Царская Россия в период расцвета: взгляд со стороны

Версия для печати

Очень точные записки американки, путешествовавшей по России накануне Первой мировой войны.

Давеча купил я книгу: Across Sibera Alone. An American Woman\’s Adventures за авторством John Clarence Lee. Книга эта, как и соответствует название, является путевыми заметками автора, которая описывает своё путешествие из Шанхая, где она была на свадьбе девушки, находящейся на её попечении, в Москву. Из Москвы она должна была уже дальше отправиться на Восточное побережье США, но эту часть истории книга не описывает.

Такие мемуары полезны тем, что дают достаточно неплохой срез повседневной жизни сообщества в строго определённый год. Мемуары современников, особенно в условиях быстро меняющейся страны, имеют тенденцию сводить воедино очень разные годы, да и мелочи типа того, когда появилась приставка «Денди», очень часто забываются. Конечно, они очень часто грешат другими неточностями, но, если сознательно использовать их только как инструмент «Что вижу, то пою», то они весьма полезны.

Автор ехала по следующему маршруту: Шанхай — Харбин — пересадка в Харбине — Иркутск (2 дня) — остановка в Томске на несколько дней — Москва. Маршрут достаточно интересный, относительно с учётом того, что в те годы на нём движение происходило весьма оживлённое.

Поэтому мне бы хотелось бы поделиться теми достаточно неожиданными деталями, которые каким-то образом показались мне достойными внимания.

Во-первых, само время. Заметки изданы в 1914 году; скорее всего, написаны они годом или двумя ранее, то есть описывают самый пик довоенной России: Японская война окончена, Столыпинские реформы проведены, Царская Россия, по многим параметрам, вышла на свой пик. В то же время в США ещё свежа память о похожем на освоение Сибири освоении Дикого Запада, и, хотя по состоянию на 1912-13 годы они уже, в общем, намного менее «фронтирная» страна, сами себя они такими явно не воспринимают.

Во-вторых, общество. Само общество явно очень классовое: совершенно очевидно выстраиваются параллельные пирамиды из государства и бюрократии, бизнес-класса и экспатов, интеллигенции, и, фактически, крестьян и примкнувших к ним «люмпен-пролетариев».

Так происходит везде: в Китае, где автор начинает свой рассказ, европейцы выстраивают чисто европейские кварталы, а мальчиков на побегушках действительно масса — их вызывают по любому самому мелочному поводу, даже для того, чтобы налить воды в стакан, потому что так принято. Китайцы бреют головы особым образом, чтобы продемонстрировать своё подчинение правительству; в то же время, солдаты должны оставить всё и поприветствовать поезд, так как поезд является символом царя.

Как же выглядит это общество с точки зрения автора?

Попробуем описать.

Во-первых, Джон (для удобства, будем называть так John Clarence Lee) достаточно подробно описывает свои расходы и до определённого предела расспрашивает своих попутчиков о зарплатах. 1 доллар равен примерно двум рублям. Посмотрим на счёт в отеле в Иркутске:

Комната: 3 рубля
Ужин: 2.5 рубля
Свечи: 30 копеек
Постель: 25 копеек
Хлеб и масло: 25 копеек
Кофе: 15 копеек
Сливки (к кофе): 15 копеек
Обработка пасспорта: 35 копеек
Свет: 50 копеек
Обед: 1.5 рубля
Чаевые: 2 рубля

Итого, как считает автор, 11 рублей, или 5.75 доллара.

Как следует из описания, хотя это был относительно дорогой отель (Джон всё-таки женщина, и она останавливалась там, где считала безопасным), но отелем в Иркутске автор осталась решительно недовольна. Комната была заклеена на зиму и не проветривалась, планировка комнаты была неудачной и окон было мало. Для сравнения: во время своей «Одноэтажной Америки», действия которой разворачивается спустя двадцать лет, Ильф и Петров в основном останавливаются за доллар-два в день, хотя, конечно, они явно зажимались намного больше.

Теперь посмотрим на то, как это соотносится с остальными суммами в книге.

По прибытию в Иркутск, автор меняет дорожные чеки на 400 рублей. Эту сумму ещё нужно собрать; хотя из описания сложно сказать, сколько времени занимает проверка чеков и сколько — сбор денег, но сбор денег описывается как одна из тех операций, которые заняли какое-то время. В Иркутске автора зовут в гости семья политических заключённых, впрочем, явно, не вполне простых.

Называются зарплаты повара и домработницы: 18 рублей в месяц; порядка 30 описывается как совершенно рядовая месячная зарплата мужчины-разнорабочего. Причём под «разнорабочими» следует понимать далеко не только прислугу: множество позиций на металлургических заводах — сезонные и низкооплачиваемые, а каторжники постоянно оказывают давление на зарплаты на рынке труда. Цена на масло — 50 копеек за фунт, но масло описывается как «дорогой» товар из простых. «Простая еда», т.е. хлеб и тому подобное стоят намного дешевле.

Переместимся в Москву, где, хотя цены явно отличаются от иркутских, но дают какое-то представление о финансовом состоянии общества.

Автор берёт привокзального (да-да, именно в том смысле слова) извозчика от вокзала до отеля за рубль: за неё торгуется русский, как она его называет, Chef de train, так что резона полагать, что цена существенно отличалась от реальной, нет. Тур с гидом по Кремлю стоит трёшку, причём явно это завышенная цена: гид говорит, что это означает слишком много водки для него. Знакомые экспаты снимают квартиру недалеко от центра Москвы за 1800 рублей в год, или за 150 рублей в месяц.

Подъёмные крестьянам, которые переселяются в Сибирь по Столыпинской программе, составляют, как говорит автор, порядка ста долларов. Царское правительство, как говорит автор, вложило в железную дорогу в Сибири больше миллиарда долларов.

Мы видим просто параллельные миры, где разрыв между классами с разными доходами, их возможностями, их образом жизни не просто велик — он образует пропасть.

Посмотрим на то, как автор описывает (разумеется, частично с чужих слов, разумеется, частично из информации, полученной из источников того времени) переселение крестьян в Сибирь.

Первое: крестьян она видит не как фермеров. В её описании, возможно, в чём-то некорректном, крестьяне — это общины, которые судят за большинство преступлений по своим обычаям, а в большей мере — по понятиям, доводя дело до мирового суда только в редких случаях. Наказания могут быть разными, например, проставить по бутылке водки каждому человеку в общине. Община контролирует, кто может поехать на заработки, а кто — нет, кто какую землю будет обрабатывать, формальной собственности на землю — нет.

Я, конечно, знаю, что к тому времени ситуация менялась, и что частная собственность на землю была, и что возможность выделиться в хутор тоже уже появилась. Вопрос в другом: насколько это реально пошло в жизнь? Исходя из таких описаний, скорее всего, не очень сильно. Одним из плюсов программы, с её точки зрения, является тот факт, что в Сибири землю получает уже не община, а сами крестьяне.

Второе: крестьян она сравнивает с неграми США практически в прямом смысле слова. С её точки зрения, они плохо следят за гигиеной, плохо выглядят и имеют плохие лица, часто ведут себя агрессивно, многие из них не могут найти себя в жизни, и что ещё более характерно — их практически сегрегируют.

Вообще, книга достаточно чётко описывает разделение классов: люди разных классов могут ехать в вагоне и не разговаривать друг с другом. Параллельно с этим она утверждает. что, с одной стороны, государство подкармливает бедных и больных крестьян, выдавая им хлебные рационы, и нанимает для них врачей, с другой стороны, образование даже в начальной школе — платное, а регистрация классов достаточно плотная.

Третье: сама программа.

Самое смешное, что Столыпинскую программу автор описывает (не знаю, с чьих слов) как неудачу.

По её словам, в России тех времён остро стоит проблема малоземелья. Решением этой проблемы предполагается — частично — через переселение крестьян в Сибирь; население Иркутска того времени составляет порядка 75 тысяч, так что место явно есть. Правительство выделяет крестьянину землю и даёт ему деньги, и он едет в Сибирь. Однако изначальные планы на программу составляли порядка миллиона в год.

Они не удались; фактически, количество урезано до двухсот тысяч, и количество заминок весьма велико. При этом получается, что вокзалы превращаются в перевалочные пункты: на станциях стоят чаны с бесплатным кипятком. Но нужно учесть, что дорога — одноколейная, приоритет у крестьян — низкий, и поезда больше стоят, чем едут, изматывая при этом пассажиров.

Достаточно интересное описание, не правда ли?

В Томске автор встречается с президетом (как она его называет) Томского университета, который приглашает её в гости, и заодно показывает университет, музей университета, библиотеку и оранжереи.

Взглянем же на интеллигенцию.

Следует отметить, что автор очень тепло отзывалась о всех людях из интеллигентных кругов, с которыми она пересекалась по ходу путешествия. Её часто раздражают военные, которые начинали привлекать к себе внимания закручиванием усов или приставанием к дамам на улицам, купцы (не только русские), которые перед ней начинали рисоваться, рассказывая, как они протащили китайские шелка и кружева через таможню, не заплатив пошлины, но её ни разу не раздражали интеллигенты.

Она отмечает, с какой страстью они подходили к получению новых знаний. Она описывает, как «президент» Томского Университета взахлёб ей рассказывал о новой оранжерее, о том, что дом для профессуры расположен настолько близко к корпусу, что пройти в кабинет — это перейти дорогу, о том, что на неё на лекции никто не обратил внимание, так как все были слишком поглощены учебным процессом, да и вообще о самой атмосфере. Библиотекой, музеем и университетом она очень впечатлена — при том, что стандарт для сравнения на тот момент у неё был отнюдь не низким.

Профессура явно не находится на том забитом положении, к которому она подошла к нынешнему времени. «Интеллигенты» того времени никак и никем не воспринимаются как «ботаники» или «хомячки» — это уважаемая и достаточно зажиточная часть общества, включая школьных учителей.

Такое достаточно интересное общество.

Опубликовано в блоге sebbenth

В тему:

• «Огонь по беглецам!..». Загранотряды в царской армии России
• Харьковский СИЗО № 27: уникальные ФОТО
• История Харьковской Холодногорской тюрьмы