«Дело лицеистов»: «Великое отупение и край усталости...».

Версия для печати

... 26 человек (по другим сведениям — 27) ждал расстрел, 12 человек — десять лет лагерей с конфискацией имущества, остальных — различные сроки заключения и ссылки. Всего в списке осужденных 81 имя. большинство арестованных — юристов, между прочим, по образованию — не понимало, в чем именно их обвиняют ... Кровавая история России.

18 июля 1925 года художественный критик Николай Пунин записал в своем дневнике ленинградские слухи: «Расстреляны лицеисты. Говорят, 52 человека, остальные сосланы, имущество, вплоть до детских игрушек и зимних вещей, конфисковано. О расстреле нет официальных сообщений; в городе, конечно, все об этом знают, по крайней мере, в тех кругах, с которыми мне приходится соприкасаться: в среде служащей интеллигенции».

Лицеисты, о которых говорит Пунин, — это выпускники Александровского лицея, того самого, который окончил Пушкин, но переехавшего в 1844 году в Петербург и, само собой, потерявшего в названии слово Царскосельский.

Императорский Александровский лицей поместили в большом здании на Каменноостровском проспекте. Первые семь своих школьных лет я каждый день ходил мимо его фасада, и в моей детской памяти он остался под дворовым названием «ПТУ краснодеревщиков» — ранний пример оксюморона для первоклассника, еще не знакомого с филологической терминологией.

По странному сближению (выражаясь по-пушкински), место для петербургского Лицея тоже связано с Екатериной Великой: в Царском Селе мальчики учились во флигеле Екатерининского дворца, а в столице на этом участке в XVIII веке стоял первый в России Оспопрививальный дом, в котором матушка-императрица, а с ней и сын ее Павел сделали себе прививки, показав этим бесстрашие и презрение к ретроградам.

В 1834 году по проекту архитектора Людвига Шарлеманя здесь построили здание для образцового Александровского сиротского дома. Сюда и въехал Лицей.

В столицу наш перенесен приют,

Но молодые поколенья

В нем жизнью старою живут, —

сочинил лицеист Владимир Зотов, следуя непременной традиции милого виршеплетства.

Мимо будущего Лицея, кстати, 27 января 1837 года проехал в санях Пушкин — по пути к месту дуэли. А затем и в обратную сторону. (Хотя не поручусь: где-то я читал, что ехали они на Черную речку петлей).

Как и прежде, в Лицей принимали дворянских детей 10–12 лет и готовили их к государственной службе. Но устав был по сравнению с царскосельским изменен: теперь выпускники могли служить только в Министерстве внутренних дел, и только годы спустя их карьерам открылось и Министерство иностранных дел (как в свое время Пушкину). Зато принимать начали каждый год, а не как в Царском — раз в три года.

Программа приравнивалась к университетской, преподавали видные ученые и практики, к примеру, юриспруденцию читал Анатолий Федорович Кони, пению обучал дирижер и композитор Александр Андреевич Архангельский, преподавал историю Сергей Федорович Платонов, русскую словесность — Яков Карлович Грот, литературу — Нестор Александрович Котляревский. Все это фигуры столь знаменитые, что представлять их нет никакой нужды.

Лицей на Каменноостровском закончили целые династии: внук и правнук самого Пушкина, двенадцать баронов Корфов, семь князей Голицыных, шесть баронов Розен, а также Михаил Евграфович Салтыков-Щедрин, князь Дмитрий Александрович Шаховской (будущий архиепископ Иоанн Сан-Францисский), архимандрит Киприан (Керн), философ Лев Александрович Зандер.

Здесь царил культ Пушкина, был основан музей поэта со своими святынями: автографом стихотворения «19 октября» 1825 года, перстнем-талисманом, который всем памятен по тропининскому портрету. Лицеисты собирали прижизненные издания своего кумира, открыли Пушкинское лицейское общество. 19 октября в лицейском храме всегда служили литургию по случаю годовщины основания альма-матер.

В лицейском садике установили памятник Пушкину, а перед фасадом — бюст Александру Первому. В моем детстве плешивого щеголя на том же постаменте заменял картавый сифилитик. Он, впрочем, и сейчас там.

Последний учебный выпуск заведения состоялся в мае 1917 года, а в октябре замелькали первые знаки новой судьбы: сюда вселился районный штаб Красной гвардии Петроградской стороны. При штабе по инициативе председателя райсовета Александра Касторовича Скороходова был сформирован «летучий отряд» для борьбы с контрреволюционной агитацией.

Начавшийся осенью 17-го учебный год довольно быстро пришлось свернуть: лицеисты ютились в комнатушках флигелей, а парадные помещения заняли новые хозяева жизни. На следующий год большевики Лицей закрыли.

Царскосельский просуществовал 32 года, Александровский — 73.

В огромном здании разместился Пролетарский политехникум. Исчез не только бюст императору, но посыпались и переименования: Большая Монетная улица, идущая справа, стала улицей этого самого Скороходова (сам он жил напротив), а Лицейская — улицей Рентгена.

Но от этих косметических перемен до расстрела в затылок — дистанция все же огромного размера.

В 1925 году открылось «Дело лицеистов» — название, принятое среди своих. Официально — «Дело № 194 Б» или «Дело воспитанников», «Союз верных», «Контрреволюционная монархическая организация».

Аресты прошли в Ленинграде в ночь с субботы на воскресенье, с 14 на 15 февраля. Ночь эта оказалась злосчастной не только для лицеистов. Арестовано было свыше 150 человек, среди них — выпускники Училища правоведения А. А. Арнольди, М. Н. Фицтум фон Экстед, П. Н. Юматов, бывшие офицеры лейб-гвардии Семеновского полка — полковник А. А. Рихтер, полковник А. Н. Гревениц (родственник, кстати, пушкинского однокурсника) и другие. Но большинство составляли именно лицеисты.

Им были предъявлены обвинения в шпионаже, в организации лицейской кассы взаимопомощи и в заказе панихид по погибшим товарищам и членам императорской семьи.

Но что самое интересное — выпускников обвинили в «заговоре 19 октября». Да, инкриминировался «священный день Лицея», когда его питомцы ежегодно собирались на дружеском обеде у одного из товарищей.

Это очень характерная черта советской репрессивной машины, своего рода идеологический ее фундамент: заставлять в школе учить и разъяснять пушкинское «19 октября» и за него же — арестовывать. В одном помещении — прославлять, в другом — проклинать, за верность одному и тому же. Мертвым — можно, живым — запрещено. Не сметь превращать историческую традицию в живую преемственность. Привыкать к условности понятий, ценностей, морали. Это называется музеефицировать сознание.

Суть «преступлений» следователей не интересовала, но для соблюдения формальностей статьи, разумеется были: «Ст. 61 Участие в организации или содействие организации, действующей в направлении помощи международной буржуазии» и «Ст. 66 Участие в шпионаже всякого рода, выражающееся в передаче, сообщении или собирании сведений, имеющих характер государственной тайны, в особенности военных, иностранным державам или контрреволюционным организациям в контрреволюционных целях или за вознаграждение».

Большинство арестованных допрашивали об одном — об их знакомствах и о месте нахождения бывших воспитанников.

​Процессы шли негласно, в газетах ничего не сообщалось, большинство арестованных — юристов, между прочим, по образованию — не понимало, в чем именно их обвиняют.

Как считала Наталья Константиновна Телетова (автор основополагающего и непревзойденного до сих пор обзора «Дело лицеистов» 1925 года« — журнал «Звезда», № 6, 1995), перед ГПУ, в первую очередь, была поставлена задача ликвидировать специалистов в области юриспруденции. На первом этапе лицейского дела ленинградское ГПУ хватало офицерство, затем интеллигенцию.

Среди арестованных — не только люди молодые. Взят был и князь Николай Дмитриевич Голицын, лицейский выпускник 1871 года. Он был последним председателем Совета министров царского правительства. В момент ареста ему было 78 лет. Расстрелян.

Последнему директору Лицея генералу Владимиру Александровичу Шильдеру было семьдесят. Он скончался в тюрьме во время следствия, узнав, что к расстрелу приговорен не только он сам, но также его сын, жена и многие ученики. Сына — Михаила Шильдера — действительно расстреляли (но позже), а жену Анну Михайловну приговорили к ссылке, где она и скончалась.

Владимир Шильдер, последний директор Лицея

Как пишет Н. Телетова, в 1926-м на Соловках Михаила Шильдера с группой других заключенных отправили как-то на озеро ловить рыбу для лагерной столовой, а затем обвинили в намерении бежать с Соловков вплавь. Опять же — что поручили, за то и осудили. Вот тогда он и был расстрелян.

По делу также проходили: литературовед, пушкинист и переводчик Георгий Петрович Блок (двоюродный брат поэта);

• барон Максимилиан Владимирович Остен-Сакен (по всей видимости, потомок пушкинского преподавателя);
• археолог и священник Владимир Константинович Лозина-Лозинский;
• директор Музея старого Петербурга Петр Петрович Вейнер, издатель изумительного журнала «Старые годы»;
• основатель Пушкинского музея в Александровском лицее (а позднее — заведующий библиотекой Пушкинского Дома) Павел Евгеньевич Рейнбот, один из дважды несчастных: выпущенный по «Делу лицеистов», он в 1929-м был снова взят — на этот раз по «Академическому делу»;
• поэт, стиховед и искусствовед Валериан Адольфович Чудовский (автор книги «Императорская публичная библиотека за 100 лет», Спб, 1914).

Юбилейное лицейское приглашение Петру Вейнеру, 1911

В июне 1925 года дело закончили: 26 человек (по другим сведениям — 27) ждал расстрел, 12 человек — десять лет лагерей с конфискацией имущества, остальных — различные сроки заключения и ссылки. Всего в списке осужденных 81 имя.

Все арестованные сидели в тюрьме на Шпалерной улице. Приговоренных к ссылке увозили в простых грузовиках (спецтранспорт изобретут, вернее, возродят позже) на Николаевский вокзал (годом раньше ставший Московским). Вдоль Знаменской улицы с раннего утра стояли родные и близкие: сарафанное радио достоверней молчащей газеты. «На Соловки!» — крикнул кто-то с грузовика.

Все лицеисты, осужденные «за Пушкина», реабилитированы 31 января 1994 года.

Не хочется вычитывать в прошлом всевозможные подмигивания и предзнаменования, но удивительно, тем не менее, как Пушкин на сто лет вперед взял и благословил — будто предвидя, что многократно воспетая им дата отольется кому-то лицейской бедой:

Бог помочь вам, друзья мои,

И в бурях, и в житейском горе,

В краю чужом, в пустынном море

И в мрачных пропастях земли!

Но вот чего Пушкин никак предугадать не мог, так это равнодушной реакции общества столетие спустя. Свою дневниковую запись 18 июля 1925 года искусствовед Николай Пунин закончил так: «Говорят об этом с ужасом и отвращением, но без удивления и настоящего возмущения. Так говорят, как будто иначе и быть не могло... Чувствуется, что скоро об этом забудут... Великое отупение и край усталости»

—

Иван Толстой, опубликовано на сайте  Радио Свобода

В тему:

• Россия: вокруг разбитого корыта
• Стивен Фрай: письмо в поддержку Pussy Riot
• «Русский мир» как «Грядущий Хам». Взгляд филолога на законопроект № 9073
• «Русский дух» в Украине, безусловно, еще есть, а вот собственно Русью тут давно не пахнет»