Запрещенная любовь

Версия для печати

Подпольный статус украинского освободительного движения 1940-50-х гг. стал определяющим фактором формирования межличностных отношений его участников, особенно в романтической сфере. 

«Украина превыше всего»: конфликт публичного и частного

Высокая степень конспиративности и осторожности, усиленный контроль лишал подпольщиков и повстанцев приватности, требовал от них полного подчинения собственных интересов и желаний целям сообщества. Приоритетом становились ценности освободительной борьбы, а не устройство личной жизни. В противном случае, действия участников подполья ОУН считали эгоистичными и таковыми, что приводили к нарушению дисциплины и ненадлежащему исполнению своих обязанностей. Руководитель Коломыйского окружного провода ОУН Роман Тучак в агентурном донесении о состоянии подполья Закарпатской области в начале 1952 года пишет, что проводники «Журба» и «Черник» излишне интересуются женщинами, а рядовые бойцы «ходят голодными» [1].

Вместе с тем репрессиям подверглась и официально одобренная сексуальность, не выходившая за рамки брачно-семейных отношений. Последние не поощрялись, о чем свидетельствует, в частности, наличие обязательной процедуры получения разрешения руководителя (“провідника”) на брак и проверка биографических данных «заявителей». После ощутимого разгрома украинского подполья в конце 1944 - на начале 1945 года требования к семейному статусу его членов стали еще более жесткими. Кое-где запрещали принимать в ряды ОУН женатых мужчин и замужних женщин, а в случае принятия их тщательно проверяли. Особое давление испытывали женщины, численность которых в организации после роспуска женской сети ОУН осенью 1945 года существенно уменьшилась, а требования к новым кандидаткам стали очень высокими. В пункте 19 «организационных указаний» для ячеек ОУН за 1950 год отмечено: «Замужних и девушек, которые сами хотят идти в подполье, считать на 90% тайными осведомителями или внедренными агентами» [2].

Ограничение количества женщин в подполье ОУН многие руководители считали одним из эффективных способов предотвращения несанкционированных сексуальных практик, которые распространились из-за отсутствия объективных условий для брачных отношений. Легитимным прикрытием такой сегрегации стала официальная линия на уменьшение количества женщин после их массовых арестов в 1944-1945 гг. Они дали повод расценивать женщин как неблагонадежных, и тем самым подготовили почву для ограничения их доступа в структуры подполья. В одном из приказов руководителя Буковинского окружного провода Василия Савчака («Сталя») речь шла о том, что для принятия женщин в организацию в каждом отдельном случае нужно получить разрешение окружного провода [3].

В тему: Женщины-агенты советских и польских спецслужб в борьбе против ОУН и УПА

Еще большей дискриминация по признаку пола была в рядах УПА. Отдельные командиры публично называли женщин непригодными для вооруженной борьбы. По воспоминаниям повстанческого врача Модеста Рипецкого, куренной Василий Мизерный («Рен») считал, что особенности женской психологии не позволяют им участвовать в боевых структурах, а «присутствие женщин в лагере могло доводить до романсов, вызвать конфликты между воинами, и вследствие этого уменьшать воинскую дисциплину» [4].

Отстранение женщин от партизанской борьбы стало массовым явлением после установления второй советской оккупации Западной Украины в 1944 году, которая ставила новые вызовы перед подпольем. В приказе командира военного округа (ВО) «Буг» Василия Левковича («Вороного») от 11 сентября 1944 года сказано: «Запрещено держать при отрядах УПА женщин под каким бы ни было видом: разведчицы, санитарки и т.д. Непослушных командиров буду привлекать под полевой суд без исключений. Разведчицы принадлежат “теренам (повітовим оргмобам)” (территориальным районным организационно-мобилизационным структурам А.) и обязаны контактировать с находящимися на их территории отрядами, а не таскаться по отрядам, с ними не квартировать и т.п.» [5]. Подобный по содержанию приказ издало в конце 1944 года командование сотни «Бурлаки» [6].

В тему: Осип «Боксер» Хома: моряк и чемпион по боксу, ставший командиром УПА

Усиленный контроль личной жизни участников подполья ОУН и повстанцев был продиктован прагматическими соображениями безопасности. Советские спецслужбы уделяли большое внимание изучению личной жизни участников освободительного движения. Расширение круга знакомых, установление доверительных отношений с «непроверенными» людьми значительно повышало риск утечки информации, расконспирирования членов ОУН или повстанцев и их ареста или ликвидации. В 1945 году сотрудников НКВД схватили руководителя Сокольского районного провода ОУН «Черноту» в доме его любовницы Ольги Сосновской благодаря информации, которую предоставил ее брат Петр [7].

Многочисленными были случаи, когда влюбленных подпольщиц арестовывали и в дальнейшем использовали как агентесс, информаторш советских спецслужб, чтобы склонить их мужей к сотрудничеству с органами безопасности или выявить их местонахождение. Например, для «оперативной разработки» руководящего среды Луцкой округи ОУН, руководителем которой был Михаил Бондарчук («Стимид»), МГБ завербовало машинистку «Зою», которая поддерживала с ним романтическую связь [8]. После ареста жены проводника Коломыйского окружного провода Романа Тучака («Клима») в 1951 году он пошел на сотрудничество с МГБ, в результате которого было физически уничтожено около 200 участников подполья и полностью ликвидирован Буковинский окружной провод, Вижницкий и Косовский надрайонные, Косовский, Яблунивский, Кутский и Жабьевский районные проводы (организации - А.) [9].

Особая эмоциональная привязанность и глубокие любовные переживания иногда приводили к трагическим случаям и попыткам суицида в подполье. Руководитель Бучацкого надрайонного провода ОУН Григорий Гишка («Марко») застрелился на могиле своей возлюбленной - руководительницы УКК Бучацкого надрайонного провода Владимиры Дудяк («Тырсы»), которая погибла во время штурма схрона органами МГБ [10]. Подполковник УПА Степан Фрасуляк («Хмиль») вспоминал, как командир сотни «Опришки» Владимир Депутат («Довбуш»), узнав, что его возлюбленная, санитарка «Оленка», была агентом МГБ и из-за нее в засадах погибло много его бойцов, «со стыда хотел застрелиться, но его повстанцы, любившие своего командира, пытались его утешить» [11].

Также считалось, что романы отдельных членов подполья или УПА вызывали снижение морального духа их собратьев, которые не могли удовлетворить собственные эмоциональные и сексуальные потребности, оставаясь одинокими. Ярослав Голубович («Мисько») свидетельствовал: «В те дни «Переможец» мне признался, что он влюбился в Кару Эмилию. Так же говорил, что «Ярый» хочет, чтобы его большевики застрелили, тогда он мог бы к ней ходить, потому что он также ее любит» [12].

Отрицательное отношение к романам в подполье было вызвано многочисленными фактами умышленных преступлений на почве ревности. Пытаясь избавиться от соперника в борьбе за сердце подпольщицы «Ареты», надрайонный руководитель «Зорич» донес на своего подчиненного, районного руководителя «Говерла», обвинив того в невыполнении приказов, «неисполнении обязанностей», присвоении финансовых средств подполья и подготовке дезертирства в Чехословакию. Во время ареста «Зорич» смертельно ранил «Говерлу», который якобы пытался бежать [13].

Другим важным фактором, который формировал отрицательное отношение руководства подполья ОУН в вне- и добрачным половым отношениям, был большой риск распространения венерических болезней, что в условиях элементарного недостатка лекарств и квалифицированной медицинской помощи приводило к потере кадров вследствие смерти или к вспышкам эпидемии. Периодическая организация «воспитательных бесед» для повстанцев на тему инфекционных заболеваний, передающихся половым путем [14], не всегда давала ожидаемые результаты. Иван Лыко («Скала») вспоминал: «Бывали также и такие, что, несмотря на их некомпетентность в области медицины, перед физическим контактом с девушкой применяли собой же придуманные или услышанные от других средства предохранения, которые считали действенными. Одни после полового общения омывали члены мочей, другие принимали лекарства, такие как пронтозил и цибазол, не зная их эффективности. Третьи перед половым отношением с девушкой, которой не знали, грозили расстрелять ее, если подхватят венерическую болезнь» [15].

Регламентация интимной сферы

В официальной документации ОУН и УПА действия, направленные на удовлетворение сексуальных потребностей вне рамок брака, фактически приравниваются к алкоголизму (за который часто казнили). Их считали тяжким преступлением и рассматривали (порой неоправданно) в категориях нравственной деградации. За сексуальным поведением членов подполья следили руководители различных уровней, а также Служба безопасности ОУН. Секретарь СБ Карпатского краевого провода ОУН В. Ливый («Иордан») в 1948 году приказал проверить «распространение деморализации» в ОУН, в том числе случаи изнасилования [16]. Аресты и задержания правонарушителей в рядах УПА проводила военно-полевая жандармерия.

В тему: Николай Арсенич, «432», создатель Службы Безопасности ОУН: живым его взять не смогли

Виды наказаний за «сексуальные преступления» вписывались в общую систему ответственности в ОУН и УПА за «проступки против морали» и дисциплины, и лишь в отдельных случаях их классифицировали как тяжелые (уголовные) преступления. В одном из приказов руководителя «Бориса» от 15 июня 1945 года зафиксирована такая ​​градация наказаний: «а) выговор; б) понижение в звании, в) полное устранение из рядов организации (и перевод в число - А.) сторонников. Смертные случаи лежат только в компетенции окружного проводника» [17]. Высшую меру наказания в виде повешения или расстрела применяли к подпольщикам или воинам УПА, которые имели многочисленные беспорядочные любовные связи. В 1946 году СБ Тернопольского окружного провода ОУН издала приказ о физической ликвидации подрайонного референта СБ Василия Бойко («Омелька»), который своим отказом от женитьбы довел до самоубийства подпольщицу «Люсю», забеременевшую от него, и не явился на суд ОУН в этом деле. Вскоре после ее смерти «Омелько» одновременно поддерживал сексуальные отношения с тремя женщинами-подпольщицами, младшей из которых, «Зое», в то время было 16 лет. Фигурантка любовного четырехугольника «Нина», стремясь отомстить сопернице «Зое», выдала МГБ информацию о ней и других известных ей участниках освободительного движения и адреса схронов на Кременетчине [18].

В рядах УПА практиковали физические методы воздействия на правонарушителя («биение буком», отжимание от земли), которые, по замыслу, должны были способствовать коррекции его поведения. К распространенным дисциплинарных наказаниям относились также внеочередные работы и воинские наряды [19]. Чисто «женским» видом наказания было, например, распространенное в Закерзонье и Буковине острижение волос, особенно тем женщинам, которые «заводили отношения с враждебными военными или иными представителями враждебной власти» [20]. В одном из приказов руководителя Буковинского окружного провода ОУН Василия Савчука («Сталя») за 1945 год говорится о необходимости замены обрезание волос женщинам на смертную казнь [21].

Влиятельных подпольщиц, которые были хорошими специалистами, часто наказывали понижением в должности. В мае 1947 года краевой руководитель Зиновий Тершакивец («Федир») отстранил Галину Голояд («Марту Гай»), в то время вдову Мирона Голояда, от работы в референтуре пропаганды Львовского краевого провода ОУН за интимную связь с «Олегом», назначив ее заместителем референта пропаганды Яворивского надрайонного провода ОУН [22].

Женщин-нарушителей принципов морали, работа которых не требовала особых навыков или квалификации, просто отстраняли от должностей. Командир Порфирий Антонюк («Сосенко») следил за «поддержанием морали» около ста женщин (медсестер, разведчиц, работниц хозяйственного сектора), которые находились в его военной организации «Сич» в Свинарских лесах Волыни. «Сосенко» выбрасывал из «Сечи» женщин, которые «несоответственно себя вели» [23].

Работницы медицинской службы УПА и ОУН входили в своеобразную «группу риска» в контексте регламентации сексуального поведения воинов. Референтам УКК приказывали «заботиться о сохранении морали среди санитарок и других подпольщиц» [24]. В отчете инспектора терена 66 ВО-2 «Буг» за 25 июля 1945 года указано: «За отчетный период отмечено несколько случаев безнравственного поведения санитарок дежурных с ранеными. Было бы желательно, чтобы этим заинтересовались руководители сан[итарной] службы, которые, возможно, подробно не знают о поведении их подопечных с ранеными стрелками, так как такое поведение санитарок полностью разрушает боевую сознательность стрелка и привязывает его к лечению, даже когда он совершенно здоров, а также подрывает авторитет всей санитарной службы и деморализует население» [25].

Заметными являются двойные моральные стандарты для лиц разного пола в определении степени вины за «преступление», которым считались несанкционированные сексуальные связи. Дефиницию «аморальное поведение» чаще применяли в отношении действий женщин, тогда как мужчинам приписывали пассивную роль «соблазненного», жертвы.

Переписываясь с руководителем Провода ОУН на северо-западных украинских землях Василием Галасой («Орланом») в сентябре 1950 года, тогдашний член Провода ОУН Василий Кук («Лемех») отмечал: «Пишете "деморализующее влияние женщины» - это можно по-разному растолковать и под этим предлогом можно любую женщину расстрелять. Почему же тогда за такое же влияние не расстреливать мужчину?» [26].

В тему: Последний бой последнего командира УПА. Василий Кук. Часть 2

Завышенные моральные требования к женщинам, на которых возлагали чуть ли не всю ответственность за «моральное состояние» в освободительном движении, заставляли тех сдерживать собственные сексуальные импульсы и занимать пассивную позицию в отношениях с мужчинами, которые в основном становились инициаторами интимной связи.

Внебрачные сексуальные отношения были особенно распространены среди руководящего состава ОУН и УПА различных уровней, которые имели в подчинении многочисленных женщин - связных, санитарок, машинисток, секретарш и тому подобное. Например, одной из любовниц Петра Федуна («Полтавы») была его машинистка Надежда Якимович («Надя») [27]. Связная Мария Роева была любовницей заместителя руководителя Дрогобычского областного провода ОУН Петра Тихолаза («Вуйка») [28]. Не были исключением и женатые руководители: Михаил Дяченко («Марко Боеслав», «Гомин») поддерживал интимные связи со своей машинисткой Ольгой Чемерис; Василий Кук имел романтическую связь с руководительницей Юношества Бережанского окружного провода ОУН(б) Галиной Скаськив [29].

О том, что активное сексуальное поведение руководителей не всегда воспринималось в среде подпольщиков как экстраординарное и компрометирующее явление, свидетельствует письмо руководителя Калужского надрайонного провода, внедренного агента «Ивана Гавриловича» к кураторам из МГБ от 20 ноября 1951 года, в котором тот просит прислать ему новую санитарку, которая выполняла бы функции связной между ними: «Девушка должна быть молодой, не слишком плохой на вид, чтобы я кроме проведения с ней подпольной работы мог закрутить роман. В таком случае было бы хорошо понятным всем, почему так часто к ней захожу» [30].

Наличие внебрачных партнеров у многих представителей руководства ОУН и УПА (в отличие от рядовых членов организации или боевиков), свидетельствует о возможности некоторого злоупотребления своим высоким положением по отношению к участницам подполья, которые часто становились их гражданскими женами, уступая авторитету, настойчивым ухаживаниям и будучи незащищенными от сексуальных домогательств. Показательной в этом отношении является судьба Ольги Чемерис-«Днепровской», которую как машинистку вызвал к себе осенью 1945 года член референтуры пропаганды Карпатского краевого провода ОУН Михаил Дяченко («Гомин»): «Гомин предложил мне остаться с ним. Я не давала ему четкого ответа на этот вопрос, но он оттягивал мой уход на несколько дней, после этого еще на несколько дней. Через некоторое время у нас с ним начались отношения и я так осталась с ним» [31].

Многие женщины поддерживали сексуальные отношения со своими руководителями не только по настоянию последних, но и выполняя указания советских спецслужб, которые таким образом пытались узнать ценную информацию. По словам связной Ольги Паламарчук, арестованной органами НКВД 1 декабря 1944 года, ей приказали, «чтобы больше любилась с Ромком и чтобы следила, где он скрывается, чтобы потом его отдать для НКВД». «Роман» в то время был одним из руководителей подполья в Торчинском районе на Волыни [32].

При очередном инструктировании 23-летней тайной информаторши МГБ - связной Евгении Скушки работник спецслужб отмечал: «Согласись с ним [руководителем «Яром». - М.Г.] на все, даже на то, чтобы он имел с тобой отношения. Ты девушка молодая, тебе это вредить не будет» [33]. Часто работники советских силовых структур настойчиво «рекомендовали» подпольщицам вступать в сексуальные отношения с несколькими партнерами за короткий промежуток времени. Связная Анна Мудар («Мотря», «Зирка») на допросах СБ ОУН свидетельствовала, что работник НКГБ Павел Заварегин заверил ее: «Там среди руководителей будут хлопцы и мужчины, с которыми можешь даже пойти на половые сношения, так больше узнаешь. Ты помни, что наши девушки погибали на фронте в борьбе за тебя, а ​​ты должна сделать даже это» [34].

Социальные статусы гражданских жен

В иерархии ценностей украинского освободительного движения 1940-50-х гг. семья занимала весомое, но не главное место. В инструкции для членов ОУН и стрельцов УПА за апрель 1947 года указано, что мужчина «борьбу, революцию ставит превыше всего, а родителей, женщину, детей жертвует для борьбы, для своего народа. Поэтому родственные отношения не смеют ему становиться препятствием в революционной его борьбе» [35]. Любые советы жены, что, по мнению самого мужчины или членов подполья, противоречили интересам освободительного движения, считались вредными и могли привести к наказанию одного или обоих брачных партнеров. Особое внимание СБ ОУН обращала на женщин, которые склоняли своих мужей к выходу с повинной. Им грозила смертная казнь [36].

Брачные партнеры сознательно ограничивали своих жен не только в праве принимать решения в отношении публичной жизни мужа, но и в доступе к соответствующей информации о деятельности подполья ОУН. Мария Савчин вспоминала: «Не меньше угнетал меня факт, что с женитьбой я утрачивала свое равноправие среди подпольщиков.

Мое появление в каком-то из районов воспринималось, как будто «здесь недалеко есть провиднык (руководитель, командир - А.)», а мое гражданское мнение о каком-либо деле считалось гражданским мнением Орлана» [37]. В разговорах с агентом НКВД Марией Паночко («Марийкой») оперативник советовал женщине найти другого любовника, потому что проводник «Байда» не рассказывал ей полезную для спецслужб информацию [38].

Главными факторами, влиявшими на социальный статус гражданских жен подпольщиков были легальное, полулегальное или подпольное положение самой женщины, роль и влияние мужа в освободительном движении, уровень доверия и любви в отношениях между партнерами, наличие статуса «невесты», легитимность внебрачных отношений в глазах окружающих.

Любовницы, которые жили легально или полулегально, вынуждены были ослабить свои социальные связи, проявлять повышенную осторожность, чтобы избежать ареста. В инструкции ОУН за 1950 год указано: «В целях разработки одиноких повстанцев МГБ ведет точную разведку по всем девушкам, имеющим связи с повстанцами (в МГБ заведены описания девушек, которые сожительствуют с повстанцами, вышли за них замуж и имеют с ними детей» [39].

Социальное положение женщин, состоящих в фактических брачных отношениях с участниками освободительного движения, определяло и тогдашнее общественное мнение. Распространенные тогда традиционные моральные нормы, особенно в сельской местности, осуждали девушек, которые теряли девственность до свадьбы. Большинство подпольщиц получили христианское воспитание, некоторые в свое время учился в школе при монастыре сестер-василианок. «Они воспитывали нас только в благочестии ... прививали нам, что девушка должна быть честная, порядочная ... как рядом с хлопцами вести себя», - вспоминает Дария Полюга («Оксана») [40].

Невеста Василия Магдия («Жара») Михайлина отказалась зимовать с ним в схроне, став машинисткой у другого подпольщика: «Мне стыдно было идти в его схрон как его невеста. Что могли обо мне подумать тогда другие. К Мише я шла как работница в канцелярию, а это меня не могло компрометировать» [41]. Одинокие мужчины-подпольщики также понимали значение для женщин тогдашней морали, поэтому сознательно обрывали любовные связи, чтобы уберечь возлюбленную от общественного осуждения. «Я не хочу тебя видеть в подполье, потому что сам я этой собачьей жизни имею по уши, а чтобы ты была в зависимости от чужих людей и над тобой постоянно висела опасность указания пальцем, это тоже неприемлемо», - объяснял «Скала» любимой Гане [42].

Вместе с тем роль любовниц могла иметь свои преимущества в подполье. Во-первых, это отчасти ограждало женщину от сексуальных домогательств со стороны других мужчин, которые были довольно распространенным явлением, несмотря на количественное преобладание мужчин среди участников подполья. Во-вторых, статус гражданской жены помогал женщине хотя бы частично улучшить свои материально-бытовые условия. Щедрость проявляли любовники Марии Паночко, один из которых, «Турок», заказал ей обувь у сапожника [43], а другой, «Андрей», давал ей деньги то на новый платок, то на лечение зубов, то на «наряд» [44].

О знакомой подпольщице М. Паночко говорила: «Катруся» хорошо себя чувствует, имея хорошего руководителя, «который уже в нее влюбился» [45]. В-третьих, особая связь с руководителем помогала достичь высокого положения в подполье и таким образом расширить сферу своего влияния. Галина Коханская рассказывает о последствиях любовной связи «Тамары» и «Юрка»: «Вспомнила, что не мне на отдел, а лично ей он передавал в распоряжение два велосипеда и прочие мелочи.

Когда срочно нужно было послать кого-то в район, а, кроме нее под рукой никого не было, то она находила причины не ехать. Когда я возмущенно говорила об этом, то «Юрко» всегда находил повод для ее оправдания» [46]. Петр Пунда («Осыка») отмечал, что командир вооруженного отряда, в который он входил вместе с 40 другими ребятами, - «Богдан» - все время советовался со своей невестой, санитаркой Стефанией Заблоцкой («Богданой»), по приему новых бойцов. Характеризуя ее влияние на командира, «Осыка» отмечал: «Боевики относятся к ней плохо потому, что она сильно разнеживает Богдана, и тот меньше заботится о хлопцах» [47].

Вместе с тем, абсолютное большинство фактических жен страдали от незащищенности их репродуктивных прав. Большая часть до- или внебрачных сексуальных отношений имела для мужчин чисто гедонистическое значение. Об этом свидетельствуют, в частности, многочисленные параллельные сексуальные связи подпольщиков. Например, Николай Андрущак («Верлан») только весной 1946 года поддерживал регулярные интимные отношения с тремя девушками - Марией Колтун, Феклой Бекар, Михалинкою Шевцив [48].

Взгляд на женщину только как на сексуальный объект проявился и в ряде непристойных шуток, которые звучали в мужском кругу и в откровенных разговорах на интимные темы. «Станцуем на свадьбе, выпьем по чарке, после будем иметь общую жену. Чай, “Скала" не себялюбец, делится с нами вшами, почему не должен делиться женой?» [49]. Руководитель Долинского надрайонного провода ОУН Мирослав Зборык («Арсен») вспоминал, как в разговоре с ним П. Федун сказал, что, по его мнению, ни один здоровый подпольщик не должен ограничивать себя в отношениях с женщинами. Тех, кто думает иначе, он считал дураками, которые не понимают жизни [50].

Многие мужчины имели достаточно общие и фрагментарные представления о физиологии женской половой системы. На женщине лежала главная ответственность за контроль фертильности и контрацепции. Многие женщины боялись нежелательной беременности, сама весть о которой могла вызвать у партнера отрицательную реакцию. М. Дяченко настойчиво склонял свою любовницу А. Чемерис к аборту с целью скрыть интимную связь [51]. После того, как М. Паночко сказала своему любовнику о вымышленной беременности, он даже не предположил мысли о возможности сохранения плода: «начал сокрушаться, где взять деньги» на аборт [52].

Беременность в условиях подполья обрекала женщину на физические и психологические страдания, процесс родов без необходимой акушерской помощи был очень травматичен и мог стать причиной смерти роженицы или плода. С рождением младенца перед матерью стоял нелегкий выбор - разлука с ребенком (возможно, пожизненная) или переход на полулегальное или легальное положение, что, в свою очередь, могло привести к ее разоблачению и ареста советскими репрессивными органами. Женщин, которые отдали ребенка на воспитание родственникам или подбросили его случайным людям, мучил комплекс вины за лишение ребенка материнского внимания и ухода.

Высокой была смертность внебрачных детей подпольщиц. Младенец А. Чемерис, рожденный в тайнике, прожили всего три месяца. Связная УПА Мария Яцух-Максимишин-Гринчишин в письме бывшей подпольщице Ирине Мащак от 29 января 1997 года вспоминала о своих тяжелых материнских буднях в подполье с внебрачным сыном: «О, не дай Бог такой жизни, я ходила по деревням с ним, ночью переходила дебри, полями и то нужно было нести его, потому что оно маленькое». О смерти трехлетнего сына от болезни адресантка вспоминала: «Я не имела права идти за гробом, потому что братья были в селе, а наши оборотни спрашивали, чей ребенок. Сестра говорила, что ее, а после этого я смогла полями зайти на могилку» [53].

Выводы

Пропаганда консервативных семейных ценностей, националистическая идеология, повышенные меры безопасности в организационном плане существенно сузили рамки «нормального» сексуального поведения в подполье ОУН и УПА. Абсолютно легитимными признавались отношения, освященные таинством венчания. Любые другие формы сексуальной реализации должны были приводить к жесткому остракизму и наказанию.

На практике же случаи несоблюдения правил, регламентирующих сексуальное поведение, в подполье ОУН и в повстанческой армии были нередки, а характер примененных «санкций» в каждой отдельной ситуации часто зависел от субъективного решения руководителя или командира, в подчинении которого находились правонарушители. Факторами, которые способствовали легитимации недозволенных форм сексуальности, были молодой возраст большинства участников подполья, непрогнозируемость их будущего, высокий риск быть арестованными или убитыми.

Особую интимную атмосферу создавало замкнутое пространство укрытий (схронов - А.). Поэтому распространенным явлением были фактические супружеские отношения. Их особенностями были: непродолжительность, частое уединенное проживание, замалчивание наличии связи, сознательный отказ от рождения детей. Инициаторами фактических брачных отношений чаще были мужчины, которые пытались контролировать и эксплуатировать женскую сексуальность в собственных интересах, злоупотребляя властью и манипулируя нормами общественной морали. Женское тело было весомым фактором риска в отношениях с мужчинами. В то же время оно становилось дополнительным ресурсом выживания и улучшения бытовых условий и положения части женщин.

***

Этот текст является сокращенной версией статьи, полный вариант которой обнародован в сборнике  “Жінки Центральної та Східної Європи у Другій світовій війні : Гендерна специфіка досвіду в часи екстремального насильства"  под науч. ред. Г.Гринченко, К.Кобченко, О.Кись (Киев, 2015).Публикуется в авторской редакции.

В публикации использованы фотографии из архива Центра исследований освободительного движения, предоставленные автором.

СПРАВКА

Марта Гавришко - кандидат исторических наук (2009), младшая научная сотрудница Института украиноведения им. И. Крипьякевича НАН Украины, научный сотрудник Центра исследований освободительного движения, научный редактор периодического сборника научных трудов «Український визвольний рух» («Украинское освободительное движение» русск.; - А.). Сфера научных интересов: гендерная специфика участия женщин в ОУН и УПА, национализм и феминизм, гендерное насилие. Автор ряда научных статей. Живет и работает во Львове.

ПРИМЕЧАНИЯ

[1] Галузевий державний архів Служби безпеки України (ГДА СБУ), ф. 13, спр. 372, т. 78, арк. 112.

[2] ГДА СБУ, ф. 13, спр. 372, т. 17, арк. 137.

[3] ГДА СБУ, ф. 13, спр. 372, т. 17, арк. 189.

[4] Ріпецький М. («Горислав»). Санітарна служба УПА в курені В. Мізерного («Рена) : нарис // Медична опіка в УПА. — Кн. 1. — Торонто ; Л., 2001. — С. 107—108. — (Літопис УПА ; т. 23).

[5] Літопис УПА. Нова серія. — Т. 12 : Воєнна округа УПА «Буг»: Документи і матеріали. 1943-1952, кн. 1 / упоряд. : В. Мороз, О. Вовк. — К. ; Торонто, 2009. — С. 93.

[6] Небола М. («Голка»). Лісами та ярами західнього Поділля (Мої спогади з УПА) // Третя подільська воєнна округа УПА «Лисоня». Документи і матеріали / ред. Є. Штендера. — Торонто : Літопис УПА, 1989. — C. 159. — (Літопис УПА ; т. 12).

[7] ГДА СБУ, ф. 13, спр. 372, т. 76, арк. 2.

[8] ГДА СБУ, ф. 13, спр. 372, т. 20, арк. 257.

[9] ГДА СБУ, ф. 13, спр. 372, т. 78, арк. 46.

[10] ГДА СБУ, ф. 13, спр. 372, т. 80, арк. 117.

[11]Фрасуляк С. Ремесло повстанця: зб. праць підполковника УПА Степана Фрасуляка-Хмеля / [упоряд. і наук. ред.: Р. Забілий] ; Ін-т українознавства ім. І. Крип’якевича НАН України, Галузевий держ. архів Служби безпеки України, Центр досліджень визвольного руху. — Л., 2007. — С.  116.

[12] Літопис УПА. — Т. 43: Боротьба з аґентурою: Протоколи допитів Служби Безпеки ОУН в Тернопільщині 1946-1948, кн. 1. — Торонто ; Л., 2006. — С. 1048.

[13] Лико І. («Скала», «Богдан»). На грані мрії і дійсности: спогади підпільника ; На грані двох світів: Спогади. 1945-1955. — Торонто ; Л., 2002. — С. 115. — (Літопис УПА ; т. 37).

[14] Літопис УПА. Нова серія. — Т. 2 : Волинь і Полісся: УПА та запілля. Документи і матеріали. — К. ; Торонто, 1999. — С. 63.

[15] Лико І. («Скала», «Богдан»). На грані мрії і дійсности: спогади підпільника. — С. 153.

[16] ГДА СБУ, ф. 13, спр. 372, т. 23, арк. 168.

[17] ГДА СБУ, ф. 13, спр. 376, т. 28, арк. 101.

[18] Архів Центру досліджень визвольного руху, ф. 8, т. 12, спр. 2, арк. 48-55.

[19] Літопис УПА. — Т. 13 : Перемищина — Перемиський курінь, кн. 1: Денник відділу «Бурлаки» (Володимира Щигельського). — Торонто, 1986. — С. 243.

[20] Лико І. («Скала», «Богдан»). На грані мрії і дійсности: спогади підпільника. — С. 66.

[21] ГДА СБУ, ф. 13, спр. 372, т. 20., арк. 227.

[22] ГДА СБУ, ф. 6, спр.75390фп, т. 1, арк. 75.

[23] Петренко Р. («Юрко», «Омелько»). За Україну, за її волю. Спогади / ред. Г. Петренко. — Торонто ; Л., 1997. — С. 167. — (Літопис УПА ; т. 27).

[24] ГДА СБУ, ф. 13, спр. 372, т. 20, арк. 23.

[25] Літопис УПА. Нова серія. — Т. 12. — С. 295.

[26] ГДА СБУ, ф. 13, спр. 372, т. 26, арк.183.

[27] ГДА СБУ, ф. 13, спр. 372, т. 66, арк. 266.

[28] ГДА СБУ, ф. 13, спр. 372. т. 89. арк. 67.

[29] Ніколаєва Н. Уляна Крюченко-«Оксана». — Торонто ; Л. : Літопис УПА, 2013. — С. 32 — (Літопис УПА. Серія «Події і люди» ; кн. 23).

[30] ГДА СБУ, ф. 13, спр. 372, т. 77, арк. 273.

[31] ГДА СБУ, ф. 13, спр. 372, т. 89, арк. 82.

[32] ГДА СБУ, ф. 13, спр. 372, т. 52, арк. 154.

[33] Літопис УПА. — Т. 44 : Боротьба з агентурою: протоколи допитів Служби Безпеки ОУН в Тернопільщині, 1946—1948, кн. 2. — Торонто ; Л., 2006. — С. 140.

[34] ГДА СБУ, спр. 372, т. 54, арк. 280.

[35] ГДА СБУ, ф. 13, спр. 376, т. 28, арк. 200.

[36] ГДА СБУ, ф. 13, спр. 372, т. 20, арк. 126.

[37] Савчин М. Тисяча доріг. Спогади жінки — учасниці підпільно-визвольної боротьби під час і після Другої світової війни. — К. : Смолоскип, 2003. — С. 98.

[38] ГДА СБУ, ф. 13, спр. 372, т. 22, арк. 547.

[39] ГДА СБУ, ф. 13, спр. 376, т. 29, арк. 378.

[40] Аудіоінтерв’ю з Д. Полюгою, записане 1 серпня 2006 р. — АЦДВР, ф. 39 (Колекція спогадів).

[41] АЦДВР, ф. 8, т. 2, спр. 13, арк. 79.

[42] Лико І. («Скала», «Богдан»). На грані мрії і дійсности: спогади підпільника. — С. 156.

[43] ГДА СБУ, ф. 13, спр. 372, т. 22, арк. 484.

[44] ГДА СБУ, ф. 13, спр. 372, т. 22, арк. 492, 496.

[45] ГДА СБУ, ф. 13, спр. 372, т. 22, арк. 547.

[46] Коханська Г. «З Україною у серці». Спомини. — Л. ; Торонто, 2008. — С. 81. — (Літопис УПА. Серія «Бібліотека» ; т. 9).

[47] Літопис УПА. — Т. 44, кн. 2. — С. 918.

[48] ГДА СБУ, ф. 13, спр. 376, т. 55, арк. 133.

[49] Лико І. («Скала», «Богдан»). На грані мрії і дійсности: спогади підпільника. — С. 154.

[50] Іщук О., Іванченко В. Життєвий шлях Галини Голод — «Марти Гай». — Л. : Літопис УПА, 2010. — С. 48. — (Літопис УПА. Серія «Події і люди» ; кн. 10).

[51] ГДА СБУ, ф. 13, спр. 372, т. 89, арк. 86.

[52] ГДА СБУ, ф. 13, спр. 372, т. 22, арк. 496.

[53] АЦДВР, фонд Надії Мудрої (не впорядкований).

—

Марта Гавришко, опубликовано в издании Україна модерна

Перевод: Аргумент

В тему:

• Монета, Лада, Христя и другие. Украинки - Рыцари орденов УПА
• О грехах, в которых обвиняют УПА
• УПА и нормы международного гуманитарного права. Часть 1 - Сколько было повстанцев?
• Уроки смерти: училки и Бандерштадт. С фронтов украинской гражданской 1914-1959 гг
• Связная генерала Шухевича. Судьба и жизнь Галины Дидык
• Казацкая Мать