должны были выехать с другой стороны. Показал, куда двигаться — по трассе из Лисичанска на Донецк. Но мы все-таки попали на тот блокпост. На возвышенности сепары сделали укрепрайон. Линии окопов обустроили. И мы заехали с их тыла. Наши подумали, что мы — сепарское подкрепление, и начали бить. Боец Ванька почти на башню БТРа вылез с флагом Украины — свои, мол.

Зато сепары не стреляли. Думали, что подкрепление. Мы поняли: если наши сюда бьют — значит, здесь враг. Чуть на окопы наехали. Кого-то давили, наверное. Разгромили сепаратистов. Получили трофейные шевроны батальона «Призрак» (вооруженное формирование ЛНР. — Країна). Долго там лежали и сильно воняли раздутые тела сепаров. Рядом блокпост наших из 25-й бригады. Им было трудно. За спиной и слева — гниющие тела людей и коров.

Что воююем с русскими, поняли в Лисичанске, когда рассматривали трофеи после боя. Лежит снайперская винтовка Драгунова, но со складным прикладом, которых в Украине — единицы. Дальше автоматы Калашникова 103 и 105. Таких у нас нет. Трофейный отжатый БТР-80 2010 года выпуска. У нас самые свежие — еще советские, 1990-го.

Тогда у нас была «форма одежды номер восемь — что украли, то и носим». Товарищ из полка «Миротворец» рассказывал, как устроили засаду на сепаров. А те вышли на них со словами: «Ну вы и сепары. Идите в город, хоть форму получите. Будете похожи на армию ДНР». Приняли за своих, ибо в спортивных костюмах и с автоматами. Там так делается: ничего нет — идешь, тебе дают автомат: «Воюй». Так взяли форму на свое подразделение.

Февраль 2015-го, Дебальцево. Стоим на околице. Слева — торец 5-этажки, за которой Луганщина. Справа нас прикрывали гаражи. Ребята заняли позиции в доме, а я с водителем — в БТРе. Как начался бой, немного вперед его подали — все поле стало видно. На дистанции 1200 метров вижу, как враги двигаются. Навожу на них. Отрабатываю полтора короба патронов.

Вдруг будто кто-то кувалдой гатит по машине. Нас отбросило назад. В ушах звенело. Поняли, что выдвинулись чересчур. Между гаражами противник увидел нас и выстрелил из гранатомета. Крышку на акуммуляторке погнуло, а там толщина брони — 7 миллиметров. Голова была чугунная. Затем додумались, что у БТРа должен быть еще один человек. У меня угол обзора 10 градусов, остальные 350 — мертвая зона. Когда открывал огонь, видел трассеры (снаряды, светящиеся в полете. — Країна). После этого сепары больше не двигались. Значит, попал.

Что чувствуешь, когда убивают человека? Отдачу оружия. Не сталкивался с боевиками на дистанции рукопашного боя. Кто убивал ножом или выстрелом в упор, видел, как в теле угасает жизнь. Это самое трагическое. Я понимал, что от моих выстрелов зависят жизни близких и товарищей. Если не убью противника, он зайдет в тыл и как минимум уничтожит оснащение, как максимум — ребят. Потому чем больше уничтожим их, тем больше сохраним жизней наших. Они действуют так же.

Война — это кураж. Представьте: зима, на вас ватные штаны, бушлат. Сидите в БТРе, передние и задние люки открыты. Он едет, а ветром задувает со всех сторон. Перчатки снимаете, а руки — синие. Будто температура тела не 36,6, а ноль градусов. И тут ребята кричат: там противник. Наводишь прицел, нажимаешь электроспуск. Начинается стрельба.

Сразу изменение картинки: будто сидишь в шортах в кресле, под ногами песок, жара плюс 50, валишь, меняешь короба, перезаряжает, наводишь, смотришь, куда трассеры ушли. Ага, дальше — поднимаешь прицел. Думаешь: «Пули, летите быстрее». Тогда больше шансов, что кто-то не выстрелит в тебя. Мне все равно, я внутри бронированной коробки, а ребята — сверху. К ним прилететь может.

Перед выездом каждый раз проверяем, все ли в порядке с пулеметами. Посмотрел, почистил. Но сердце колотится: не дай Бог, где-то контакт отойдет. Тогда все, отстрелялся. Башня полна порохового дыма. Сидишь, втягиваешь его носом, температура тела градусов под 40. По спине течет струйка холодного пота. Понимаешь, что надо заменить короба, выбросить гильзы. Вместо этого думаешь: «Фух, пару минут отдохну». Расслабон полный. Но это у каждого по-своему.

Бывают веселые моменты. Лежим в Песках под БТРом, по нам ведут минометный обстрел. И здесь самый большой среди нас, Сашка Курбас, вылезает. Мы в крик: «Саня, ты куда?» Он: «Ребята, мне надо». И — в туалет. После обстрела нашли его у сарая. Спрашиваем: «Что такое?» Он говорит: «Туалета нет». Вышел — сразу мина попала.

6 октября попал в Пески на месяц. Постоянно просился в аэропорт. Был пулеметчиком и штурманом. В аэропорт мы доставляли продукты, воду, завозили и вывозили ребят. Ездили ночью. По взлетной полосе мимо вышки — до терминала. Приезжает БТР, смотришь в прицел, а вокруг — темнота, здания какие-то. Одни ребята выпрыгивают, другие вскакивают. И сепары начинают стрелять. Это словно вокруг машины запустили много салютов. Открываешь огонь. Надо заставить противника залечь, в идеале — уничтожить. Появляется адреналин.

За 10 дней в аэропорту хлеб видел один раз. Ел галеты из сухпайка. Два куска зуба отломил. Они твердые: мука, вода, соль. Плюс морозы. Перчатки снимал только, чтобы поесть. Когда выехали из аэропорта, в гостинице в Славянске руки отмывал стиральным порошком и автопастой.

В тему: «Они взорвали терминал, потому что поняли, что могут потерять аэропорт»

В аэропорту беда была даже не в том, что боевики спать не давали и кошмарили по ночам. И не в том хлебе. А в холоде и грязи. Залезаешь в спальник, забрасываешь грелку. У ног тепло, а сверху — холодно. Перебросил ее — наоборот. Просыпаешься, потому что ног не чувствуешь. Вылезаешь, кладешь грелку в ботинок, ждешь минут 10 суешь ногу — вроде бы тепло. Умные скажут: в ботинках надо ложиться в спальник. Но они такие грязные, что не хочется.

Когда на ротации ехал из аэропорта, на башне нового терминала было шесть украинских флагов. Мы его тогда контролировали. Услышали, что Киселев (российский телеведущий, пропагандист. — Країна) рассказывает, что терминал взяли. На башне к двум нашим флагам ребята четыре добавили. Один, с надписью «Рокитне», я помогал ставить.

Вчетвером поднялись — тихо. Распределили позиции, чтобы контролировать все стороны. Крыша засыпана щебнем. Есть конструкции, за которыми можно спрятаться. Но во весь рост становиться стремно. Ребята начали устанавливать флаг, тут — дзинь! Ага, снайпер. Высматриваю в оптику, где будет вспышка. Быстро замотали скотч и свалили. Снайпер был фиговый, никто не пострадал.

Одним вечером подбили снайпера, и его винтовка выпала из окна. Это была русская ОСВ-98. Крупнокалиберная антиснайперская винтовка. Сепары в интернете такой купить не могли. 29-30 октября нам передали, что прибыли профессиональные снайперы из России. Сепары тогда начали работать по новой схеме — парами. Вылезали, как темнело. Уже видно вспышку, но еще не темно. Один на показуху выставлял ствол и хаотично стрелял. Наши срывались туда. А второй сидел в глубине здания и выслеживал.

На 10-й день в аэропорту сепары так лупить начали, что перекрытия бетонные обрушивались. К ним только прибыл очередной «гумконвой». До сих пор бетон не пробивали, а здесь куски по два метра падали. Я на первом этаже пытался спать. Через 4-5 часов должна была приехать ленточка (смена. — Країна). Лежу на полу, думаю: как обидно.

Это как погибнуть 8 мая у Рейхстага. Ленточку ждали в семь вечера. Из-за обстрелов задерживалась. Наша артиллерия хотела ее прикрыть, но не удавалось. В десять вечера, в полночь, в три часа ночи: «Команда, на выезд — команда, отбой». Утром вроде затихло. В восемь-девять утра приехали за нами. Водитель получил рикошет в руку. В машину запихнули 12-13 человек. Лежали друг на друге. Пока доехали, у меня рука и нога занемели.

У меня был сослуживец с Луганщины. Как началась война, пришел в военкомат. Ему сказали: «Дурачок, куда ты за укропами? Давай к нам». Поехал в Харьковскую область, там его взяли. Некоторые знакомые звонят: «Ты продался американцам. Вы хохлы, бандеровцы». Печально, ведь присягу одинаковую принимали. У меня большая ненависть не к сепарам, а к тем, кто предал присягу на верность народу Украины.

Спокойнее, когда по тебе стреляют, а ты отвечаешь. Это как к тебе цепляются двое на улице, понимаешь — сейчас будет драка. Возникает напряжение: кто первый ударит. Испугался, когда ехали и по нам никто не стрелял. Когда в темноте видишь вспышку, наводишь и даешь ответку. Знаешь, где расположены огневые позиции противника. А когда не стреляет, понимаешь: он тебя видит, а ты его — нет. И здесь уже у кого раньше терпение лопнет.

Иногда скучаю по лету 2014-го. По людям, обстановке, даже американским сухпайкам. Они вкусные! Особенно фруктовый салат. А еще клюква сушеная, как изюм. Вскроешь пакет, сидишь, жуешь. Смотришь в оптику — ага, дал очередь и дальше жуешь.

«Хлопцы, передайте за проезд», шутил, когда садились в БТР. Такая вот армейская маршрутка. Как-то скинулись деньгами и поставили там музыкальный центр. Жили в этой машине. Называли «ласточкой», любили. Надпись сделал на ней, как старшина учил — фильтр от сигареты макаешь в краску и выводишь. Ни разу не подвела. Сейчас — в 95-й бригаде. Это лучший БТР батальона.

Перед дембеля приснился Гиви (боевик Михаил Толстых. — Країна). Куда-то исчезло мое оружие. Но у меня большой красный нож. Вдруг Гиви подходит. Начинает ругаться, что я — плохой сепар. Принял за своего. Пока говорил, я взял его в плен. И тут появляются наши хлопцы. Затем кадр: мы едем в штаб и везем связанного Гиви ...

—

Ксения Пантелеева, фото: Сергей Старостенко; опубликовано в журнале Країна

Перевод: Аргумент

В тему:

• «Мы висели над ними, как дамоклов меч над головой»
• «Мы понимали, что аэропорт — билет в один конец. Но я шел защищать свой ​​клочок земли»
• Доброволец Владимир Компаниченко: «Я горжусь этим прозвищем — «киборг»