Станислав Свяневич: последний свидетель Катыни. Окончание

Версия для печати

...Станислав Свяневич уже полчаса лежал между трупов. Двое здоровенных мужчин вытаскивали трупы из камеры, тащили их просто за ноги, и тела гулко стучали головами по полу. Камера имела многофункциональное назначение. Изначально ее использовали как «вошебойку» — здесь прокаливали одежду заключенных, чтобы уничтожить паразитов.

Зимой здесь бросали предназначенные для вскрытия трупы умерших зэков — на арктическом холоде тела становились каменными. Но «по знакомству» здесь можно было и... отогреться.

(Продолжение. Начало читайте здесь).

...13 апреля 1943 года мир впервые услышал о Катыни. Тогда стало известно, что неподалеку от Смоленска сотрудники НКВД расстреляли около 4500 военнопленных поляков из Козельского лагеря. Станислава Свяневича должны были расстрелять 30 апреля 1940 года. В последний момент он спасся...

...28 сентября 1939 года Риббентроп и Молотов встретились вновь. Они подписали дополнительный секретный протокол. Литва отошла к «интересам» СССР, Люблинское и часть Варшавского воеводств — к Германии. Четвертый раздел Польши завершился по обоюдному согласию и в знак искренней дружбы сторон. В плен попали 10 генералов, 52 полковника, 72 подполковника, 5131 офицер, 40 966 унтерофицеров и 181 223 рядовых. По крайней мере, так об этом писала через год советская пресса. В сентябре 1939 года имена и судьбы превратились в цифры статистики.

***

«22 декабря 1939 года. Вечером Свяневич рассказывал об экономике Третьего Рейха» — Анджей Ригер обычно записывал в дневнике будничные подробности лагерной жизни: в тот день он купил килограмм сахара в ларьке и насушил немного сухарей. Но лекция Свяневича, несомненно, была для Ригера «событием дня».

О том, что лектор был профессором Виленского университета, знали все, кто хотел это знать, кроме... руководства Козельского лагеря. Свяневич при регистрации этот факт сообщать не стал. Он несколько исказил свою фамилию, о профессорском титуле промолчал и назвался сотрудником варшавской Торгово-промышленной палаты. Свяневича разоблачили случайно и уже в марте.

Оптина Пустынь. Бывший Козельский лагерь НКВД СССР. Современное фото

Тадеуш Вершилло в лагере работал садовником. А в предыдущей жизни был коллегой Свяневича по университету. Он просто не знал, что профессорство Свяневича — секрет. Когда Вершилло в очередной раз вызвал следователь и попросил назвать имена присутствующей в лагере профессуры, то без зазрения совести среди многих других назвал фамилию пана Станислава. Следователь был этим удивлен (по крайней мере, так показалось его подопечному), но не более того. Через некоторое время Свяневича вызвал майор госбезопасности Зарубин. На «поговорить».

Василий Зарубин не был включен в номенклатуру лагеря. Здесь он был в командировке; майор Зарубин возглавлял опергруппу НКВД в Козельском лагере. Правда, непосредственно в допросах он не участвовал, и вообще ограничился общением преимущественно со штабными офицерами.

Был довольно дружелюбным. На «беседах» угощал хорошими сигаретами, чаем с печеньем, а иногда даже апельсинами. Имел библиотеку из нескольких сотен томов, которые с удовольствием ссужал всем желающим. В конце концов он был единственным советским офицером, кому пленники Козельского лагеря без принуждения отдавали честь и «повысили в звании», между собой называя «комбригом».

Поэтому, когда Свяневич получил это приглашение, он был удивлен: в его представлениях лагерной табели о рангах Зарубин находился ступенью выше комиссара и начальника лагеря и был неким «представителем высших сил»: с чего бы он стал интересоваться его судьбой?

«Знаете, мы принадлежим к разным лагерям, есть противоположные мировоззрения, но я люблю иногда подискутировать с представителями другого лагеря» — майор Зарубин был как всегда приветливым. Беседа продолжалась чуть более двух часов. Зарубин «прыгал» с темы на тему. Его интересовали связи Свяневича в МИД, его предвоенные поездки в Германию и многое другое.

О своих социально-политических взглядах и экономических исследованиях деятельности Ленина как экономиста Свяневич избегал говорить, а Зарубин дипломатично не спрашивал. С тем и расстались. Через несколько дней майор из лагеря исчез. Именно в эти дни в начале марта 1940 года в Москве решалась судьба как коллег господина Станислава, так и его самого.

***

Профессора Свяневича вызвали на этап 29 апреля 1940 года.

Первое, что бросалось Свяневичу в глаза — то злые лица конвойных, которые разительно контрастировали с добродушными стрелками охраны в Путивле и Козельске. Свяневич, который долго жил с родителями в Орле, а затем учился в Московском университете, всегда считал россиян от природы добрыми людьми.

Теперь он с удивлением наблюдал, что отношение конвоиров пленникам было не как к живым людям, а, скорее, как к вещам, которые надо вовремя доставить по адресу. Свяневича довольно грубо обыскали и через несколько минут уже везли грузовиком к станции. На запасном пути пленников ждали шесть зарешеченных столыпинских вагонов. Каждое отделение было рассчитано на восемь заключенных. На этот раз их «паковали» по четырнадцать.

На рассвете поезд проехал в Смоленск и через некоторое — не очень долгое — время остановился.

Сквозь вентиляционные щели в вагон попадали звуки моторов, какие-то команды и топот ног. «Внутренний телеграф» сообщил: разгружают.

Через полчаса в вагона зашел полковник госбезопасности. Он назвал фамилию Свяневича и приказал собираться с вещами.

«Меня это очень удивило: обычно для перевода зека на другое место использовали обычного конвоира, — профессор Свяневич уже достаточно хорошо ориентировался в энкаведистских реалиях. — Полковник же в войсках НКВД — фигура серьезная, и в советской иерархии занимал положение значительно более высокое, чем армейский полковник». Но у чиновного конвоира была причина, чтобы прийти за Свяневичем лично.

«Согласно распоряжению заместителя наркома внутренних дел СССР тов. Меркулова прошу срочно издать распоряжение о задержании этапирования в г. Смоленск Свяневича Станислава Станиславовича (...).»

Из служебной записки 1-го спецотдела НКВД СССР от 27 апреля 1940 года.

Полковнику было интересно, что это за человек, которым интересуется лично заместитель всесильного Берии.

Свяневич вышел из вагона. По ту сторону поезда можно было слышать разные звуки, но что там происходило — видно не было. Полковник спросил, не хочет ли Свяневич попить «чайку», завел в другой, уже освобожденный от пленников вагон и приказал солдату принести кипятка.

Солдат действительно принес чайник. Свяневич выпил чаю и спросил, может ли он лечь. Конвоир не возражал. Профессор взобрался на высокую полку и заглянул в щель вентиляционного отверстия. То, что он там увидел, через много лет станет сценой фильма Анджея Вайды, номинированного Американской киноакадемией на премию «Оскар». Содержание увиденного сквозь лазейку сам Свяневич осознает через три года.

Через несколько минут его вывели из вагона и посадили в «воронок». Свяневич не понимал, что происходит: «Я подумал, что меня везут на казнь. Я начал молиться».

***

Свяневич исчез на долгие два года. За это время ситуация полностью изменилась: немцы успели превратиться из союзников СССР в его врагов. СССР под давлением Англии возобновил отношения с польским правительством (хотя то уже оказалось в Лондоне). Лондонское правительство искало Свяневича и... еще 15 тысяч офицеров из трех лагерей. И не могло найти. Не могли найти ни одного из тех, кого весной 1940 года вывезли из Козельска, Старобельска и Осташкова! Весна 1942 года принесла сенсационную весть: один из пропавших офицеров из Козельска нашелся. Это был профессор Свяневич.

***

...Станислав Свяневич уже полчаса лежал между трупов.

Двое здоровенных мужчин вытаскивали трупы из камеры, тащили их просто за ноги, и тела гулко стучали головами по полу.

Камера имела многофункциональное назначение. Изначально ее использовали как «вошебойку» — здесь прокаливали одежду заключенных, чтобы уничтожить паразитов. Правда, прокаливали плохо, и вши после нее только лучше плодились. Одежда возвращался оттуда с полным комплектом насекомых, но, по крайней мере, сухой. Зимой здесь на несколько часов стали бросать предназначенные для вскрытия трупы умерших зэков, ведь на арктическом холоде тела становились просто каменными.

Трескучие морозы Котласа не давали покоя и живым. В тех условиях в ослабленном тяжким трудом и болезнями организме что-то происходило: заключенные чувствовали «внутренний холод» — казалось, что организм производил слишком мало тепла. Меньше, чем это было необходимо для нормального функционирования. И люди умирали от нехватки тепла, «нехватки внутреннего огня», если можно так сказать. Но «по знакомству» здесь можно было отогреться. Правда, надо было смириться с соседством усопших.

В конце зимы 1942 года морозы усть-вымьских лагерей доконали Свяневича, он попал в лагерную больницу. А потом ему «назначили» тепло лагерной «вошебойки». Итак, Свяневич лежал тихо в тепле, надеясь, что те двое его не заметят. Но один из них схватил его за ногу и потянул. Свяневич дернулся, а тот посмотрел на него и сказал напарнику: «Смотри-ка, это отогрелся и ожил!» И потянул Свяневича далее. Свяневич вырвался и убежал.

*

Местоположение Станислава Свяневича было известно семье: время от времени из ГУЛАГа поступали письма. Но в июне 1941 года связь прервалась.

Письмо Станислава Свяневича от 4 июня 1941 года: «Помни, Липко, что найважнейшее — не я, а дети. Перед тобой огромные задачи: воспитание детей; станут они богатыми или бедными, более или менее образованными — это имеет второстепенное значение, но важно, чтобы они выросли порядочными, честными людьми, чтобы они непременно любили высшие Добро и Правду».

В конце зимы 1942-го слухи о местонахождении Свяневича дошли до Лондона. Посольство Польши и штаб польской армии развернули интенсивную поисковую работу: всех амнистированных поляков, возвращавшихся из тюрем и лагерей, подробно расспрашивали. Рапорт должен был содержать обязательный ответ на вопрос: кто из поляков остался в лагере? Так в польском посольстве появилась информация о Свяневиче. Сенсация заключалась в том, что Станислав Свяневич был единственным, кого удалось отыскать из тысяч пленников трех затерянных лагерей.

Но НКВД не спешил выполнять свои обязательства: нет у нас такого! Лондонское правительство было вынуждено реагировать специальной нотой, посвященной персонально судьбе Свяневича. Она содержала столь подробные сведения о местонахождении профессора, что дальше сопротивляться было невозможно.

И в Лондоне, и в Куйбышеве надеялись, что Свяневич знает, где остальные. В конце концов, каждый человек надеется на то, во что верит. Но Свяневич действительно знал. Вот только понял это только через год после освобождения. Потому верить в то, что знал, он не хотел.

***

13 апреля 1943 года застало Свяневича на Ближнем Востоке. Речь не шла о посещении святых мест накануне Страстной недели. После ряда конфликтов между Кремлем и командованием польской армии, его эвакуировали из мест формирования на Оренбурщине и в Средней Азии. Сначала — в Иран.

Станислав Свяневич отогревается после морозов Усть-Вымьского лагеря. Фото 1943 года

Вместе с солдатами командующему польской армией генералу Владиславу Андерсу удалось вывести из СССР 25 тысяч членов их семей: детей, женщин, стариков — всех, кто уже в полной мере насытились советским «раем». Среди беженцев было много бабушек, которые за всю свою предыдущую жизнь ни разу не выезжали за пределы своей гмины. А тут... Верблюды, палатки, детский гам. Все это внушало библейские образы Исхода из египетского рабства; даром, что пустыня и море другие.

Затем гражданское население рассредоточили на поселение в британских колониях — в Индии и Африке. Армия Андерса шла на соединение с Карпатской дивизией в Египет. Так поручик Свяневич оказался в Иерусалиме, в качестве руководителя польского информационного центра. И вот к Свяневичу зашел подполковник, который ведал службой радиоперехвата, в его руках был листок:

«Из Смоленска сообщают, что местное население указало немецким учреждениям место тайных массовых казней, осуществленных большевиками, где ГПУ уничтожило 10 000 польских офицеров. Представители немецкой власти отправились в место Косогоры, в бывшую советскую здравницу, которая расположена в 16 километрах к западу от Смоленска, где и сделали ужасное открытие. Они обнаружили братскую могилу 28 метров длиной и 16 метров шириной, в которой были зарыты в 12 пластов 3 000 трупов польских офицеров. Они были в полном военном обмундировании, некоторые связаны, у всех были пистолетные раны в затылке. (... )».

Сообщение немецкого радио, 13 апреля 1943 года.

Катынь. Апрель 1943 года. Фото из коллекции Музея Катынского расстрела в Варшаве

И когда Свяневич читал строки радиоперехвата, в его воображении вставала картина, что он наблюдал через щель тюремного вагона в апреле 1940 года и о чем писал в своей реляции год назад:

«С этой позиции удалось увидеть, что площадь перед колеей была достаточно часто обставлена ​​стражей НКВД. Моих коллег высаживали из поезда и пересаживали в автобусы с закрашенными окнами. Автобус возвращался за следующей партией где-то через полчаса. Из того я сделал вывод, что построение перевозят в лагерь, который находится достаточно недалеко от железной дороги.»

Из рапорта Станислава Свяневича от 28 мая 1942 года.

Тот самый рапорт Свяневича. Публикуется впервые. Из коллекции Польского Института — музея Владислава Сикорского в Лондоне

Свяневич запомнил и название станции — Гнездово. 10 минут туда, 10 минут сюда — это и есть расстояние до места, где выгружали коллег Свяневича, оно должно быть не больше 8-10 километров. Вот только не было на том расстоянии от Гнездово никаких лагерей. На этом расстоянии от станции были Косогоры и Катынь.

Это объясняло штыки и грубость конвоя, секретность перевозок в Козельске из лагеря на станцию, забеленные окна «воронка» в Гнездово, и, наконец, «чаек» того же полковника НКВД. «Когда мне случилось слышать рассказ об осужденном на смерть, — вспоминал впоследствии Свяневич — и вот, когда в момент казни веревка под его тяжестью не выдержала, все — и публика, и палач — стали его друзьями, все пытались ему как-то помочь.

Это черта человеческой природы — милосердие. Вот и моя судьба, удивительное спасение от расправы под Катынью в глазах энкаведистов выглядела чем-то вроде той веревки, что оборвалась во время казни». В XXI веке поверить в то, что кто-то из палачей НКВД способен на какие-то человечные движения души, является чем-то слишком фантастическим, но для профессора Свяневича тот «чаек» был доказательством способности человеческой души к милосердию, даже если это — душа палача.

Итак, в сознании Свяневича все сложилось вместе. Из Иерусалима в Лондон полетела шифрограмма. И вскоре Черчилль услышал от Сикорского: «Я имею доказательства того, что Советское правительство убило 15 тысяч польских офицеров и других военнопленных, находившихся в советских лагерях, и они были похоронены в огромных могилах в лесах, прежде всего неподалеку Катыни». Среди доказательств было и свидетельство Станислава Свяневича — последнего человека, выжившего в Катыни.

***

Профессор Станислав Свяневич вошел в историю как выдающийся экономист и советолог, который работал в университетах США, Канады и Великобритании. Он свидетельствовал на слушаниях Катынской комиссии Конгресса США. А в 1976 году он выпустил свои воспоминания «В тени Катыни». Незадолго перед публикацией книги на Свяневича напали в Лондоне. Он получил сильный удар по голове. Свяневич имел при себе большую сумму денег, но ничего не украли. После покушения профессор прожил много лет.

Внук Станислава Свяневича Павел тоже стал профессором, но уже в Варшавском университете. О деде он рассказывал, сидя в своем кабинете: «В 1956 году, когда после смерти Сталина началась „Оттепель“, моя бабушка Олимпия получила согласие на эмиграцию к мужу. В этот момент дедушка работал как эксперт ООН в Индонезии. И она поехала туда к нему.

Мне кажется чудом, что они все претерпели и пережили, ведь они не виделись с 1939 года! 18 лет прошло! Они были молодыми и достаточно привлекательными. Но ни один из них не покусился другой связью. И это кажется мне чудом! Правда, некоторые мои родственники на меня кричат, что это отнюдь не чудо, мол, они были набожные, что это — нормально. А я говорю: нет, это — замечательно!»

Стах и ​​Липка — именно так называли они друг друга всю жизнь. Джакарта. Фото конца 1950-х годов

Эта история напоминает Одиссею: только путь Станислава Свяневича к своей Пенелопе шел через Сибирь, Иран, Палестину, Египет, Италию, Англию, Америку и Индонезию! Но судьба распорядилась так, что он на много лет пережил любимую Олимпию.

«Павел, — порой спрашивал дедушка внучка — ты мою жену, Липку, помнишь? Помнишь, как она выглядела?» «Я ему говорю: да, конечно помню!» — Вспоминает Павел Свяневич. «А я — нет! Всех остальных девушек помню, тех, что были до нее, а ее — нет!» Когда Станислав Свяневич говорил это внуку, старому профессору было 97 лет. И так получается, что его история — не столько история чудесного спасения, как история верности любви. Даже когда память начинает ему изменять.

—

Александр Зинченко, историк, журналист; опубликовано в издании «Iсторична правда»

Перевод: «Аргумент»

В тему:

• СССР — государство-преступник. НКВД — преступная организация. Россия покрывает палачей
• Варшавское Восстание 
в нынешней коллективной памяти поляков
• Почему Ярузельский не стал Пиночетом, а СССР не напал на Польшу