За стакан чая: история одного приговора

Версия для печати

27 июля 1920 года губернская ЧК «порадовала» харьковчан очередным расстрельным списком: тридцать один пункт - тридцать одна смерть.

Третьим в печальном перечне шел некий Шевченко Андрей Алексеевич, «ярый контрреволюционер, домовладелец и землевладелец».

Виновен он был в том, что летом 1919-го, после захвата Харькова белыми, «организовали благодарственный молебен-манифестацию при участии представителей деникинской власти, с произнесением черносотенных вещей». И даже после возвращения “советов" не спохватился - хранил у себя дома “белогвардейскую агитационную литературу”.

Паспорт Андрея Шевченко хранится теперь в конверте с красноречивой подписью «Документы расстрелянных»

На эту тему: «Заплечных дел» государственный арбитр

Официальное сообщение обещало трагическую повесть о несокрушимом подпольщике, который пожертвовал жизнью, но не поступился принципами. Но в следственном деле нашлось «несколько» другое - история наказания за годичной давности застолье. Несчастного Шевченко сделали главным фигурантом фантастически абсурдного «Дела в торжественном обеде в честь Добровольческой армии».

Возникновение этого дела можно объяснить только лютой мстительностью советской власти: слишком уж радостно встречали харьковчане добровольцев в июне 1919-го! Но так как посадить весь город был физически невозможно, решили разобраться хотя бы с основными. И найти если не всех участников «крамольных» торжеств, то, по меньшей мере, организаторов. По тихому пригороду разбежались чекистские сексоты ...

Добытая ими информация заносилась в специальную таблицу с очень странным названием - «Участники торжественного всенародного молебствия - обеда в честь прихода Добрармии в Харьков». Ничего себе оговорка! Даже защитники советской власти признали, что «народной» была совсем не она. И еще: зачем таблица, когда торжества всенародные? Поголовную перепись организуют в таком случае!

Но чекисты поступили проще: стали заполнять таблицу не только конкретными фамилиями, но и «оптовым» категориями. Бумага терпела: «хор певчих», «стража», «причт епископа Феодора», «человек 15-20 высокопоставленных лиц из города». Веселым выглядел пункт семнадцатый - «народ»! Но не до смеха было тем, кого вычислили поименно. Во время допросов им пришлось проявлять чудеса изобретательности, чтобы “к/р агитацию" не пришили.

Пусть изредка, но все же встречаются в чекистских документах анекдотические заголовки

«Каков был характер этого обеда?» - спросили у священника Иоанно-Предтеченской церкви отца Николая Григоревича. «Отличался хлебосольностью и простотой», - лаконично ответил батюшка. Инструктор уездного финотдела Андрей Шевченко вспомнил только стакан чая, выпитый им во время торжеств. Зато разошелся регент церковного хора Максим Орленко: «Обед был парадный, звонкий, богатый ... говорилось речи, кричали «ура», щелкало шампанское». Как будто следствие меню интересовало!

Уточняющие вопросы о тостах и речах окончательно отбили память участникам застолья. Всем, кроме отца Николая. Он коротко рассказал содержание выступления протоиерея Воскобойникова, который успел сбежать с белыми: «Мы переживаем болезненное время, но верим, что это время пройдет, и, добрый своею душою, великий русский народ снова найдет верный путь и приступит к мирному созидательному труду».

Где здесь «контрреволюция»? Красные говорили то же самое!

Выйти из тупика чекистам помогли стукачи. Сексот Чертков сообщил, что церковный староста Прокопий Братько говорил за обедом о зверствах большевиков. А все остальные участники пира опрокинули не одну рюмку за «верных сынов Великой, Единой и неделимой России», то есть деникинцев. Порцию компромата на отца Николая Григоревича подбросил сексот Берцук: «Имел знакомство с кулаками, говорил проповеди при белых, собирал пожертвования».

На эту тему: СССР в крови топила малограмотная сволочь: «стукачи» и ЧК в документах Ежова

«Гнездо контрреволюции» - Иоанно-Предтеченская (Квиткинская) церковь на Основе. Уничтожена советской властью

На эту тему: Один «стукач» на 875 человек: осведомителькая сеть НКВД в Украине перед войной

Неоднозначную роль в судьбе обвиняемых сыграли показания конторщика Сергея Светличного. Волостного старосту Ивана Пархоменко, который тоже присутствовал на банкете, он фактически спас. Сказал, что тот «человек ни правых, ни левых убеждений, обыватель, безвредный для Советской власти, как в прошлом, так и в настоящем». Зато «потопил» Андрея Шевченко, показав, что «физиономия его политическая - противосоветская».

Может, и не нашли бы отражения те слова на судьбу налогового инспектора, но к ним и факт добавился: сын Андрея Шевченко, двадцатилетний Александр Андреевич, служил пулеметчиком в элитном Дроздовском полку. Правда, мобилизован был насильно и убежал из части через полтора месяца. Но кого интересовали такие мелочи, когда у его отца еще и «белогвардейскую литературу» изъяли?

Этим пышным титулом чекисты наградили сложенный вчетверо листок, лежавший в кармане старого пиджака Шевченко-старшего еще с 1917 года. Дернуло тогда Андрея Алексеевича передрать из газеты пламенное воззвание генерала Корнилова. Не для распространения - просто на душу легло.

Вот за этот листочек и вцепились чекисты. Потому что тосты тостами, доносы доносами, а вещественное доказательство - дело серьезное. Тем более, когда оно одно-единственное.

Автор «крамольного» воззвания, генерал Лавр Корнилов погиб еще весной 1918-го. Но за его слова расстреливали и в 1920-м

И неважно, что трехлетней давности воззвание давно утратило актуальность, а несчастный переписчик клялся на допросе, что собирался «использовать его для уборной». «Белогвардейщина» есть? Есть! Почерк совпадает? Совпадает! Так руби с плеча, товарищ!

Но рубанули не сразу. Прежде чем вынести приговор по делу, чекисты поручили сексоту Берцуку «собрать слухи и разговоры по поводу обыска в Иоанно-Предтеченской церкви и арестов на Основе». Советскую власть очень интересовало, вся ли «контра» вырвана с корнем? Не вызвали ли аресты протестные настроения?

Но нашлась только дурость малороссийская, на жадности и зависти замешанная, едким злорадством приправленная. Безразлично были соседи к арестованным! Некоторые еще и посмеивались над ними: «Вляпались, как кур во щи».

Селян волновало другое: прошел слух, будто в церкви во время обыска нашли запасы продовольствия и мануфактуры. И все дружно надеялись, что власть вот-вот начнет их распределять.

Заместитель председателя ХГЧК Сергей Соломонович Шварц, бывший виленский фармацевт. «Автор» расстрельного приговора для Шевченко

Своеобразно отразилась в «фольклоре» и злосчастная бумажка: «О Шевченко говорят чудовищное, что у него было воззвание, писанное чуть ли не самим Корниловым».

На самом деле, «чудовищное» началось позже. После того, как 6 июля 1920 года следователь Иваненко передал законченное им дело на рассмотрение коллегии секретно-оперативного отдела ХГЧК.

В заключении Иваненко отметил, что Шевченко, как «человек антисоветских убеждений и взглядов», заслуживает год концентрационного лагеря. Но какой-то особой опасности для советской власти он не представляет: 53 года, вдовец, отец шестерых детей. До политики ли ему в голодный год?

Но коллегия секретно-оперативного отдела, заседавшая 9 июля, за неиспользованный кусок туалетной бумаги отвесила Шевченко пять лет лагеря. Год того же «удовольствия» получил инженер Лотоцкий, который произнес несколько тостов во время злополучного банкета. Три месяца дали «безвредному» Пархоменко. После чего дело передали на ступень выше - коллегии губчека (она же - «большая коллегия»).

Справка о том, как Андрей Шевченко вдовцом стал: жена его эпидемию не пережила. Мать шестерых детей доконал тиф, отца - чекисты

На эту тему: Загадки чекистского жизнеописания

Между заседаниями первым и вторым прошло каких-то пять дней. Никаких новых фактов за это время не появилось. Но изменилось отношение к уже полученной информации. Лотоцкому его год оставили, Ивана Пархоменко, «как случайного и пассивного участника торжества», из-под стражи освободили. А вот Шевченко сочли как очень опасную «контру». И постановили расстрелять «в течение 48 часов».

Стакан чая, выпитый инструктором финотдела в недобрый час, оказался едва ли не самым дорогим в истории Харькова.

—

Эдуард Зуб, историк, сотрудник УИНП; MEDIAPORT.ua

На эту тему:

• Реки крови и шайбы Гровера: «этапы большого пути»
• То, что с горя началось, горем и закончилось. К сотой годовщине подзабытой трагедии
• Красный террор: как изувеченные тела стали орудием пропаганды и остаются ими поныне
• Трагедия непокоренных: движение сопротивления в украинском селе в 1920-1930-х годах
• Рассекреченные фото крестьянских восстаний в Украине перед Голодомором
• Россию ждет страшная и смешная диктатура