Один из командиров ОУН-УПА - о «своей правде»

Версия для печати

«Странное существо — человек. Сидит в смертной и ждет казнь, но все же мыслит и мечтает. Мечтает, каким должна быть и будет Украина свободным государством.»

На фото: Степан Семенюк — один из создателей отрядов УПА, бывший узник, чей смертный приговор заменили на 20 лет лагеря. И один из воинов УПА, оставшихся в живых...

Сегодня мы часто говорим о том, кого признать героями — воинов Советской армии или воинов ОУН-УПА? Политологи и историки до сих пор спорят и не могут прийти к консенсусу. А людей, которые были участниками и очевидцами той «противоречивой» войны, с каждым годом все меньше... Да и у каждого — своя правда. Предлагаем нашим читателям интервью с 93-летним воином УПА — Степаном Семенюком, он же — «Федько», он же — «Матвей». 

Он родился 19 января 1920 года на Волыни (тогда — оккупированная Польшей территория). Начальную школу закончил в своем селе, учился в Луцке, затем в Катовицах и Варшаве. Работал учителем, преподавал историю в старших классах. В октябре 1938 г. вступил в Организацию украинских националистов (ОУН). В августе 1940-го, через год после ввода советских войск в Западную Украину, ушел в подполье. В подполье стал руководителем Острожского района Ровенской области, псевдоним — Федькo.

С февраля 1942 г. руководил ОУН Луцкого района, а с мая 1943-го был референтом по общественно-политическим вопросам областного управления ОУН, псевдоним — Матвей. В августе 1944 года, после перехода через линию фронта на советскую территорию, был назначен ответственным за издательский сектор ОУН.

В том же году, 9 сентября, был арестован и приговорен военным трибуналом НКВД Ровенской области к смертной казни. После того, как три месяца отсидел в камере смертников, казнь ему заменили на 20 лет каторжных работ.

В июне 1946 г. был этапирован в Норильлаг, где находился в лагерном поселении Дудинка, с 1949 г. — в ГорЛАГе-3. Принял участие в Норильском восстании в июне — июле 1953 г. В июле 1955-го был передан польской власти, а вскоре реабилитирован.

В тему: Норильское восстание 1953 года подняли украинцы

Сегодня Степан Семенюк живет в Польше в г. Зелена Гура, много пишет и публикует «исторические хроники», общается с молодежью и каждый год обязательно приезжает в родную Украину. В Киеве, два года назад, мы встретились, и вот что получилось с той встречи...

***

— Господин Степан, Вы едва ли не единственный, кто сегодня может рассказать о повстанческом движении ОУН как очевидец. О Вас известно, что Вы не только принимали непосредственное участие в формировании ОУН-УПА, но и были участником восстания в Норильске, где погибли тысячи лагерников. Расскажите, пожалуйста, о том умалчиваемом в советские времена восстании?

— Вы знаете, об этом уже столько рассказано и написано мной... Вы лучше почитайте это в моей книге... И, может, вы спросите, что вас лично интересует, а не то, что запланировали для интервью?

— Тогда у меня такой вопрос: как именно в те далекие 1930-е население Галичины, и Вы лично, восприняли приход советских войск?

— Мне было тогда 19 лет — уже я был взрослым... В общем, люди хотели перемен. Те земли, которые сейчас называются Западными (Волынь, Галичина, Подляшье), после 1921г. формально отошли к Польше. Но население никогда не воспринимало этого, как незыблемый факт. Но с другой стороны, приход большевиков все восприняли со страхом, потому что украинский народ был в неведении и не знал, что ему ждать от советской власти.

Что изменилось в первую очередь? В школах начали преподавать украинский язык. Правда, вместо польского языка начали преподавать русский как предмет. Учителя прошли переподготовку. Я сам, уже будучи членом ОУН, стал учителем истории, в 1940 г. прошел подготовку в секции историков. Украинских же средних школ было немного — на Волыни всего три.

— А говорило население на каком языке?

— На украинском. Хотя университетов украинских не было в то время. Там, где было много украинцев, школы были двуязычные. Польский язык в то же время преподавали лишь как предмет, и был еще еврейский. Вместе с тем на рубеже 1939 — 1940 гг в Галичине начались аресты украинской интеллигенции. Шла армия, а за ней сразу — НКВД. В феврале 1940-го началась депортация польского населения.

Все партии, которые действовали легально, перестали действовать, кооперация экономического развития, которая существовала с XIX в., была заменена на советскую кооперацию, хозяйственные общества — на совхозы. И что интересно, даже бывших коммунистов — а тогда действовала Коммунистическая партия Западной Украины — не принимали в партию большевиков.

— Люди из этого же края пришли, или с востока, севера Украины?

— Это было местное население... Способствовало деятельности коммунистов то, что поляки, убегая, преимущественно, в Румынию, не вывезли государственную документацию. И большевики знали все: кто работал в образовании, кого судили коммунисты, кто был националистом — это облегчило их репрессивную работу, потому что они не должны были что-то изучать. Еще одно — Коммунистическая партия Западной Украины верила в то, что Украина — самостоятельное государство. Позже, когда все стало известно, очень мало коммунистов приняли на работу. Зато на разные управляющие партийные должности привезли людей из восточных и южных областей.

— Расскажите о формировании ОУН-УПА? Последнее время пишут, что это нельзя назвать армией, повстанческим движением, а наоборот — «стаей бандитов»?

— Здесь я бы советовал заглянуть в секретные материалы, которые составляла советская разведка для вождей партии. Там написано все четко, что воевали с немцами, чего хотели... Кто есть кто — лучше всего видно из документов, хранящихся в архивах, а не из материалов СМИ.

В тему: В Интернете стали доступны свыше 10 тысяч документов по истории ОУН и УПА

Как вы думаете: в течение активной 8-летней деятельности отрядов такая масса людей — 10 — 20 тысяч — может продержаться без поддержки населения?

... У украинского националиста была простая задача — получить украинское государство. Но какая была тогда ситуация в Украине? На Волыни действовала не украинская и не советская, а немецкая администрация — Райхскомисариат, которая охватывала часть современных украинских и белорусских земель. Правда, в Галиции было легче, потому что она когда-то принадлежала Австрии, а это была Германия...

Наш руководитель как-то сказал нам, когда в 1941 г. пришли немцы: «Немцы не пришли ни строить Украинское государство, ни освобождать нас откуда-то, а пришли реализовать свою политическую и экономическую концепцию. Запомните».

И, наконец, увидев то, как себя ведут немцы, а они грабили села, забирали молоко, яйца, последнюю корову, люди поняли, что такое нацизм. «Оуновцы» тогда провозгласили независимую Украину, чего немцы не признали и арестовали националистов. Уже тогда мы начали готовить оружие, зная, что иного выхода, как воевать с ними, не имели. С немцами, не с советской властью, потому что ее не было в 1941 году. И, формально, повстанцы охраняли население от грабежей, спасали от вывоза в Германию, воевали с ними.

На севере, кстати, около Полесья, действовало польское прокоммунистическое подполье, в которое тоже входили воины УПА. Просто такая была ситуация в Украине... Украинская же повстанческая армия была организована как обычная армия — со своим уставом, своей присягой, своими службами: главный штаб, военные округа, политический штаб, военный, хозяйственный, медицинская служба. Все, что можно было создать в военное время, даже — военные школы действовали...

— А где отряды УПА брали оружие?

— А как вы думаете, у кого сейчас берут оружие кавказцы?.. Одалживали его.

— Жалеете ли о чем? Возможно, хотели бы что-то изменить?

— Чтобы понять, почему было так, а не иначе, нужно побывать в той ситуации. Хотя бы прочитать секретные немецкие и советские документы, поговорить с очевидцами, хотя нас осталось уже немного...

Знаете, нет ничего хуже, чем не принимать никаких решений. В армии говорится: лучше плохой приказ, чем никакой. Было такое время, когда надо было принимать решение не раз наголо и наголову. Кто-то пострадал невинно, ибо каждая война — это зло, она убивает людей.

В советское время было понятие — справедливая война. Но справедливая война не убивает людей. А тут, если не я вас убью, то вы — меня. Разве это справедливо?..

В тему: УПА была более «рабоче-крестьянской», чем советские партизаны

В той ситуации мы не могли иначе, когда немецкий жандарм мог застрелить тебя на улице и уйти. Даже никто не спросил бы, где ты делся. Так же было в советские времена: не то сказал Николаю — и получил 10 лет тюрьмы, как говорилось в тогдашней шутке.

Вы никогда не бывали в Норильске?

— Нет.

— Там, около Енисея, мы поднимали восстание. Это был еще поселок — только 30 тысяч политзаключенных, не считая других. А сейчас это большой город. И недавно потомки тех заключенных встретились с Владимиром Путиным, и он положил цветок к памятнику погибшим во время восстания — там умерло 500 тысяч...

Жалеть можно обо всем...

Я прощался со своей девушкой — на прощание дал ей вальтер, такой пистолет. Так мы тогда прощались, мол лучше геройски умереть, чем попасть в плен к врагу. Затем она застрелились. Так мне было...

Но это была война. За рубежом смотрят более объективно — не ищут бандитов. Везде есть люди разные, и кто-то просто накапливает, использует любую ситуацию в политических целях...

Тогда надо было создавать Украинское государство и одновременно воевать, защищать его, пока немцы не установили свою государственность. Что я думаю вообще о том времени? Каждый из нас должен выбрать что-то и решиться на «войну», зная, что ты не выживешь. Потому что если не решишься на это, то должен сдаться добровольно в плен.

В те времена было очень много евреев. И в гетто была своя полиция, своя управа, но в этих гетто на немцев евреи и работали — шили одежду для армии и тому подобное. Почти ежедневно их вывозили — как на работу, а на самом деле уничтожали в концлагерях. Было 65 тысяч евреев, и только 500 человек, чтобы спасти совесть, подняли восстание.

Вольман писал, что «мы знали, что не выживем, не выиграем, но должны были восстать, потому что нужно было спасать человеческую и национальную гордость». И люди приходят к могилам тех, кто поднял восстание, кланяются и молятся...

Сегодня какой-то сытый господин профессор читает лекции, и ему хорошо размышлять над тем, кто — враг, а кто — патриот. Но окажись ты на месте тех 500 ребят-евреев — не все пойдут на восстание, а только те, кто имеет сильную волю. Так же было с УПА. Могли же добровольно пойти на работу к немцам или пойти в красные партизаны...

В тему: Непокоренные. Почему украинские повстанцы не стали нацистскими и советскими пособниками

— Самый счастливый момент Вашей жизни?

— Пожалуй, нет такого... Я прожил 90 лет и многое видел...

— Как удается Вам так бодро выглядеть?

— Знаете, я очень много пишу, публикую, много на ногах — попросту очень активно живу.

— А с какой целью Вы приехали в Украину?

— Я приезжаю в Украину, как домой. За рубежом есть украинцы, но нет Украины. Да, вы можете пойти в церковь, помолиться, поговорить на родном языке, а оттуда выйдете — вы не в своей среде. Повсюду вы говорите на чужом языке. А сюда приезжаю — и я дома... И сейчас мне уже надо идти на поезд и возвращаться в Польшу...

***

P.S. Господин Степан взял свой рюкзак, достал оттуда книги и дал мне, чтобы я «была информирована об истории нашего народа». Бодрыми шагами мы отправились с ним в станцию метро «Вокзальная», где его ждал поезд на Варшаву... И если кто бы сказал, что буду идти так бок о бок с человеком, который вошел в историю «противоречивой» войны, никогда не поверила бы. На прощание он пожал мне руку — и тут я, немного разочарованная, что все прошло так быстро и не по плану, увидела на его лице первую улыбку за вечер...

Из книги воспоминаний С.Семенюка (в ожидании смертного приговора)

...Тяжело на душе, когда в последний раз видишь людей, возможно, что кто-то из осужденных передаст письмо на волю, или получит свидание с родными, или — дай Бог! — вернется домой на волю, но ты не имеешь права, не можешь ни слова сказать о себе.

Тебе осталось одно — умереть молча! Умереть безымянно, лишь как украинец, украинский повстанец. А это мало!? А все же больно на душе и в сердце!

Тюрьма № 1, вновь подвал. Чекисты приказали снять обувь, я снял деревянные шлепанцы и портянки.

— Портянки бери, — сказал смотритель.

— Зачем они смертнику...

— Дурак, ещо не один город построишь родине, — сказал чекист, который был старшим в этом «чистилище» и впихнул меня в камеру, запирая дверь.

Из темноты камеры смотрели на меня несколько глаз. Сам Данте не придумал бы более жалких существ, чем те, что лежали здесь ниц, и одним из них стал я.

— Что, испугался? Через несколько дней и ты будешь таким, — сказал кто-то. Медленно поднимались с пола люди и садились под стенами, потому что не могли уже сидеть, не подпершись о стену; в камере были сумерки.

— Друг, это камера номер 14, здесь весь подвал набит смертниками, как ожидальня в рай на тот свет. Но тут тебя не расстреляют, должен подождать свое и превратиться в тень человека, как мы. Ну, а теперь рассказывай, что там в мире, как наши? Ты был недавно, пожалуй, ближе к миру и арестован позже нас, — сказал кто-то тихо.

Так началась моя земная жизнь. Приютил меня возле себя Игнат (фамилии, к сожалению, уже не помню), родом откуда-то из Михайловского района Черниговщины, взводный УПА.

Первое впечатление — ужас! Откровение смертного приговора не вызвало страха, ибо каждый революционер готов всегда на смерть и подготавливает себя к этому. Но к московской смертной камере нельзя подготовиться, потому что это невозможно представить.

Несмотря на смертников, можно было подумать, что ты в исследовательской анатомической лаборатории, а вокруг тебя человеческие скелеты, обтянутые кожей, или живые мумии.

День в смертной начинался с подъема. Чекист-надзиратель кричал в дверь, открывал «кормушку» и лаял: «Падйом!» Через «кормушку» делали и проверку — приказывали сесть под стенами или лечь ничком, и нас считали. После этого подавали кипяток, но не для гигиенических нужд, а на завтрак.

В течение дня давали, хотя не каждый день, один раз по 100-150 г черного хлеба, а иногда вместо хлеба квашу — заваренную в воде муку. На обед суп — навар из картофеля или другой овощей.

Суп подавали в жестяных литровых сосудах, их называли мисками, но без ложек. Один сосуд давали на двоих. Мы садились друг против друга и хлебали (пили) этот суп по очереди, раз я хлебнул и подавал другу, он хлебнул и подавал мне, и так до тех пор, пока не опорожнили миску.

Под вечер иногда еще раз давали кипяток. Чтобы обмануть голодный желудок, кто-то пил больше кипятка, мол — где вода ляжет, там хлеб не ляжет. Такое питание быстро доводило организм до крайнего истощения, и человек только существовал — терял не только физическую силу, но и умственную.

И как не поверишь в чистилище?

У дверей в углу стояла жестяная 200-литрива бочка-«параша», которая служила узникам туалетом. Чтобы дойти до нее, заключенные держались руками за стены, отчего на стене оставались отпечатки наших пальцев и ладоней, а чтобы сесть на парашу, должны были помогать несколько других, потому что сам был не в силах.

Парашу забирали из камеры надзератели, а в коридоре принимали заключенные-«бытовикы», и таким же образом возвращали ее в камеру. Во время этой процедуры нам приказывали отодвинуться от двери и сесть.

Камера была где-то пять метров в длину и чуть больше двух метров в ширину. Под потолком — небольшое, как в пивных, зарешеченное и забитое досками (козырьком) окошко. Внешняя стена — толщиной более метра.

На этой «жилплощади» камеры № 14 в тюрьме № 1 в Ровно на переломе 1944-45 гг. находилось 42 (сорок два) смертника.

Спали мы «валетом», мои вытянутые ноги достигали подбородка товарища, который лежал с другой стороны, а его — моего. Лежали только на боку, иначе не хватало места; ложились все вместе и меняли положение на «другую сторону» тоже вместе. Если кто-то повернулся сам, мог потерять место: тела человеческие сами сжимались. Все лежали на голом полу.

Раз в неделю в «кормушку» заглядывала врач и спрашивала, «есть больные?». Кто-то просил время от времени чего-нибудь от боли, тогда врач подавала какой-то порошок в бумажке, бумажки обязательно надо было вернуть надзирателю. Чего боялись?..

Также полочки, которыми скрепляли кусочки хлеба, надо было возвращать.

Врач, когда не было рядом надзирателей, иногда говорила какие-нибудь утешающие слова на украинском. От грязи и испарений «параши» уцепилась за нас чесотка; эта зудящая болезнь не давала покоя. Лечили чесотку жидкостью из взрывчатки, которая страшно разъедала расцарапанные прыщи, но чесотка исчезала, а вместе с ней и лобковые вши.

Изоляция, недостаток движения и воздуха и безнадежность притупляют человеческий разум. Поэтому некоторые из крошек хлеба делал шахматные фигуры и высушивал их. А при первой проверке чекисты забирали — «не положено». А мы снова лепили шахматы из куска хлеба...

Когда-то Герцен писал, что интеллигентный человек быстрее привыкает к тюремным условиям, чем простые люди. Но этого нельзя сказать о большевистской тюрьме. Возможно, так было когда-то, ведь Герцен получал с воли книги, письма и даже продукты за свои же деньги.

Почти ежедневно проверяли прочность решетки в окне, потолка, пола и стен. Тогда через «волчок» офицер кричал:

— Ложись на живот! Руки вытянуть по швам! Ноги вверх! Голову повернуть к дверям!

Мы ложились ничком, руки вытягивали до ног и ноги сгибали в коленях вверх. После этого несколько москалей вбегали в камеру с большими деревянными молотками и стучали ими по оконным решеткам, полу, стенам, потолку. Не один молоток молотил и наши кости.

Подобное действо было, когда должны были вызвать кого-то на казнь, только тогда не входили в камеру. Только когда мы уже лежали «по-правилам», открывалась «кормушка» и появлялась в ней морда опер-капитана НКГБ. Он долго осматривал нас молча и уходил.

Это были ужасные минуты, потому что ночью кого-то должны были забрать на казнь, и каждый готовил свою душу к смерти, тело давно уже было готово.

За 79 дней моего пребывания в смертной не было случая, чтобы, идя на смерть, кто-то проявил страх или сострадание, или плакал, а среди нас были и дети. Все желали тем, кто еще оставался, выйти на волю. Члены ОУН всегда прощались приветствием: «Слава Украине!»

В тему: УПА и нормы международного гуманитарного права. Часть 1 — Сколько было повстанцев?

Бывало, что чекисты в коридоре громко рассказывали друг другу, как кого-то вешали или расстреливали, чем хотели нам доставить, пожалуй, психические мучения. Возможно, что они и выдумывали. А поскольку в камере было тихо, громко разговаривать «не разрешалось», то мы слышали эти разговоры.

За время «смертной» один раз погнали нас в баню, которая была в другом крыле тюрьмы. В коридоре и тюремном дворе чекисты стояли сплошным живым забором, а нам говорили бежать и молотили нас палками, крича: «Бегом, волки!» Мы действительно, наверное, были похожи не на людей — заросшие, оборванные, босые, грязные. Хотя вымыться по-настоящему не было возможности, потому что не было ни мыла, ни воды, ни смены белья, и все же ополосканное водой тело казалось легким.

В бане из соседнего помещения через дыру в двери кто-то спросил мою фамилию. Сказал М. Лебидь, они были уже «помилованы», какое счастье! Я радовался, что он уже не смертник, а он, что я все еще жив.

— Надо думать, что вас помилуют, поэтому и погнали в баню, — утешил он.

С.Семенюк (слева) в ссылке

***

Весь подвал тюрьмы был заселен смертниками. До 1945 года случаев замены ВМН (высшей меры наказания — «А») на заключение почти не было. Недавно здесь побывал сам Лаврентий Берия и следил за исполнением приговоров.

Согласно исследованию проф. Пацула, на 1 января 1945 г. в тюрьме № 1 в Киеве под приговором ВМН находилось 372 человека, в тюрьме № 4 — 2 человека, в тюрьме г. Дубно — 349 человек, и в г. Острог — 44 человека.

Вместе с тем только в Ровенской области 767 человек, среди них женщины и молодежь до 18 лет. А по всей Украине! Кто предъявит счет Москве?

После нескольких моих дней в смертной ко мне придвинулся (!) молодой человек с большой бородой (мы все были бородатые и усатые) и спросил, откуда я. Я ему ответил, и он, улыбаясь, сказал, что понял, и мы больше к этому не возвращались. А я только тогда узнал его.

Это был проводник юношества Острожецкого района, из села, кажется, Княгинина. Еще на свободе он болел туберкулезом колена, лечил его незабываемый д-р Гросс, а тут, нелеченное, разрослось оно, как дыня, и ноги не сгибались.

В освободительное движение вступил он в 1942 году, и вся его деятельность, как и его товарищей, была направлена ​​против немцев. Казнили его солдаты еще в 1944 г. Честь Вам, молодые герои!

Среди смертников было двое ребят-братьев из Черторыйска — полесского села, на среднем Стыре. Один не имел еще и шестнадцати, а второй — семнадцати лет. Жили в смертной уже полгода и так истощились от голода, что не могли даже разговаривать и вставать. Одного из них казнили. Идя на казнь, мужественно прощались дети-братья. Какую угрозу империи составляли эти дети? Какое дикое право имеет Москва расстреливать детей?

Такой в ​​тюрьме обычай, заключенные выписывают или выцарапывают на стенах свое имя или фамилию. Присматриваясь к этим историческим надписям, которые возникали десятилетиями, можно сделать перечень имен людей разных языков. Даже под отпавшей штукатуркой можно было вычитать чье-то имя или фамилию, в частности те, которые были написаны краской.

Менялись оккупанты, а тюрьмы были полны...

Кто-то дочитался по этим настенным надписям: в этой тюрьме осенью 1939 года сидел один из князей Радзивиллов, пока Сталин передал его Гитлеру. Проживал князь теперь в Варшаве, пользуясь всеми своими имениями в Генеральной губернии (ГГ). Был принят Герингом, у которого интернирован должен был в деле польского католического духовенства.

Что же, каждый человек должен пользоваться свободой, это его естественное право, Радзивилла тоже. Но... Радзивиллы были, по определению коммунистической науки, «эксплуататарами народных масс», «злейшими врагами и поработителями трудящихся Литвы, Белоруссии и Украины» и т.д., что, в конечном счете, было недалеко от правды.

Что же случилось? Князя сменяли на пролетария, или сыграли другие интересы? Или с классовых позиций вина этих ребят-детей могла быть большей, чем Радзивилла?

Здесь, под приговором смерти, сидели бывшие подданные — батраки и просто полесские крестьяне из его имений на Волынском Полесье. Кто голову имеет — пусть поймет...

***

Странное существо — человек. Сидит в смертной и ждет казнь, но все же мыслит и мечтает. Мечтает, каким должна быть и будет Украина свободным государством.

И сны нам снятся — в частности, вкусные обеды и ужины. Часто снились мама, хотя я не знал, где находилась моя семья, вывезенная 15 мая 1941года, снилась также Квитка, приходила как ангел и придавала сил, так было и в лагерях.

«Мы должны чувствовать себя украинцами — не галичанами или буковинцами, а украинцами без официальных границ» — И. Франко.

Вот это Франка объединяло всех нас — и тех, кто из восточных, и тех, кто из западных областей, хотя веками делили нас политические границы чужих государств. Мы были одними...

Ольга Мамона, опубликовано на сайте  Помісна Церква

Перевод: «Аргумент»

В тему:

• Юрий Шевелев: как изживали и как выжил украинский язык. Часть 5: от Постышева до Хрущева
• «Лучший человек, которого украинцы могут иметь вождем». К 122-летию главы ОУН Андрея Мельника
• «Такого уровня лидер ОУН еще не попадал к чекистам живым»
• Николай Арсенич, «432», создатель Службы Безопасности ОУН: живым его взять не смогли
• Как погиб Роман Шухевич и что могло произойти с его телом. Операция на рассвете