Александр Кравцов: «Люди с Майдана были готовы умереть за идею, а «Беркут» - нет»

Версия для печати

Один из основателей «Автомайдана» рассказал, как «уголовники» относились к активистам, кто придумал «патриботы» и как электромобили могут изменить наше будущее.

Год назад события на Майдане, который до сих пор был мирным противостоянием, начали развиваться с головокружительной скоростью. Фантасмагорический карнавал «Кастрюляндия» на Крещение, как ответ на драконовские законы от 16 января, перерос в зарева от горящих милицейских автобусов на Грушевского.

20 января из больницы были похищены активисты Игорь Луценко и Юрий Вербицкий (последнего через два дня найдут в поле замученным), а на следующий день символическая Небесная сотня примет в свои ряды первых воинов — ими стали армянин Сергей Нигоян и белорус Миша Жизневский.

Именно в те дни «Автомайдан», который до этого воспринимался больше как сила, способная эффективно «тролить» Януковича, организуя выезды на шашлыки к президентской резиденции в Межигорье, превратился в настоящую боевую единицу: люди организовали доставку шин на Майдан, отвозили и прятали раненых, патрулировали улицы, наводненные «титушками».

Одним из самых заметных автомобилей тогда был голубой «Ланос» Александра Кравцова с желтыми звездочками на капоте и надписью «YES — ЕС». Именно он стал одним из жертв нападения «беркутовцев» в Крепостном переулке в ночь на 23 января. А самого Александра тогда обвинили в терроризме и нападении на силовиков и пытались посадить на 10-15 лет.

О тех непростых моментах в его жизни и о том, чем сейчас занимается Александр Кравцов, мы разговорились накануне годовщины тех событий.

«В 2003 году в новогоднюю ночь я ходил по Чернигову и писал на стенах «2003-й — без Кучмы!»

— Саша, еще во время Оранжевой революции я помню, как ты, тогда еще студент, с головой окунулся в этот процесс. Это была твоя первая революция?

— Первой революцией я бы назвал поздний этап акции «Украина без Кучмы», когда острой была тема Гонгадзе, когда мы все чувствовали, что в стране что-то не так. Мой первый личный протест, видимо, имел место в новогоднюю ночь 2003 года — я ходил по Чернигову, прикрывая лицо шарфом, и писал на стенах баллончиком: «2003-й — без Кучмы!».

Когда же началась Оранжевая революция, я уже был наблюдателем на одном из округов от штаба «Нашей Украины». И когда объявленные результаты кардинально разошлись с нашими ожиданиями, когда мы от друзей, которые были наблюдателями на востоке, наслушались о массовых фальсификациях, о «каруселях», о «печенье», я решил остаться на Майдане.

Вернулся домой, собрал вещи — и первая моя ночь на Майдане была ночь с 21 на 22 ноября. Тогда оппозиция готовилась к одному из возможных печальных сценариев, поэтому на Майдане быстро появились палатки, мы заняли три из них, сделав их палатками физфака Шевченко.

Преподаватели нас поддержали, поэтому со временем на Майдане появились и те студенты, которые изначально придерживались нейтралитета. А когда состоялся третий тур, я через несколько дней пошел на пары, потому что было такое ощущение, что уже все сделано — Ющенко победил, и все будет хорошо. Да, пожалуй, так сделала вся страна, и это было самой большой нашей ошибкой.

— И ровно через девять лет, на Михаила, появилась надежда эту ошибку исправить. Было тогда ощущение, что все обернется именно так?

— Если честно, было какое-то предчувствие, но не было уверенности в людях. Мою веру в готовность общества идти до конца подорвал «языковой Майдан» летом 2012 года. На самом деле эта тема очень глубокая: это неготовность людей воспринимать тех, кто не такой, как они, неготовность меняться самим.

По сути — это одна из причин нынешней войны на востоке: культурное разделение регионов. Я, будучи от рождения человеком русскоязычным, понимал, что в этой теме спрятано «яйцо Кощея». Но «языковой Майдан» так и не развился до большого протеста, и я сам 21 ноября 2013 года не пошел на Майдан, а следил за ходом событий по интернету.

— Но это недоверие не помешало тебе стать одним из основателей такого явления, как «Автомайдан».

— «Автомайдан» как движение началось уже после разгона студентов. А до того были так называемые «европробеги», которые начались 27 ноября. Я организовал один из таких первых пробегов, который больше всего запомнился (говорю — один из, так слышал, что еще где-то кто-то организовывал что-то подобное).

Я тогда зашел на страницу «Автомайдана» на «Фейсбуке», которая стремительно приобретала популярность, связался с Машей Землянской, которая тогда занималась коммуникацией, и она разместила объявление о сборе водителей в 19.00 у цветочных часов на Институтской. Я позвонил Егору Соболеву, рассказал об этой инициативе, и он выделил нам 20 европейских флагов и 20 украинских. А еще я у ребят «наколядовал» удочек. Все это делалось спонтанно — флаги ЕС вообще были страшным дефицитом, перекупщики продавали их за бешеные деньги.

— Много собралось?

— Машин десять. Мне очень помог Андрей Дзиндзя из «Дорожного контроля», потому что мы совсем не знали, как себя вести в случае остановки работниками ГАИ. Мы — с колонной, с флагами — сделали первый круг по правительственному кварталу, а потом поехали к ЦИК и вернулись на Майдан. Когда проезжали по Майдану, мы неистово сигналили, и люди махали нам руками в ответ.

Это было зрелище, ради которого стоило все это делать. Вообще, эти автопробеги были задуманы для того, чтобы вынести протест за пределы Майдана. Потому что, отправляясь каждый раз на свой ​​Сырец, я видел, как, спускаясь на Майдане в метро, ​​люди растворяются и революция исчезает. После того первого дня я приехал домой, взял желтый аракал и обклеил свой ​​"Ланос" звездочками и знаменитой надписью «Yes — ЕС».

— А когда ездили к Януковичу в Межигорье, часто гаишники останавливали из-за этой надписи?

— Не останавливали. Более того — мы часто сами останавливались, чтобы их потролить. Останавливались на посту ГАИ и говорили: «А чего вы нас остановили?». Они в ответ: «Мы? Да нет! Никто вас не останавливал». — «А чего же вы нас снимаете на видеокамеру?» — «Да нет, это мы себя снимаем».

Было такое впечатление, что они боялись прямых столкновений. Они напоминали гиен: никогда не нападали, когда чуяли силу противника. Да, собственно, и «беркутовцы» на Майдане были такими же: они никогда не шли, когда соотношение сил было 1:1. Хотя они были лучше экипированными и имели лучшую комплекцию, чем студенты или интеллигенция, но они не были готовы страдать за свою зарплату. А люди с Майдана были готовы умереть за идею. В этом была принципиальная разница.

«Когда уголовники узнали, что меня судят за избиение „беркутовца“, мне выделили лучшее место»

— Но в печальнопамятную ночь на 23 января, когда твой «Ланос» вместе с машинами других «автомайдановцев» был разрушен, эта надпись сыграла роковую роль. Было ли в ту ночь какое-то предчувствие, знак беды?

— Что интересно — в то время надписи уже не было. Днем ранее друзья уговорили меня «не палиться», потому что становилось действительно опасно. Накануне Олеся соскребала буквы тупым столовым ножом и случайно забыла его в машине — так после ареста мне пытались этот нож пришить как холодное оружие. Что интересно — в бардачке машины в ту ночь у меня был еще и пневматический пистолет, но на него никто не обратил внимания.

Сейчас, когда вспоминаешь ту ночь, понимаешь, что действительно было странное предчувствие тревоги, когда проезжали мимо Мариинского парка. Потому что, с одной стороны, мы слышали по рации, что кого-то бьют, а с другой — была какая-то зловещая тишина. Как в фильмах о джунглях, когда хищник подкрадывается, и ты слышишь, что все обезьяны замерли.

Вот мы проезжали, видели «гаишников», которые, как те обезьяны, сидели и чего-то ждали. А когда мы уже увидели «беркутовцев» и они начали крушить машины, я вдруг понял одно: я не готов сделать человеку больно, даже «беркутовцу». Возможно, мы слишком играли в рыцарство: мы понимали, что Грушевского — это место противостояния, там ты можешь получить пулю в глаз или камнем по голове. Но в другом месте ты не готов сознательно кого-то калечить.

— О чем думалось, когда оказался на снегу в Мариинском парке?

— Ощущения были двоякие. Было ощущение несправедливости: «За что?». Да, я майдановцец, я ездил по улицам, охранял город от «титушек», но я никого не бил! За что вы бьете меня, уничтожаете мою машину?

А во-вторых, я волновался не столько за себя, сколько за своих родных, понимая, что они не знают, что с тобой, и очень переживают, а ты им ничем помочь не можешь. Ты знаешь, что ты жив, что ты здесь, а они этого не знают, и им хуже.

И главная мысль, которая крутилась в голове: не долюбил, мало был с детьми, мало был дома с Олесей, особенно последние недели. И удастся ли еще увидеться, будет лес, как у Юрка Вербицкого — и все... А еще — был очень высокий уровень адреналина, поэтому даже побои воспринимались не так болезненно.

— А когда попали на суд, когда видели, что все делается под копирку и правосудием там и не пахнет — был страх, что это надолго?

— Нас очень вдохновляла информация о пикетировании райотделов милиции и даже были попытки поджечь.

— Надеялись, что отобьют?

— На самом деле, после ужаса неизвестности в Мариинском парке в СИЗО было не так уж и плохо. Да, нас ограничили в свободе передвижения, но никто у нас не мог отобрать наш мозг и свободу убеждений. Мы были в статусе «политических», и это давало определенное преимущество. Даже для уголовников мы были борцами с системой. И когда они узнали, что меня судят за избиение «беркутовца» — мне выделили лучшее место. А как же: я не побоялся поставить на место милиционера! Честь и хвала такому человеку.

— После того, как выпустили — ты опять пошел на Майдан...

— Да, но я уже старался не светиться особо перед милицией, больше координировал действия «Автомайдана» на подпольных квартирах, где скрывался с семьей. Нас же выпустили под домашний арест, который мы все дружно проигнорировали, но какой-то психологический барьер страха попасть туда снова остался. Нам грозило до 10-15 лет заключения за терроризм, и мы понимали, что в случае поражения это может стать реальностью. Кстати, этот страх попасть снова под каток системы, которая тебя нивелирует и перемалывает, страх потерять семью надолго у меня оставался еще несколько месяцев.

«Первыми „патриботы“ оценили „киборги“ из Донецкого аэропорта»

— После Майдана ты попытался баллотироваться в Киевсовет от «Демальянса» и занял четвертое место. Без опыта, без ресурсов — это очень неплохой результат.

— Когда была весна, мы еще жили иллюзиями, что войны удастся избежать и можно будет сразу начать строить честную и свободную страну, поэтому я пошел на эти выборы. И это для меня тоже был определенный полезный опыт. Но я понял, что в политике надо идти, имея определенный экономический ресурс.

Сейчас политиками должны становиться люди из среднего бизнеса, которые имеют определенный менеджерский опыт. В политику нужно идти тогда, когда тебе уже удалось сделать что-то неполитическое. Мне лично удалось наладить контакты с сотнями киевских активистов, и мы сейчас активно мониторим политику, вмешиваясь в процессы на уровне гражданского общества: разоблачая коррупцию или воюя с застройщиками.

— После Майдана часть активистов пошла на фронт, часть — в волонтеры. Ты нашел себя, наладив выпуск качественных военных берцев, которые получили название «патриботы». Как ты из инженера-физика переквалифицировался в сапожника?

— Началось с того, что нам подарили КамАЗ, который мы ремонтировали и обшивали броней, чтобы отправить на восток. Я забросил в интернет просьбы о помощи, и мне отписал мой университетский товарищ Магди, иранец турецкого происхождения, который после университета тоже не пошел в физику, а занялся женской обувью. Он нам помог тогда средствами и выразил готовность помогать дальше.

Я тогда заинтересовался, чем он занимается, а когда узнал, что у него есть своя обувная фабрика, предложил заняться пошивом качественных армейских берцев. Я приехал к нему, привез образцы американской обуви и польских «Громов». Он попросил у меня неделю, а когда я приехал к нему в следующий раз, то он уже показал мне образцы наших «патриботов».

— Патриотические боты? Кто придумал такое название?

— Магди. Мы специально на них вшиваем желто-голубую ленточку и ставим тиснение в виде трезубца. Был еще вариант с ПТН-ПНХ. Хотя для разведчиков или иных бойцов, где есть риск попасть в плен, мы делаем без опознавательных знаков.

Мы увлеклись этим процессом, изучаем опыт европейских и американских армий: какие где должны быть клапаны, какие петли, какая подошва лучше, каая кожа, прошивать или клеить? У наших бойцов должна быть обувь такая, чтобы выдержала не менее года. Наша подошва рассчитана на 10 000 шагов. Сейчас мы уже готовим летнюю коллекцию на замше.

— Уже готовитесь к лету?

— А так и должно быть. Это с зимними берцами мы стартовали довольно поздно. Но это тоже опыт. И нам приятно, когда такой известный волонтерский центр как «Крылья Феникса» рекомендует другим наши «патриботы». Нам даже говорят, что бойцы отказываются носить нашу обувь повседневно, откладывая на поход в город или поездку в командировку. Мол, слишком парадные.

— А какова себестоимость?

— К сожалению, она зависит от курса доллара. В среднем это получается по 45 долларов. Хотя и кожа от наших украинских коров, и поставщики практически все украинские, но они перестраховываются и выставляют цены в долларах. Можно, конечно, делать дешевле, но будет страдать качество. Берцы, которые Минобороны, накрутив на тендерах, продает за 540 гривен, реально стоят около двухсот. Но они неудобны, натирают ноги и часто просто разваливаются уже на второй месяц. А таких берцев было закуплено и поставлено 130 000 пар.

— А вы сколько успели сделать?

— Более двух тысяч пар. То есть пять полных батальонов мы обули.

— А кто первым оценил ваши берцы?

— Первыми обратную связь мы получили от «киборгов» через Юрия Бирюкова. Мы отреагировали на его пост на «Фейсбуке» о поиске качественных берцев. Завезли пару на пробу. А через некоторое время получили от него информацию: «Киборги» оценили, будем брать«. Сейчас мы рассчитываем получить летний контракт. Несколько раз сами возили волонтерский груз на передовую, чтобы оценить обстановку и потребности, однажды с польскими журналистами даже попали под обстрел. Мы понимаем: от качества обуви, от возможности быстрого передвижения зависит здоровье, а иногда и жизни бойца. А мы хотим, чтобы наши бойцы побеждали.

В тему: «Здесь люди только учатся быть армией»

«Я могу на электромобиле ездить по городу целый день, тратя на это лишь 7 гривен»

— Кроме «патриботов», у тебя в последнее время появилось еще одно увлечение — электромобили. Кстати, а какая судьба твоего знаменитого «Ланоса»? Вам его вернули?

— Вернули (улыбается). Теперь наш «Ланос» — голубой электрокар «Нисан». Когда бежал Янукович, вся милиция вдруг стала «нашей» и начала говорить, что «мы же всегда были за вас, просто не могли. Работа такая». Дело закрыли и нам позвонили из Боярки и попросили забрать машину.

Некоторое время «Ланос» стоял на Майдане как экспонат, «Автомайдан» собирал деньги на его ремонт. Но я не верил в реинкарнацию «Ланоса». Там все было разбито, разве что стекло осталось. В один момент я решил сдать его на металлолом, даже заказал эвакуатор, но когда я уже вез авто, сообщив об этом в соцсети, мне стало приходить столько сообщений с просьбой не делать этого, что я извинился перед водителем и вернулся на Майдан. А потом у меня это авто забрали в Музей Гончара, где открылась экспозиция, посвященная Майдану. Он там стоит в том виде, в котором я его забрал, с одним отличием: надпись «Yes — ЕС» я таки восстановил.

— И ты пересел на электромобиль.

— Не сразу. Сначала мы купили желтый «Рено» — помогли и друзья, и «Автомайдан». Он был очень вместительным и очень нам помог в нашей волонтерской работе. Мы кучу вещей перевезли на Подол к Лесе Литвиновой на склад для беженцев. Но уже тогда меня начала мучить мысль об электромобиле.

Во-первых, бензин, на каких бы заправках он не продавался, все равно преимущественно производился из российской нефти. Раньше для меня каждый литр бензина — это несколько патронов, выстреленных в нашу сторону. Сейчас мои расходы в 15 раз меньше: за 7 гривен я могу ездить целый день по городу — это дешевле, чем в «маршрутке». Это при том, что раньше, занимаясь делами «Автомайдана», я каждый день тратил минимум 150 грн. на бензин.

И еще один аспект — и он основной — это забота об экологии. Я лет 7 назад посмотрел фильм «Кто убил электромобиль» о заговоре нефтяных лобби против «Дженерал моторс», которые еще ​​в 70-х годах выпустили электромобиль, который по параметрам практически не отличается от современных. Именно эти нефтяные бароны сделали все, чтобы отменить законы, которые стимулировали развитие электромобилей.

От электромобиля нет ни шума, ни выбросов. Это — машина будущего. КПД электродвигателя вдвое больше, чем дизельного, и в 5 раз — чем бензинового. Нам рассказывают, в какой стагнации страна, а мы на миллиарды заправляемся бензином, когда у нас есть своя электроэнергия. Более того — ночью, когда потребление падает, мы должны перебрасывать куда-то или искусственно утилизировать эту энергию. Вместо того, чтобы на ночь ставить на подзарядку электромобили. Даже в Норвегии, которая сама может себя обеспечить нефтью, сейчас стремительно развиваются электромобили.

— Кстати, недавно ты ездил туда делиться опытом. Какие впечатления от поездки?

— Мы назвали Норвегию раем для электромобилей, там действительно существует государственная программа для их развития и они лет 25 целенаправленно этим занимаются. Но мы присмотрелись и поняли, что Украина, при грамотном подходе, через несколько лет сможет и это догнать.

Сейчас мы хотим предложить Киевсовету программу, чтобы на каждой автостоянке были предусмотрены колонки для зарядки автомобилей в расчете 5% от количества парковочных мест. А мы со своей стороны берем обязательство обеспечить наличие в столице этих 5% электрокаров. Мы объединились с «Реанимационным пакетом реформ» и разрабатываем законопроект об отмене ввозной пошлины на электромобили. Потому что получается, что в Америке новую машину можно купить за 23 000 долларов, а у нас использованная стоит больше 25 000.

— А насколько проблематичным и длительным является процесс зарядки аккумулятора?

— На самом деле зарядить авто — не проблема. Была бы розетка, а они есть везде. В Германии правительство позволяет электромобилистам заряжаться от столба, заботясь об экологии страны. Всего на полную зарядку аккумулятора уходит от 15 минут до 5:00. Правда, из мощных станций, которые заряжают за 15 мин., ближайшая от нас — в Минске. В Украине есть две менее мощные станции, которые заряжают за 2,5 часа — в Киеве, одна — во Львове, и еще одна — в Новоград-Волынском.

На полном аккумуляторе микроавтобус проезжает до 150 км зимой и до 200 км летом. Мы сейчас готовы с каждого электромобиля, пригнанного из Америки или Европы, вкладывать средства в развитие инфраструктуры. Чтобы можно было у каждого супермаркета, пока ты делаешь закупки, подзарядиться, возле офиса, возле дома. У нас на «Фейсбуке» есть страница «Электрокар», где мы делимся своим опытом. Мы сейчас имеем 20 человек по всей Украине, которые занимаются переоборудованием обычных автомобилей на электрические. Стоит это от 7000 долларов, но за 5 лет оно окупается.

— О чем ты мечтаешь?

— В первую очередь, конечно — о мире. Но не о перемирии, а о победе, чтобы Украина наконец от проблем защиты перешла к решению проблем развития. Мечтаю об экономическом развитии нашего государства — все перспективы для этого есть. Мечтаю о том, чтобы электромобили стали основным транспортом, освободив экологию от колоссальной нагрузки. Мечтаю, чтобы мои дети были счастливы в своем государстве. И не только мечтаю, но и делаю все, что в моих силах, чтобы мечты стали реальностью

—

Наталья Позняк-Хоменко, опубликовано в газете  «Украина молодая»

Перевод: Аргумент

В тему:

• Не паниковать — потому что этого хочет Путин. Мы победим!
• «Слово русского офицера имеет цену меньше чем кусок определенного вещества»: освобожденный пленный батальона «Донбасс»
• «Майдан: устная история». Разговор с Владимиром Вятровичем
• В молитве за врагов
• Максим Музыка: Будем стрелять из-за каждого угла, резать каждой ночью