Богдан Ступка умер

Версия для печати

Вчера нас покинул хороший, совестливый человек, патриот Украины, талантливый актер

Богдан Ступка скончался на 71-м году жизни 22 июля, в воскресенье, в Киеве. Последние четыре месяца он тяжело болел, пребывая в больнице «Феофания». Любимец украинской публики и Герой Украины будет похоронен на Байковом кладбище столицы во вторник, 24 июля. Панихида по известному актеру состоится 24 июля в помещении Театра им.Ивана Франко, руководителем которого Б.Ступка являлся.

Богдан Ступка родился 27 августа 1941 года в с.Кулыкив Львовской области. Его отец пел в хоре оперного театра, брат матери там же был солистом, а тетя — главным концертмейстером. Хотел поступить на химический факультет, но не сдал вступительные экзамены. Работал в астрономической обсерватории в Баку. Позже поступил на заочное отделение факультета филологии Львовского университета. В 1961-м окончил актерскую студию при театре имени Марии Заньковецкой. Через 10 лет дебютировал в кино — в фильме Юрия Ильенко «Белая птица с черной отметиной» (1971), где сыграл роль Ореста Звонаря. Когда в 1978 году столичный театр имени Ивана Франко возглавил учитель Б.Ступки — львовский режиссер Сергей Данченко, перебрался в Киев. С 1999 по 2001 годы был министром культуры Украины. С 2001 года возглавлял Национальный академический драматический театр имени Ивана Франко в Киеве.

Актер сыграл более 100 ролей в кино и более 50 на сцене.

В списке ролей Богдана Ступки много исторических фигур: гетманы Иван Брюховецкий («Черная рада»), Иван Мазепа («Молитва за гетмана Мазепу»), Богдан Хмельницкий («Огнем и мечом»), а также Чингисхан («Тайна Чингисхана») и многие другие. Сыграл главную роль в фильме российского режиссера Владимира Бортко «Тарас Бульба», премьера которого состоялась в 2009 году.

Лауреат Шевченковской премии 1993 года за главную роль в спектакле «Тевье-Тевель» по произведениям Шолом-Алейхема.

Дневник Богдана Ступки:

«Кто-то умер, но ты должен играть комедию. Выходишь на сцену и играешь комедию. Заходишь за кулисы и плачешь. Собираешь себя, снова выходишь и играешь комедию.»

(впервые был опубликован в журнале «Країна» № 87 за 09.09.2011г.)

В мире есть много актеров, которые могут делать то, чего не могу. Недавно в московском театре «Современник» смотрел спектакль «С наступающим». В нем играют Сергей Гармаш и Леонид Ярмольник. Я смеялся до слез. Не знаю, сумел бы так рассмешить. Когда младше был — возможно.

Взял с 30 молодых актеров. Страшные трудоголики. Могут сутками сидеть в театре и работать. Всех своих актеров называю детьми. Обращаюсь к ним «сынок», «дочка». Когда ссоры — толку мало. Есть другие санкции — снятие зарплаты, увольнения. Но за 10 лет работы худруком в театре еще никто не выгнал.

Прощаю все. Это пришло со временем. Кто-то стареет и еще глупее становится, а кто-то — наоборот. Отношу себя к тем, что мудрее. Какие-то проблемы, конфликты на сцене, режиссером или партнером — иду к нашему замдиректора Даниилу Даниловичу Федоряченко. Ему сейчас 91-й. Он поддерживает, говорит: «Да, да». И в самом разгаре заканчивает: «Прости ему». Простить — гораздо лучше, чем кого-то наказать.

Талант — не деньги, не колбаса, не ветчина. Не вычислишь, сколько процентов его есть. У кого-то проявляется быстро, у некоторых — постепенно. Надо иметь терпение и ждать, когда прилетит эта птица.

Каждый ли может быть актером? Шекспир сказал, что весь мир — театр, а Сковорода добавил, что каждый играет ту роль, на которую его поставили. А ставит на роль Бог.
Всегда верил в Бога. В церковь редко хожу. Перед сном всегда кладу крест на себя и на подушку. Бабушка этому научила. Когда играл Николая Задорожного в «Украденном счастье», на сцене, ложась в постель, клал на подушку крест, а потом на себя. В советское время в зале это вызвало смех. Теперь смеха нет.

Гордыня — это величайший грех. Но каждый хочет пахнуть фиалкой. Тогда начинается задирание носа. От этого пользы никакой.

Творчество — это сомнение. Нет его — нет прогресса. То же самое в экономике, всюду. Надо сомневаться, смогу это сделать или нет. Когда сам что-то проходишь — будешь горд, что сделал это сам, а не за ручку тебя привели. «Здесь стань, здесь так ручку вытащи, здесь так говори» — это уже ремесло, а не творчество.

Когда начинают петь дифирамбы, прекрасно чувствую неискренность. О, думаю, пошло-поехало, так кадилом кадит. Имею самоиронию. О себе больше знаю, чем все вместе взятые. Ложь всегда приятна, а правда глаза колет. Поверишь в эту ложь — начинаешь сам себя обманывать.

Когда-то играл архиерея в фильме Артура Войтецкого «И ныне прославился сын человеческий» по рассказам Чехова «Архиерей» и «Княгиня». На смертном одре мой герой говорит: «Я ниже всех. Какой же я архиерей, мне бы быть священником в сельском приходе». Он никогда не говорил «прекрасно». Наибольшая слава у него была «хорошо». Архиерей, который имеет наивысший религиозный сан, обладает монастырями и сотнями тысяч гектаров земли, говорит, что ниже всех. Никогда не задирай носа.

Ребенка можно чему-то научить до 3 лет. После — уже поздно.

Больше всего хотел научить детей, чтобы были порядочными, не задирали нос. И они никогда не задирали.

«Оболонский» процесс задумал, что на актера нужно учиться пять лет. Это в медицине столько можно учиться. На актера — нормально было, когда четыре. Три хватит, и надо иметь практику.

Некоторые студенты на четвертом курсе сыграли что-то и уже задрали носы. Не понимают, что в театре этого «кандзюблення» их очень быстро лишат.

Имеешь знания — должен ими поделиться. А не толочь других своим главенством.
Если ты такой умный, помоги еще кому-то понять что-то в этой жизни.

Послевоенные годы помню. А что вчера было, забываю. Есть анекдот про последнюю стадию склероза. Господин в возрасте договорился с красивой женщиной, заплатил ей деньги, она ему дала адрес, подготовилась. Он заходит, она лежит, с бретелечками. Встает, начинает его раздевать. Он идет к ней, голенький, и вдруг останавливается. Забыл, зачем он пришел. Возвращается, одевается. Она думает, старенький, чего буду мучить — деньги заплатил, пусть идет... Оделся, вышел на улицу. Вспомнил, зачем приходил. Возвращается назад, но забыл адрес...

В детстве, когда кусок хлеба случайно падал на пол, поднимал, обдувал его и клал обратно стол. Так учила бабушка. Это святые элементарные вещи. Такое отношение сохранилось по сей день.

Мои родители работали в оперном театре. С 7 лет в субботу и воскресенье был на балете или опере. «Фауст», музыка Шарля Гуно, текст написал Гете — классика. Не Потап с его «Не люби мои мозги».

Порядок и проблема — это две одесские большие разницы. Когда спросил у российского актера Михаила Ульянова: «Как вы решаете проблемы в театре?» Он был художественный руководитель уже со стажем, а я — молодой. Ульянов ответил: «Театр — это такая субстанция, где проблемы никогда не решаются». Ежедневно утром появляются новые. Глобальных мало, меркантильные — на каждом шагу.

Почему предметом искусства всегда есть человек? Ведь он так и не разгадан. Русский поэт Евгений Винокуров написал: «Мир разложил на части Пикассо. Слеза стекает. Разложить, попробуй». Химический состав можно разложить, но почему она капнула?

Как правильно переживать творческий кризис, я не знаю. Этого, пожалуй, никто не знает.

Мои сны — это мое личное дело.

Чтобы мне понравиться, женщина должна быть такой, как моя жена.

Надо научиться прощать, чтобы создать и сохранить семью.

Женщина может создать мужчину, а может его бросить под ноги. Все, как захочет женщина.

Жена у меня балерина. Когда родился сын, у нее было очень сильное материнское чувство. Она и дальше работала, танцевала, но карьеры уже не делала. Очень сложно, когда карьера в семье делают двое.

Не знаю, возможно, она сожалеет. Иногда слушает музыку Адольфа Адана из балета «Жизель». Слезы текут. Когда-то танцевала сольный номер в кордебалете, партию Сирени. Музыка идет по радио, она плачет. Я тогда раздеваюсь до плавок и захожу к ней этаким Парисом, с бутылкой шампанского. Она тогда сквозь слезы начинает смеяться.

Конфликты сопровождают каждую семью. Из-за них разводятся, а потом локти кусают всю жизнь, чего, мол, расстались. С возрастом входишь в другие понятия и понимания. Становишься ближе духовно, по-человечески. В браке нужно уметь вовремя приласкать, погладить, поцеловать. Тогда понимаешь, что у тебя есть ее поддержка, а у нее — твоя.

Когда был молодой, мог надуться, не разговаривать, ссорились. Женщина подойдет и скажет: «Иди пообедай, что ты на голодный желудок дуешься. А потом дуйся сколько хочешь». И она меня этим принимала, потому что очень быстро отходила.

Не всегда нравился женщинам. Какой-то острый был я, некрасивый. Ну, так к себе относился. В себе все не нравилось. Не такой нос, глаза, уши. Никогда не был красив, и теперь не красивый.

Мужчина должен быть интересен. Когда-то во Львове встречался с одной барышней. Она позвонила, сказала, что попала под трамвай. А я влюблен был, романтичен, поехал к ней. Бросил пары, бежал за тем трамваем, на ходу скакал, едва не попал под колеса. Приезжаю к тому особнячка, захожу. Слышу — шум, гам. Тогда было очень модно старым кавалерам искать себе пару — молоденьких, красивых. Вот эти старые кавалеры лет 40, 45 и она — с бокалом коньячка хохочет. И я тут открываю дверь, зеленый. Она на меня посмотрела и сказала: «Боже, какой ты наивный, ты как на ладони. Тебе видно насквозь. Мужчина должен быть загадочен». И вот я стал загадочным.

Подумал: если она может так обмануть, что попала под трамвай, то что будет дальше? А я ее очень любил. Но вырвал из сердца. Всегда человек познается в беде.

Не знаю, как соблазнить неприступную женщину. Неприступных не соблазнял.

Долго не курил, опять начал. Не знаю, взял сигарету, курю.

В Киеве люблю театр Франко, скверик возле него и двор Софийского собора. У нас возле театра сделали фонтан, который не работал более 20 лет. С деревьев звучит искусственное пение птиц. Даже такое приятно слушать. Хотя в Киеве, слава Богу, птицы еще поют. Люблю Львов, я там вырос. Люблю ходить его улочкам, особенно во время дождя. Взял зонт, поднял воротник, галоши надел и пошел под дождем. Сейчас редко так хожу. Но хожу.

О человеке интересно узнавать, каков он — подлый ли, например.

Если снова стать министром культуры, стал бы им на один день. 26 августа меня назначают, 27 приносят подарки на день рождения, а 28 — пусть увольняют.

Дню рождения радуюсь, потому что приходят друзья. Я никого не приглашаю. Кто помнит, тот приходит. Кто не помнит — честь и хвала.

Лучший день рождения у меня был с мамой. Она родилась в тот же день, что и я, как раз накануне Успения. У меня у стола стоит икона Успения Пресвятой Богородицы, из Почаева.

Никогда не думаю о том, что я — на горе. Я всегда под горой. И все время надо эту гору покорять.

Наглых поклонниц не было.

Если твой камень скатился с горы раз, второй, третий — не подходи и не коти его больше. Не надо брать другой. Просто без камня иди на гору. Умный в гору не пойдет. Думаю, что я все-таки хожу. Вся жизнь — это трудности.

Могу быть недовольным, только никогда этого не показываю. Хотя в глазах можно прочитать.

На русском пусть говорят. Каждый имеет право говорить на своем языке.

На сцене заряжаешь сам себя. Не стоит этого ждать от публики или партнера. Когда сам себя не зарядишь, ты никому не нужен и не интересен.

Нет роли, которую было бы неприятно вспоминать.

«Оскара»? А чего — нет, хотелось бы.

Герой Украины — это приятно. Тебя государство поддержало.

Не жалею, что что-то проходит мимо меня. Как жизнь плывет, так пусть и плывет. Рад, что здоров, что могу общаться. Понемногу работаем, в новом сезоне хотим «Гимн демократической молодежи» Сергея Жадана поставить. Очень сложно, потому что это не пьеса, а повесть. А драматургия, как сказала Леся Украинка, — это венец поэзии, высший пилотаж.

Когда качаешься на качелях, надо качаться и ни о чем не думать. Так гораздо проще.

Текст: Татьяна Иваночко, Алена Павлова

Перевод: «Аргумент»

Редакция «Аргумента» выражает глубокое соболезнование родным и близким Богдана Сильвестровича