Русская дружба

Версия для печати

Хороший друг — не тот, кто отмажет тебя, если ты сбил пешехода. Хороший друг — тот, кто не даст тебе превышать допустимую скорость.

В начале месяца в сети снова заговорили про Фонса Тромпенаарса и его классификацию культур. Для тех, кто вдруг пропустил, напомню: голландский исследователь Тромпенаарс делит культуры на несколько категорий. В том числе на культуры универсалистские (в которых действуют единые для всех правила) и партикуляристские (в которых правила меняются в зависимости от ситуации).

Одной из иллюстраций такого различия стал следующий опрос: «Вы едете с другом по городу на машине, друг за рулем. Он сильно превышает скорость и сбивает пешехода. Других свидетелей, кроме вас, нет. Соврете ли вы под присягой, чтобы спасти друга от тюрьмы?»

Тромпенаарс проводил такой опрос в разных странах, и везде люди отвечали по-разному. На одном, универсалистском, конце спектра оказались США, Англия и Швейцария: в этих странах больше 90% опрошенных не стали бы врать ради друга-преступника. С противоположной, партикуляристской, стороны разместились Россия, Китай и Венесуэла. Для большинства в этих странах дружба оказалась важнее закона.

Исследователь иллюстрирует культурное различие историей о том, как на одном из таких опросов среди группы французов была одна англичанка. Первым делом она уточнила, в каком состоянии находится пешеход. Остальные участники спросили ее, что это меняет. Один из французов тут же объяснил остальным, что, разумеется, если пешеход серьезно покалечен или погиб, то друга обязательно надо спасать. Англичанка нервно рассмеялась и сказала, что, с ее точки зрения, все обстоит ровно наоборот.

Такой партикуляризм я каждый день наблюдаю в фейсбучной ленте.

Например, после теракта в Мюнхене кремлевский политолог Сергей Марков написал, что в терроре виноваты правительства Германии и Франции. Почему? Да потому, что они ведут гибридную войну против России и поддерживают неонацистов в Киеве. Он написал об этом аж три поста. Сочувствие Марков выразил лишь в одном, и то мимоходом, да к тому же не жертвам, а «европейским друзьям». Я не знаю, хотя и догадываюсь, кто является европейскими друзьями Маркова. Но у меня с ним три общих друга в фейсбуке.

Другой кремлевский политолог, Вячеслав Никонов, тоже решил, что теракты в Европе связаны с тем, что Запад обращает мало внимания на преступления украинской хунты. С Никоновым у меня пять общих друзей в ФБ.

Еще один кремлевский политолог, Сергей Караганов, на днях в интервью немецкому журналу Шпигель заявил о готовности России нанести превентивный удар по Польше и Прибалтике: «Россия больше никогда не будет воевать на своей собственной территории». С этим у меня девять общих друзей.

Поэт Игорь Караулов давно был поклонником Путина, но #Крымнаш окончательно снес ему крышу, и в последнее время Караулов стал известен не столько стихами, сколько людоедскими заявлениями. Он, например, выражал надежду, что Макаревича и других либералов неправильной национальности прогонят по Москве под конвоем. С Карауловым у меня 13 общих друзей.

Пять общих друзей с Марией Захаровой, пять общих друзей с Арамом Габреляновым, три общих друга с Маргаритой Симоньян. Возьмите наугад любого российского упыря — и, если он есть в фейсбуке, у меня с ним найдутся общие друзья.

Кто там самый одиозный? Конечно, Яровая. Посмотрим. Увы, в фейсбуке ее нет. Кто еще? Депутат Виталий Милонов. Точно, есть один общий друг. Найдется все! Если бы в фейсбуке был Путин, у меня и с ним бы были общие друзья, я в этом совершенно уверен.

При этом я сам очень тщательно выбираю друзей — и в фейсбуке, и в жизни. Ни один из них не является ни агрессивным запутинцем, ни крымнашистом. Я вполне уверен, что всем моим друзьям в ФБ заявления Маркова и Караганова так же отвратительны, как и мне. Но они их терпят, месяц за месяцем и из года в год. Почему?

Пару раз я задавал им этот вопрос.

Иногда мои друзья отвечают, что наблюдают за этими персонажами в научных целях. Хорошо, но для этого ведь необязательно добавлять их в друзья. У каждого из вышеперечисленных на странице есть кнопка Follow — нажимаешь и читаешь их в своей ленте. Так что научный интерес — не объяснение. Если у вас дома завелись тараканы, это еще не делает вас энтомологом.

Журналисты (их среди моих друзей много) иногда отвечают, что держать известных людей в друзьях им нужно для удобства. Например, можно быстро связаться через мессенджер. Этот ответ меня тоже не устраивает. Возможно, это чуть-чуть облегчает жизнь, но я и сам журналист и прекрасно знаю, что комментарий легко можно взять по телефону, через Skype или Telegram, без того чтобы добавлять мерзавцев в друзья.

Наконец, некоторые друзья говорят, что держат в друзьях подобных персонажей, потому что с незапамятных пор знают их лично и они не всегда были такими. И пусть эти друзья уже много лет как испортились, не рвать же из-за этого отношения.

Вот этому объяснению я верю.

Ну и что такого? — спросят многие, — это же просто фейсбук.

Но это не просто фейсбук. В реальной жизни происходит то же самое. Помните Венедиктова, делающего селфи с Леонтьевым, и Макаревича, мило беседующего с Песковым? Впрочем, это было два года назад. Есть куда более близкий пример.

8 июля 2016 года «Медуза» опубликовала расшифровку беседы в редакции РБК, где новое начальство объясняло журналистам еще вчера независимого издания, что правила поменялись и есть черта, которую им лучше не переходить. Большинство либеральной публики взорвалось возмущением, но у новых начальников, Тросникова (бывший глава службы новостей ИТАР-ТАСС) и Голиковой (бывшая главред сайта ИТАР-ТАСС), нашлось на удивление много защитников — все в том же либеральном лагере. Куча людей с вполне антипутинскими взглядами выражали им поддержку и возмущались их шельмованием.

Подобную беседу в редакции мы уже видели. 12 марта 2014 года подобным же образом сменилось руководство у Lenta.ru. На следующий день Slon.ru опубликовал расшифровку разговора нового главреда Алексея Гореславского с редакцией. Гореславский в 2014 году вел себя куда более прилично, чем Тросников и Голикова в 2016-м. Но, в отличие от последних двух, у него не нашлось либеральных защитников. Мало того, многие из тех, кто в 2014 году яростно ругал Гореславского, так же яростно в 2016-м защищали Тросникова и Голикову.

Почему?

Да потому что у Гореславского было другое прошлое. До того как в 2013 году пойти на работу в ТАСС (отличное, кстати, они выбрали для этого время: только что принят «Антимагнитский закон», «Болотное дело» в самом разгаре, Pussy Riot сидят свою «двушечку»), Тросников и Голикова довольно долго проработали на высоких позициях в «Коммерсанте». Гореславский же ни в каких либеральных изданиях не работал, зато был главредом одиозного прокремлевского «Взгляда»

В отличие от нового начальника «Ленты», новые начальники РБК многие годы провели в либеральной тусовке. Для оппозиции они были и остаются своими — друзьями, коллегами, собутыльниками. Своих в России защищают всегда, что бы они ни делали. Потому что в России, как в любой стране третьего мира, нет ничего важнее, чем личные связи.

Если говорить экономическим языком, то любое общество существует для того, чтобы снизить стоимость транзакций. Если говорить человеческим — чтобы упростить жизнь своим членам.

Общество упрощает людям жизнь множеством способов, но все их можно условно разбить на три категории: наказание преступников, поддержка нуждающихся и предоставление разных услуг.

Общества, в свою очередь, тоже бывают трех видов.

Первое — открытое демократическое общество с развитыми формальными и неформальными общественными институтами. Правила в таком обществе прописаны явно, в виде законов, и одинаковы для всех. Такое общество защищает даже чужаков. Примеры общества первого типа: США, Британия, Германия, Нидерланды и большинство других западных стран.

Второе — традиционное закрытое общество, где каждый должен знать свое место. У такого общества нет писанного кодекса правил, но эти правила, тем не менее, существуют, и все их знают. Чужаков такое общество не признает.

Общество второго типа — любое племя или клан. Когда-то все общества были такими, сейчас их гораздо меньше. Но общества второго типа сегодня можно найти не только в Сомали или в джунглях Амазонки: они есть фактически в каждой стране. Это криминальные сообщества. Они оказывают своим членам услуги: достать сигареты или наркотики, передать на волю «маляву» или дать позвонить по мобильному. У них есть свои неписаные законы, нарушителей которых жестоко наказывают. У них даже есть своя система соцпомощи — «общак».

Наконец, есть третий тип общества, в котором старые клановые связи и правила уже разрушены совсем или остались лишь среди маргинальных групп, но новые, западные, общественные институты — суды, полиция, социальная помощь — так и не смогли укорениться. Они вроде бы формально существуют, но на самом деле это лишь фасад, декорация, соломенный самолет. Россия — общество как раз такого типа. И знаменитая русская дружба — тесная, горячая, безусловная, совсем не такая, как прохладная и отстраненная дружба на Западе, — обязана своим существованием полному развалу других общественных институтов, формальных и неформальных.

Слова «обращайтесь в суд» превратились в России в насмешку, полиция ведет себя как оккупационные войска, здравоохранение убивает, образование насаждает мракобесие.

Нет, кажется, ни одного государственного института, от которого обычный человек может получить адекватную помощь. Негосударственные институты — в первую очередь благотворительные фонды и объединения добровольцев — пытаются как-то заполнить эту пустоту, но, во-первых, их очень мало для такой огромной страны, а во-вторых, государство панически боится любой неформальной активности и изо всех сил ставит фондам и добровольцам палки в колеса, навязывая им идиотские правила работы, перекрывая им финансирование, а иногда и просто их закрывая.

В этих условиях остается лишь два общественных института, к которым люди могут обратиться за помощью: коррупция и связи.

То, что на Западе происходит обычным, нормальным способом — через суд, полицию, школу, больницу, агентство занятости, — в России делается через заднюю дверь — с помощью друзей, коллег, однокашников. Через знакомых пристраивают детей в хорошую школу. Через знакомых находят хорошего врача. Через знакомых ищут работу. Через знакомых — у кого они есть — добиваются открытия судебных дел и отбиваются от наездов налоговой и СК. Даже взятки давать лучше по рекомендации, иначе есть риск сесть в тюрьму или нарваться на то, что деньги возьмут, а дело не сделают.

Короче говоря, знакомства — главный неформальный институт, без которого жизнь в России превращается в ад.

Несомненно, и на Западе связи играют важную роль, особенно в политике и бизнесе. Но там эта роль все же вспомогательная. В России же связи — единственный общественный институт, который хоть как-то работает.

Поэтому связями никто не разбрасывается. И не только с друзьями — с нынешними и бывшими коллегами, однокашниками, знакомыми по фитнес-клубу или по рюмочной. Это действует на всех этажах общественной пирамиды, вплоть до самого верхнего. Это — одна из причин того, что воры во власти никогда не садятся надолго, уволенные за профнепригодность чиновники получают новые должности, а на раскольников из правительства (в отличие от несогласных со стороны) не возбуждают уголовные дела.

Так было и так будет в России. И призывать к принципиальности тут бесполезно. Друзья — это главный актив. Принципы — обуза, которую мало кто может себе позволить. Если приходится выбирать между первыми и вторыми, выбор всегда очевиден.

В Украине все устроено чуть по-другому. В ней одновременно присутствуют все три системы. По нынешней ситуации в стране можно изучать смену общественных формаций.

До Евромайдана власть в Украине была у представителей кланово-криминальной системы. Они эффективно защищали интересы своего клана и пытались задавить чужаков. Для донецких отлично работали все социальные лифты, был даже анекдот о том, что в Донецке опасно ходить по улицам: людей хватают посреди бела дня, отвозят в Киев и назначают на высокие должности. При этом Янукович, в отличие от Путина, совершенно не стеснялся сажать в тюрьму своих бывших коллег, таких как Луценко и Тимошенко. Связи вне донецкого клана не имели для донецких значения.

Нынешняя власть ведет себя иначе. Старый клановый строй в Украине распался, но новый, правовой, все никак не сложится. Порошенко и его команда, по счастью, не из криминальной среды, но они — типичные граждане третьего мира, для которых самое главное — связи. Поэтому старых врагов (близкий круг Януковича) и новых (близкий круг Коломойского) — то ловят, то отпускают. Поэтому никто так и не сел за коррупцию. Поэтому все по-прежнему решается через знакомства и институт «смотрящих».

Поэтому буксуют реформы. Эффективная экономика невозможна без надежного права собственности, надежного исполнения контрактов, эффективной и честной бюрократии. Все это, в свою очередь, невозможно без правового государства. А правовое государство невозможно без работающих судов. Пока судьи будут отпускать преступников из прежнего правительства, помогать высокопоставленным рейдерам и восстанавливать в должности проворовавшихся чиновников, потому что они приходятся кому-то кумовьями и соседями по Конча-Заспе, никаких реформ в Украине не будет.

К счастью, в Украине есть и другие, негосударственные, общественные институты, гораздо более масштабные и эффективные, чем в России. Они созданы волонтерами, для которых принципы пока что важнее связей.

Интересная деталь: у меня в друзьях очень много украинцев. Но у меня нет ни единого общего друга с одиозными украинскими фигурами типа, например, Анатолия Шария. Был бы Шарий россиянином, у меня бы с ним было не меньше десятка общих друзей в ФБ.

Украинскому государству активисты явно не нравятся: они мешают политикам спокойно проводить свои схемы. Но в Украине государство гораздо слабей, чем в России, а волонтеры гораздо сильнее своих российских коллег. Государство не может их задавить или взять под контроль. По крайней мере, пока. Но эти две системы — партикуляристская и универсалистская, система кумовства и система права — не могут бесконечно существовать бок о бок.

Обе системы очень мешают друг другу. Активисты мешают политикам восстанавливать старые коррупционные схемы. Политики мешают активистам строить новую европейскую страну. В конце концов — и довольно скоро — одна из них уничтожит другую. Либо старый политический класс так усилится, что сможет задавить волонтеров. Либо волонтеры смогут создать достаточно сильные партии, чтобы взять власть в стране в свои руки — и, что важнее всего, не переродиться в процессе в таких же «решал».

Дальше напрашивается цитата из Ли Куан Ю про «посадить трех друзей». Но это плохая цитата. В правовом государстве президент никого не сажает. В правовом государстве такие вопросы решают суды. Политическая задача новых украинских активистов — не сажать проворовавшихся друзей, а создать судебную систему, на которую никто, включая их самих, не сможет влиять. Ну а их человеческая задача — не заметать под ковер плохие поступки своих друзей, а предостерегать друзей от этих плохих поступков. Хороший друг — не тот, кто отмажет тебя, если ты сбил пешехода. Хороший друг — тот, кто не даст тебе превышать допустимую скорость.

—

Остап Кармоди, опубликовано на сайте REED

Фото: Даниил Максюков

В тему:

• «Украина — не Россия»: чем отличаются две страны
• Почему Россия не Запад
• Украина: Эффект Майдана
• «Русский мир» как «Грядущий Хам». Взгляд филолога
• Русский нацизм и его расовая теория
• Юрий Нестеренко: Исповедь бывшего москаля