Интересные книги: «Диссидент Вацлав Гавел»

Версия для печати

...После нескольких месяцев в тюрьме на свободу вышел другой Гавел — опозоренный и униженный. Он впал в глубокую депрессию. Политическая биография первого президента свободной от коммунизма Чехии — от детства и юности до прихода на Пражский Град.

О том, как он изменился, — читайте в книге Даниэла Кайзера «Диссидент Вацлав Гавел» (Киев, «Темпора», 2012). 

Автор, начиная собирать материалы о своем герое, был свободен от его влияния, более того — они не были знакомы. В процессе, правда, такое знакомство состоялось. И Гавел даже предоставил возможность работать в семейном архиве. Также активно использовались материалы коммунистической спецслужбы, устная история и другие источники. На выходе — 400-страничный том.

Читается легко. Что интересного?

Начинается интригующее — оказывается, что Гавел любил давать так называемые «управляемые интервью» — когда он сам себе писал вопросы вместо журналиста...

«Исполнительный режиссер своего наследия, который даже во внешне непринужденной искренности не забывает о своем образе в истории».

По традиции, выберу отдельную изюминки, которые отметил глаз.

Вацлав Гавел происходил из семьи известных буржуа, которым принадлежал, скажем, известный многим туристам, которые бывали в столице Чехии, дворец «Луцерна» — там торговый центр с лабиринтом пассажей и де-факто — первый в стране развлекательный центр, куда люди приходили не только за покупками, но и прогуляться, выпить кофе, там работал кинотеатр, даже японский ресторан с «гейшами».

Рассказывают, что маленький Вацлав постукивал пальцем по стенам и приговаривал — «Ты мой, особнячек!». Коммунистическая пропаганда зацикливалась на этом, представляя его в погромных публикациях в карикатурном образе «имущественного реваншиста». «В семье Гавелов всегда на первом месте был бизнес, но... и политиков никогда не избегали».

Дедушка будущего президента был знаком с первым премьер-министром Чехословацкой республики Карелом Крамаржем, и даже выдвигал свою кандидатуру на выборах от его национально-демократической партии (представляла интересы чешской элиты и состоятельных граждан).

Гавел-отец был членом национал-социалистической партии, которая после войны имела смелость декларировать себя как немарксистскую силу. Несмотря на название они не имели ничего общего с немецкими национал-социалистами предыдущих десятилетий, а мечтали о социализме «хоть и масариковского типа».

В 1948 году, после прихода коммунистов к власти, Гавелы потеряли все большое имущество: отец — дворец, а дядя — киностудию, но первая волна репрессий их не затронула. Может, потому, что в свое время они пускали нынешних власть предержащих проводить свои партийные съезды в «Луцерне», тогда, когда все им отказывали в аренде...

Через год Гавела-отца арестовали по обвинению в причастности к тайной сети, которая организовывала побеги «бывших» на Запад. Вена — так тогда в семье звали Вацлава — написал папе в тюрьму стишок, который и стал первым известным произведением будущего драматурга и президента:

«Нам тебя не хватает,
Но я надеюсь, что то время наступит,
Когда ты к нам появишься.
Мы за тобой грустим
И постоянно тебя вспоминаем».

1952 года — новая напасть. Коммунисты проводят «Акцию Б» — принудительно выселяют прежнюю буржуазию из крупных городов. Гавелам тоже выдали ордер на маленькую квартирку в глуши. Одновременно выходит декрет о запрете бывшим владельцам работать на их предприятиях, и семья теряет «Луцерну». К счастью, они дождались смерти Сталина и местного «сталина» — Клемента Готвальда, и смогли остаться в собственной квартире, которую, правда, власти ополовинили, подселив чужих людей.

«В семье царила неписаная традиция приспосабливаться к политической ситуации и в ее рамках следовать своему капиталистическому или семейному счастью...»

Вацлав Гавел. Фото: Jeff Gilbert, Rex Features

Судьба Вацлава Гавела при коммунизме развивалась совершенно по-другому. Его борьба с режимом, в которой плавно уменьшалась доля тактики и добавлялось принципиальность, была также и личным бунтом против семейного назначения«. Образование Вацлав получил сначала в реальном училище в городке Подебрады, где, к слову, двадцатью годами ранее кипела украинская жизни большой колонии эмигрантов. Главным в комнате, где жил студент Гавел, был Милош Форман — известный в будущем голливудский режиссер. Сначала его учили на плотника, а затем на химика.

В 1954 году он успешно сдает экзамены в Химико-технологический университет, но из-за неправильного классового происхождения его туда не принимают. Не помогло ни членство в чехословацком «комсомоле», ни заверения, что «компенсирую свое классовое происхождение ... докажу, что не боюсь работать руками». Откровенное издевательство при приеме не отбило у юноши желание получить высшее образование.

Он еще пять раз подряд — в 1955-1960 годах поступает в различные гуманитарные университетские специальности. И каждый раз его туда не пускают. Смог поступить на «Экономику транспорта» в политех, но это было не то, мысли шли в сторону творчества.

В марте 1953 года, когда умер Сталин, молодой насмешник пишет в школьной тетради кощунственный вариант «Отче наш»: «Отче наш, сущий в Кремле, да святится имя твое, да будет воля Твоя, как в Советском Союзе, так и в целом мире, за хлеб наш насущный спасибо тебе красно, и стереги святость марксистской идеологии так же, как мы следим за своими ближними и обличаем отступников и классовых врагов».

Как начинающий поэт, он пытается войти в литературные и богемные круги. Главенствующая фигура, на которую Гавел ориентируется, — Иржи Коларж, поэт, драматург и художник, который только выходит из тюрьмы. «Его влияние Гавел считает отправной точкой своего будущего диссидентства».

Первой его оппозиционной средой стал кружок «тридцатьшестьников» — ровесников, которые были студентами гимназий, «которые все до одного происходили из семей деклассированной до февральской элиты». Как подчеркивает автор, «самиздат у них был еще тогда, когда для обозначения самиздата еще даже не придумали отдельного слова».

Это мать Божена посоветовала сыну выпускать свой поэтический журнал, который получил название «Rozhovory 36». «Полвека спустя Гавел подчеркивал, что слово социализм в том смысле, в котором его употребляли гуманитарии-интеллигенты первой республики, не предусматривало ни национализации экономики, ни коллективного хозяйства.

Это было, скорее, определение не продуманного плана строительства нового общественного порядка, а чувств: «Оно означало сочувствие к ближнему и его судьбе. Означало, что кто-то обратит внимание на бедных и безземельных, что целый день гнут на поле спину и имеют с этого пол-литра молока».

К экономике душа не лежала. Он бросает университет и оказывается в армии, в инженерно-саперных войсках. С товарищем устроили в части театр, и вообще были большими оригиналами — общались на «вы», ходили одетыми, как того требовал устав. В армии Гавел пишет и ставит на любительской сцене свою первую пьесу «Жизнь перед собой». За иронию попадает под трибунал, который всерьез доказывал, что боец ​​чехословацкой армии не может заснуть на посту.

«...Вернулся человек, одержимый театром. Это был жанр, который намного надежнее, чем теория искусств или поэзия, завел его в политические воды». Но на пороге были шестидесятые годы. «Лозунг „секс, наркотики и рок-н-ролл“ в то время еще не был еще сформулирован, а молодой Гавел уже им наслаждался».

Плюс он ловко овладел искусством «ослабленных», как он сам потом стыдливо писал, отношений с женщинами. Как и многие его сверстники, он пробует наркотические таблетки «Фенметразин», средство для похудения, которое дает побочные эффекты . «Где-то так через двадцать минут после употребления я становлюсь такой живой, активный, у меня быстрее работает мозг, и веселее пишется».

В 1960 году его приглашают в пражский театр «На перилах». Его приглашают в качестве декоратора, и ему тесно в определенных рамках. «С невыразимым фанатизмом я целыми ночами готовил декорации... В конце концов я работал в этом театре осветителем, секретарем, драматургом, и выполнял все эти функции вместе».

В 1964 году его приглашают к сотрудничеству в журнале «Тварж». Может, и не стоило бы вспоминать этот небольшой литературный журнал, если бы в нем не печатались два первых президента свободной от коммунизма Чехии — и сам Гавел, и его преемник Вацлав Клаус.

В середине 60-х Гавел уже находится под контролем секретных спецслужб. «Гавел положительно относится к режиму и вообще это «подходящий агентурный тип» — хвастается в протоколе капитан Карел Одварка. Его заносят в картотеку под криптонимом КА — «кандидат на агента». Впоследствии местные чекисты выяснили, что он не такой простой парень. И заводят на него дело оперативной разработки.

Это было признание опасности молодого драматурга для коммунистического режима. Ему дома монтируют «жучек», и уже вскоре в спецслужбе появляется рапорт, что Гавел хвастается приглашением на конференцию международного ПЕН-клуба в Соединенных Штатах. И еще много других сведений — о контактах с зарубежными издателями, разговоры в контркультурной среде и т.д..

Он не был диссидентом, потому что диссидентов еще не было — «Я был тогда в другом положении, принадлежал к общественному пространству». Иначе говоря, «при всей своей распущенности Гавел принадлежал к официальной культуре».

Пражская весна 1968 года, которая закончилась советской оккупацией — одна из важнейших вех истории страны. Но Гавела те события почти не захватили, он никогда не питал иллюзий относительно «коммунистов-реформаторов» Александра Дубчека, держался в стороне от них.

Он тоже был ребенком этого времени, но мечтал о демократическом социализме — «Я — ровесник Beatles ... у меня какая-то неизлечимая слабость ко всему бунтарскому». Он тоже был патлатым, влюбленным в музыку и алкоголь.

Начало 1970-х — сплошной туман. Гавел впадает в отчаяние от «безразличия людей к самим себе, которое сегодня разрастается до такой степени, что я не припомню такого». Его 68-й год — это 1977-й. Именно тогда Гавел стал известен миру как один из подписантов «Хартии 77» — гражданской инициативы, ставившей целью заставить власть Чехословакии обязать соблюдать дух и букву Хельсинкских договоренностей, по сути — то же, чего хотели инакомыслящие из Украинской, Московской, Литовской и Армянской Хельсинкских групп.

«Свободное объединение личностей, которые каждый поступает от своего имени» возникло как реакция на масштабные чистки, которые осуществляла Государственная безопасность в среде оппозиционно настроенных интеллектуалов.

В тему: Как рождалась Украинская Хельсинская группа. Война КГБ против диссидентов

Гавел и его ближайший товарищ Ежи Немец начинают работу по сбору подписей в защиту арестованных, против погрома андеграундной культуры. Сначала они мечтали хотя бы о двух сотнях подписей смельчаков. Но союз с исключенными из коммунистической партии реформаторами, интеллектуалами, которые ориентировались на масариковскую Чехию, и христианами принес неожиданные 242 подписи.

Заявление, вышедшее в ведущих мировых журналах, по дипломатическим каналам попавшее к правительствам — стало яркой декларацией свободы. Правительственная газета «Руде право» выступила с передовицей «Потерпевшие поражение и самозванцы».

15 января 1977 года Гавела как одного из авторов «Хартии» арестовали. Количество подписчиков затем возросло до тысячи. «Говоря без прикрас, это была неудача — достаточно даже сравнить с Польшей, где независимая „Солидарность“ после провозглашения чрезвычайного положения в 1981 году разрослась в десятимиллионную организацию».

В тему: Петр Григоренко: как советский генерал стал диссидентом 

Гавел плохо переносил пребывание за решеткой и просил, чтобы ему выписывали успокоительное. Он ведет себя не слишком героически. Рассказывает о том, как занимался самиздатом и даже просит отпустить его домой с обещанием не продолжать «свою преступную деятельность», которая к тому же «тенденциозно интерпретируется зарубежными медиа».

«Я понял, что существуют более конструктивные способы воплотить мои задумки в жизнь, чем те, к которым я прибегал в прошлом» — это была прелюдия покаяния. В другом объяснении следователю он выражает тезис, что «грязное белье нужно стирать дома», то есть ситуацию нужно улучшать в диалоге с государственной властью, а не публикациями на Западе. И, наконец, он пишет, что обещает прекратить политическую деятельность и выступления критического характера, «которые могли бы использоваться пропагандой против ЧССР».

После нескольких месяцев в тюрьме на свободу вышел другой Гавел — опозоренный и униженный. Он впал в глубокую депрессию. О том, как он вышел из ситуации морального падения и стал тем Гавелом, которого мы знаем и которого считают мерилом морали в политике, — читайте в книге Даниэла Кайзера.

Фраза. «Ему нужно было отвечать своим представлениям об интеллектуале, который должен брать на себя личную ответственность за историю...»

—

Вахтанг Кипиани, опубликовано на сайте ТСН

Перевод: «Аргумент»

• «Оранжевое» лето 1953 года: «рабочее восстание» Германии
• Почему Ярузельский не стал Пиночетом, а СССР не напал на Польшу
• Война КГБ против диссидентов. Погрому «шестидесятников» — 40 лет
• Издевались при жизни, глумятся после смерти. Чиновникам не нужен музей «шестидесятников»
• СССР — государство-преступник. НКВД — преступная организация. Россия покрывает палачей